И после этого освободил рот. Боль лучшее средство от дурости (и от женского бестолкового юмора). Елена только тихо плакала, боясь опять обозлить сердитого господина.

— Ну что, начнем сначала по второму разу? — следователь широко улыбнулся, но когда увидел, что женщина не собирается говорить, обозлился. Предупредил: — у тебя нет для меня ничего интересного. Поэтому, я тебя жалеть особо не собираюсь. Или ты начнешь говорить, или я позову ребят, они отведут тебя в камеру в холодный подвал и там оставят на двое суток, предварительно ободрав шпицрутенами. Будешь лечиться, как Бог подаст. Потом опять будем говорить. Так станем крутить по тюремному кругу, пока ты мне все не расскажешь. Или нечаянно не умрешь. На твой выбор.

— Барин, я готова, все расскажу! — взмолилась Елена.

— Сейчас ты будешь говорить. Я буду слушать, а Алексей записывать, — кивнул он на писаря, — и если я увижу, что ты врешь, на первое время десять нагаек. Потом посмотрим, но будет все одно больно. Поняла, дура?

— Да, барин, — тихо сказала Елена.

— Давай, — поощрил ее Константин Николаевич, — раньше начнешь, раньше выйдешь. И не сметь мне выть про Иуду, ты не в церкви!

Елена начала рассказывать, путаясь и немного поскуливая, о всех преступлениях, о которых знала. Но, поскольку, они по-разному понимали этот термин, то часть материала великий князь промто пропускал мимо ушей, а когда уж совсем запутывалась, велел идти дальше.

И ведь не зря, оказывается, мучился с этой клятой бабой! Елена между делом рассказала о каком-то мужчине, молчаливом и даже скромном, но который оказывал какое-то неведомое влияние на Стюарта.

Поначалу она говорила о нем излишне коротко, но потом, под влиянием вопросов великого князя и животворящей матерщины писаря Алексея, разговорилась.

Как понимала Елена (подслушивала невзначай), звали его Генрих и был он не русским. Хотя язык понимал очень хорошо и говорил почти без акцента, но разговорный ему он не очень-то понимал.

— Не знает он нашего, простого, — пояснила женщина, — все более господский у него. Причем как-то странный язык, как вроде чухонский. Особо, когда со сна. Ну да, — остановилась она, — мужик он видный, но без бабы, а я тоже ничего, а супруг мой больше интересуется не мной, а водкой. Вот он и предложил, а я не отказала. Один раз живем. А грех я в церкви замолила.

— То есть, ты была его любовницей? — прямо спросил ее Константин Николаевич, выделив термин помягче.

— Ну как, — засмущалась Елена, — не так уже и совсем. У них было-то всего три — четыре любовные встречи, — потом что-то подумала про себя и подтвердила: — ну да.

Но как любовница, знала она о нем много.

— Я, почитай, сначала думала, что он евойный слуга у господина Стюарта. Всегда ходит позади него, помогает, как слуга, одеть — снять верхнее платье, вперед не лезет, никогда не ругается. А потом посмотрела — а одежа-то у него тоже господская, богатая. И руки нежные, белые. И денег много. Тратит он их легко, явно зарабатывает не тяжелым трудом.

И все у матери допытывался, трудно ли пролезть ночью в амператорский кабинет. Не мешают ли по пути слуги?

Константин Николаевич был в сомнении. Что-то не вписывается Генрих в общую картину кражу регалий в Бриллиантовой комнате. Кабинет еще зачем-то. С другой стороны, а если он расширит число объектов кражи, включив в него императорский скипетр Николая I в его сокровищницу.

Подвинем пока в сторону Мишку. А то что-то он выделил ему большую роль в краже. Он ведь обычный вор. И мелкий. Укради, отдай воровскому скупщику, деньги прокути. А он из него какого Спинозу вылепил. Мудреца настоящего. Так ли это?

Хотя оставим пока. Поживем, подумаем, может что и получится.

Константин Николаевич позвонил в колокольчик, приказал секретарю позвать надзирателя.

Елена, видимо, наивно полагала, что после допроса ее послушают и отпустят домой, Узнав про камеру со слов великого князя, в отчаянии бросилась в колени перед ним и завыла белугой.

