— Эх, мало прожил в Минске, не понимаешь. У БССР свой флаг есть, красно-зелёно-белый и с серпом-молотом.

— Ёпс… Геныч, слышишь нас? Приём! Заводимся, едем!

Я запихнул повыше докучливого бельгийца, норовящего устроиться на моём месте, сел, пристегнулся и воткнул штекер в разъём. МАЗ, не успевший стравить давление в системе, легко снялся с тормозов и покатил, а мы хором обсуждали единственную проблему — как не сбиться с направления, не проскочить мимо…

Сзади в зеркала светили фары Геныча.

И вдруг снова — зелёная-красная-белая!

Если пуляет гонщик из какой-то папуасной страны, цвета которой совпадают с белорусскими, одного в пустыне не брошу, но разочарован буду страшно…

Нет, вот они!

МАЗ лежал колёсами вверх, частично засыпанный песком, три женские фигуры метнулись навстречу в лучах прожекторов. Самая стройная неслась впереди.

Я вывалился наружу с флягой в руках, но Валька сначала даже не взглянула на неё, бросилась на шею, едва не сбив с ног.

— Серёженька! Ты пришёл за мной! За нами!

Губы у неё были такие сухие, что царапали даже мою щетинистую щёку.

— Пей! И это не приглашение к сексу!

Набулькавшись, у Валентины я флягу не отнимал как у мотоциклиста, просипела:

— Да за воду я была готова крокодилу отдаться.

— Потом обсудим меня в крокодильем качестве. Вы в норме?

— Да-а!

А машина — нет. Зацепив тросом, опрокинули её набок, с него поставили на колёса. Тихомирова рассказала, что честно двигалась слева последней, стараясь не терять передний МАЗ из виду, очевидно, всё же слишком отклонилась в сторону. Они почувствовали, что машина начала проваливаться. Видимо, взобрались на верхушку сравнительно небольшого бархана буквально в десятках метрах южнее избранной трассы движения по ложбине между холмами. Своей массой грузовик обрушил песок, принялся скользить вниз и перевернулся вперёд через кабину.

— Больше никогда не поеду на такие ралли! — шептала Валя мне на ухо, пока Мельников с Татьяной откидывали помятую кабину и приступали к осмотру двигателя. — Машина стала свечой, представляешь? Опёрлась своей массой на лобовое стекло, оно треснуло и ввалилось к нам, в кабину повалил песок… Потом бахнулись на крышу, и всё остановилось. По рации до вас не докричаться, антенна где-то внизу, закопана или сломана. Связи нет, мы одни…

— Как в анекдоте про хулиганов: нападавших двое, а мы одни! Валечка, не обижайся. Сам струхнул, когда вы пропали. Это нервное выходит.

— Понимаю. А Иван где?

— Русских? Надеюсь, уже в Дакаре. Должен был просить прислать вертолёт. Ты видишь вертолёт? Я — нет.

— Вдруг тоже сломался, лётчиков ищут… Нет, всё будет хорошо. Серёжа! Спасибо, что меня нашёл. Спасибо, что это был именно ты.

Она буквально впилась в меня, я не возражал, попросил только осмотреть занудного байкера. Валентина подчинилась клятве Гиппократа и профессионально наложила ему лубок.

Вместо «спасибо» неблагодарный пассажир снова принялся канючить «гоу-гоу ту Уадан».

— Что ты пристал? Хотел доктора? Щи из а доктор!

Валя засмеялась, демонстрируя белые зубы на тёмном пыльном лице.

— Щи — всего лишь кислое первое блюдо. Говорить надо: This beautiful young lady is the best doctor in Africa. (Эта прекрасная молодая леди является лучшим доктором в Африке).

— Ого! Откуда такое произношение?

— В Вильнюсе были хорошие учителя. Жаль, почти забыла английский. Здесь французский, местный и… ящерицы, с ними не особо поболтаешь.

Я откровенно дедовал, пользуясь привилегиями капитана, пока команда оживляла МАЗ. Наконец, автомобиль завёлся, огласив пустыню диким грохотом из-за повреждённого глушителя. Консилиум постановил: до Уадана дойдёт своим ходом, правда, без единого стекла в кабине будет несколько ветрено и чуть-чуть невыносимо жарко.

