— Вот и хорошо. Куда идем, члены экспедиции узнают в море, не раньше. А сейчас выпьем за Фортуну, принесшую везение.

— Они очумели? — подозрительно спросил бригадный генерал Луазон, глядя на единственный в округе каменный мост.

С этой стороны расположилось очередное убогое селение из десятка пыльных хижин, с той поднимались высокие стены монастыря. Ружейный огонь оттуда был очень плотен и не позволял захватить переправу. Впервые за длительное время наступающие части Континентальной армии встретили серьезное сопротивление. Население до сих пор относилось к приходу армии, говорящей на франкском, с полным равнодушием.

Настоящих испанцев в здешних краях было крайне мало. Богатая прослойка в основном представлена креолами. Обладая номинально равными правами с «европейскими испанцами», креолы на деле подвергались жесткой дискриминации и лишь в порядке исключения назначались на высокие посты. Простой люд практически целиком состоял из индейцев, метисов и мулатов. Они не имели доступа к чиновничьим и офицерским должностям, не могли участвовать в выборах органов самоуправления и т. д. В результате воевать оказалось некому и не за что. Спешно собранные милиции при первом столкновении стремительно разбегались или моментально сдавались в плен. Таких разоружали и отпускали по домам, лишь бы не тащить за собой и не кормить.

В любом случае состоящий из двух бригад пехоты, кавалерийской дивизии, саперного батальона, «черного» полка и десяти полевых орудий корпус вторжения втоптал бы в землю любую крестьянскую толпу, не особо напрягаясь. Даже при условии нахождения в его составе больше половины галлийских добровольцев, плохо знакомых с маневрами и дисциплиной. За счет количества. Почти шесть тысяч человек — грозная сила по местным условиям, где в столице всего края Сан-Бернардито проживает приблизительно столько же.

— Видать, командующий Северным военным округом генерал Сото решил показать начальству в Мехико и Мадриде героизм, — выдал версию Корсель, мысленно представив, куда его пошлет генерал, если предложит тому заняться столь любимым делом — распространять листовки с обращением к местному населению.

Пользы от них было немного, в основном для костров солдаты использовали. Но Луазон очень гордился собственным творчеством:

По мнению Корселя, надо было прямо высказаться про ответный поход и неминуемое наказание за сопротивление. А все остальное уже попутно. Все равно корпус брал все, что ему было нужно: лошадей, фураж, порох, обувь, провизию для армии. А где ему еще было все это получать?.. На придорожных кустах лошади не росли, и манна небесная с неба не сыпалась.

— Даже ваши суждения могут оказаться вполне вероятными, — глубокомысленно подтвердил граф де Моруа, пребывающий в их обществе в качестве сомнительного английского представителя.

Терпеть его оказалось достаточно сложно, и до сих пор не пристукнули не из миролюбия. Исключительно по прямому приказу Эймса холить и лелеять дипломатического работника, поскольку от его рекомендаций зависели поставки оружия. Лондон приставил по наблюдателю ко всем трем группам Континентальной армии, наступающим на юге. И похоже, приказ терпеть исходил не от генерала Эймса, а из Конгресса.

А сохранять спокойствие при иных высказываниях было достаточно сложно. Все же оба командира были не шевалье. Генерал Луазон происходил из бывших сервентов, выдвинувшихся на прошлой войне с индейцами, и подтвердил репутацию хорошего офицера уже на этой, получив звание. Корсель тоже не из аристократов, а сын шорника, и с удовольствием отдал бы беглого франка на съедение своим неграм с Гаити.

Прямых доказательств каннибализма он не имел, но подозрения были. Проскользнула как-то в разговоре с сержантами неприятная шуточка про непобедимую армию, не нуждающуюся в снабжении. Она накинется на врага не только с целью победить, но еще и пообедать самостоятельно пришедшим мясом.

Может быть, это такой юмор для запугивания белых начальников, но уж больно серьезны были его подчиненные. Уточнять не хотелось. Гонять после этого стал даже пуще прежнего. Неприятно, но было бы чего бояться. Ему приходилось видеть пленных после пыточного столба у индейцев. Такой судьбы никому не пожелаешь. Иногда лучше сразу насмерть, а что станут делать с твоим телом после смерти, в котел или могилу, — уже не так важно. Душа ушла к Господу.

— Все мало-мальски приличные мосты в округе сломаны и сожжены, — сообщил неизвестно кому и так известное командир кавалерии полковник Огюстен де Бюиссон.

Вот этот точно был с голубой кровью, но даже его подколки англичанина достали всерьез. Все же родился и вырос в колонии, а такие в глазах графа не котировались.

— Переправиться можно, — лениво сообщил майор из племени чокто с фамилией Савари.

Его единственного из офицеров граф де Моруа задевать не пытался. Не из боязни. Он ничего не страшился и во время сражения у Эшли разгуливал под ядрами не склоняясь, будучи посторонним. Без малейшего смысла, но гордо. Просто он не понимал, куда отнести индейца в мундире. В Европе, разделяемое образованной публикой, почему-то бытовало мнение о врожденном благородстве дикарей. Не то чтобы равные, однако не хуже людей чести. Очень смущали приезжего поведение и привычки реальных индейцев. Так и не разобрался толком, где заканчивается налет цивилизации и начинается снятие скальпов.

— Позвольте мне попробовать, — попросил еще один из командиров, собравшихся на совет, капитан саперов Роже Фуа. — Конечно, не сейчас, а в темноте, и требуется поддержка.

— Есть идея? — обернулся Луазон.

Каменный четырехарочный мост, имевший около тридцати пяти туазов[39] в длину и почти четыре в ширину, был перегорожен баррикадами. Во время первой попытки взять нахрапом погибло семеро драгун. Теперь все зависело от успеха операции саперов. Под покровом ночи, незаметно для испанцев, ползком приволокли два малых бочонка с порохом. Работа отнюдь не для нервных барышень. Из поселка заранее подготовленный к атаке батальон открыл массированную стрельбу, отвлекая внимание и вызывая ответный огонь на себя.

Добровольцы с темными от рождения лицами, в черной одежде для пущей маскировки выползли на мост, толкая бочонки вперед головой и в любой момент ожидая попадания пули и сопутствующего взрыва, пробирались тихонько к баррикаде. Третий сапер подполз к цели с так называемой «колбасой» — длинным матерчатым пороховым зарядом.

Оставив свой опасный предмет вплотную к заграждениям, прикрепив фитиль, максимально бесшумно отползли назад. Над головами постоянно свистели пули с двух сторон, и стоило чуть приподняться, как непременно отстрелили бы, даже не целясь, торчащую часть тела. Задерешь голову — получишь свинец в череп. Подставишь зад — достанется в мягкие ткани. А истечь кровью можно запросто и при подобном ранении.

В три часа ночи, когда перестрелка давно утихла и над рекой поднялся еще и туман, а часовые начали клевать носом, саперы подпалили «колбасу». Мощные взрывы разрушили баррикаду и нанесли немалый урон затаившимся за нею и по соседству в оборонительных траншеях защитникам. Батальон федералистов кинулся вперед, стремясь прорваться, пока противник не опомнился. Практически в полной темноте они бежали на остатки горящих оборонительных сооружений и не разбираясь кололи штыками всех попадавшихся навстречу.