— Ты, баба, не вой, — внушил он Елене, — поведением твоим я пока доволен. А сидеть ты будешь несколько дней, пока розыск идет. Срок тебе такой еще божеский. И дети от голода не помрут. Потом отпустим, даже судить, скорее всего, не будем. Если поведешь хорошо. Так что иди, баба, не доводи до греха.

Равнодушный надзиратель увел плачущую Елену в тюремную камеру. Великий князь отпустил следом и писаря. А сам тяжко задумался. Начиналось самое важное, хоть и трудное и временами нудное.

А почему, собственно, он зациклился именно на краже императорских регалий? Это дело первое и, кроме пресловутого Алертона, англичане к нему пока никак не лезут. Ведь это не чистые грабители. То есть они могут украсть не только сугубые драгоценности и золото, но и всякие такие документы Николая I. И им даже лучше взять документ. А там, как он слышал от самого императора, есть такие ценные бумаги, что мама не горюй! И ихнее правительство готово отдать за один листочек такую сумму фунтов стерлингов, что какие там бриллианты!

Так что официальные и наисекретнейшие документы всяко для них лучше. И куда дороже и для дипломатов гораздо привычнее. Вот оно, третье дело, которое он раньше ощутил, начинает вырисовываться! Или все же не то?

Так, он пока не туда залез. Слишком еще много неизвестных переменных, чтобы рассуждать так высоко и обобщенно. Поговорим лучше о персоналиях.

Итак, по этому делу стало два целых важных лица:

— Джером Стюарт, четвертый граф Ньюкаслский, черт его побери;

и

— Пока условно объект «Генрих». Потому что его опытное сознание из XXI века упорно подсказывает, что это не подлинное имя, это своего рода прозвище, так сказать ник, под которым тот вылазит в «интернет» XIX столетия и там безобразничает. А паспорта в это время хоть и есть, но подделать их много времени не потребуется. Как и чиновников подкупить.

— И само по себе лезет еще третье лицо, тоже иностранец и тоже англичанин, — как его, Вильям Алертон? Почему тоже лезет? Да быть не может, два англичанина, «Генриха» пока трогать не будем, может он и не бритт и даже не иностранец совсем. оба по бриллиантам и станут по отдельности! Он, конечно, не любит их, но это не повод считать поголовными дураками!

Правда, бриллианты у них разные, но все из той же имперской семьи. Джентльменский спор по поводу кто лучше украдет и у кого «конфетка» лучше? Оба почти пойманы, но тоже не конца. И не потому, что жандармы плохо работают или вот он, конкретный попаданец. В первом случае император Николай I запретил, а во втором — просто еще следствие не закончено.

Поймают!

И еще не совсем понятно, почему он-то, попаданец XXI века, проходивший в свое время в в вузе курс «История юриспруденция», ничего не знает о пресловутом «Генрихе»? Ну, хоть намеком, но должен знать. Память тогда была капризная, студенческая, но ведь Стюарта вон вспомнил.

Поднапряг еще бедную память, поискав знаменитые и не очень уголовные дела. Нет, фамилии вылазят, но какие-то совершенно другие.

Подумал, что в какой-то раз попытается вспомнить. И быстро сдался, поняв, что больше новой информации он не вычленит. В конце концов, это ведь был обычный учебник и «Платиновому делу» в нем выделено всего лишь три абзаца, не самых, кстати, больших. А «Дело по краже имперских реликвий» в эпоху Николая I только упоминается без подробностей.

Генрих вообще-то имя звонкое. То есть, если бы он там встретился, всяко бы вспомнил. Скорее всего, как обычно в учебнике, Стюарт, как главный персонаж, там выделен. А остальные просто отмечены одним словом — другие. Пока хватит. Но этих троих «героев», в том числе и Алертона, надо помнить!

И второстепенные лица, куда же без них:

— Вставим сюда вора Мишку. Он и раньше не очень-то вписывался в первые лица, а теперь совсем утух. Но под суд он все равно пойдет. Пять лет каторжных работ судьи всяко ему найдут. Ибо рецидивист! И не фиг протягивать грязные руки к императорским регалиям!