Тронулись минут за двадцать до рассвета. Думал посадить в подранка кого-то из мужиков, но Таня наотрез отказалась покинуть повреждённый грузовик, Люда, наш воробышек в центнер веса, осталась за компанию, для пополнения которой я сунул им колченого байкера. Он привык ездить с ветром в морду, вытерпит.

Валя свернулась калачиком у меня за спиной. Что неприятно — непристёгнутая. Если Яков ошибётся и мы сделаем полный поворот вокруг своей оси, может пострадать.

Потом пожаловалась, что ноги затекли, и просунула их вперёд, голени легли мне на плечи. Пользуясь, что её шлем не подключен к сети, прикрыл микрофон и прошипел:

— Яша! Ваня! Услышу хоть одно хи-хи по поводу её ног, урою!

— Да что ты, капитан! — моментом откликнулся Мельников. — Если прикажешь, махнусь с ней местами. Но тогда мои ноги будут на твоих плечах. Думаешь, это сексуальнее?

Зубоскалили и ехали не торопясь из-за третьей повреждённой машины, прикатили в Уадан в третьем часу дня. Несмотря на пекло, репортёры носились как макаки, щёлкали фотоаппаратами и засыпали вопросами. Без какого-либо толку спрашивали, потому что из французского я знаю только лямур, бонжур и Мирей Матье, Валя скрыла знакомство с английским, переводчик тоже ничем помочь не мог, ибо улетел на вертолёте с Богушевским.

— Как улетел? Почему не за нами?

Меня окружили технари, водители, доктор. Даже повар подтянулся, чтоб встретить пропавшую в песках троицу, и лишь руководитель делегации нашёл дела поважнее. В Уадан, похоже, возвращаться не намерен, поскольку дал команду водителю МАЗа-автоцистерны с авиационным топливом быстрее гнать в Дакар.

Доктор молча протянул свежайшую местную газету с кучей вчерашних снимков ралли. В том числе — с воздуха.

Я обомлел.

— Денис Витальевич, это то, о чём я думаю? Пока мы пропадали в пустыне, он катал журналюг⁈

— Не будем делать поспешных выводов, Сергей Борисович. Одно скажу: других вертолётов здесь нет.

Валя, видевшая моё выражение лица, испугалась. Как боялась меня и Марина после преподанного урока её бывшему на соревнованиях по фулл-контакту. Я — человек добрый. Но если что не так, могу и убить. А здесь слишком многое повернулось не так. И до развязки оставался всего один перегон.

Если опустить промежуточные подробности, финальный акт драмы на африканской земле произошёл уже в порту Дакара, где стоял у пирса советский сухогруз «Космонавт Павел Беляев», готовый принять на борт нашу многочисленную технику, разместить в каютах участников гонки и принять на кормовую палубу вертолёт. Именно около вертолёта мы собрались, в том числе экипаж Ивана Русских, показавший лучший результат среди грузовых машин, второе место получил француз Жан-Франсуа Данту, а должны были мы с Лукьяновым и команда Казимира Геннадьевича, если бы вертолётчики занимались тем, для чего их сюда направил Гагарин, и не подрабатывали воздушным такси. Впрочем, глядя на лица обоих офицеров, я склонен был верить, что товарищ Константин Эдуардович Богушевский их кинул на деньги — или вообще, или наобещал на будущее.

Погрузка задерживалась, бородатый мореман с «Беляева» нервно топал ножкой, ибо простой их лодочки водоизмещением в многие тысячи тонн в ближайшее время выльется в штраф от портовых властей. Причиной отсрочки было отсутствие товарища Константина Эдуардовича, сбежавшего в город вместе с переводчиком Митей, а без начальственной команды грузиться нельзя-с.

Поскольку глава делегации старательно избегал спортивную команду и её капитана, ради которых, собственно, и был откомандирован в Африку, я не видел засранца несколько дней. Оглядев соотечественников, предложил:

— Как капитан команды беру на себя ответственность: грузимся!

Кто-то поддержал, моряк и лётчики — нет. Оказывается, нужен не только Богушевский в физическом обличье, крючок в бумажках поставит любой с начальственным выражением на торце, но и печать, та — где-то в его вещах, точнее — в двух чемоданах, закреплённых сеткой в отсеке позади пилотской кабины. Летуны же, люди военные, исполняли приказ подчиняться главному, и только в случае его явного выхода из строя бразды правления авиацией переходят ко мне.