А вот об аффекте! (То, в чем нас упрекал А. И. Сосланд, – что мы не придаем должного значении аффекту):
В более тяжелых формах шизофрении наиболее резким симптомом является «аффективное отупение». В больницах можно постоянно видеть больных, которые десятками лет не обнаруживают никакого аффекта, что бы ни случилось ни с ними, ни с окружающими. <…> Даже там, где мы видим живые аффекты, все поведение носит на себе отпечаток равнодушия[10]. <…> Вообще одним из наиболее надежных признаков болезни является недостаток аффективных модуляций, аффективная неподвижность: если аффекты существуют, они долго не держатся. В острых стадиях случается по каким-то внутренним побуждениям, что больные плачут, стонут радуются и бранятся, одно за другим, и неизвестно почему. <… > Радость шизофреника <…> не увлекает, выражение его страдания оставляет холодным[11][Блейлер: 309–310].
Вслед за Фрейдом Блейлер говорит о шизофренической амбивалетности (мы в этих случаях употребляем слово «схизис», то есть «расщепление», от чего, собственно и пошло слово «шизофрения», которое и по-русски звучало ранее как «схизофрения»)[12].
«Odi et amo», написал Катулл, который был не шизофреником, а эпилептоидом[13]. По-видимому, Блейлер не мог еще осознать того, что он живет в принципе в шизофренической культуре (об этом см. заключительный раздел данного исследования) и что он сам является частью этого культурного шизофренического проекта. Амвивалентность – за этим словом стоит множество культурных контекстов, в первую очередь, тартуский структурализм Лотмана и «инверсия двоичных противопоставлений» в теории карнавала М. М. Бахтина.
6. «МЕЛКИЙ БЕС» ФЕДОРА СОЛОГУБА: ОТ ПАРАНОЙИ К ШИЗОФРЕНИИ
Роман Сологуба является энциклопедией шизофренического сознания на всех его стадиях. Уже в самом начале повествования Передонов характеризуется всеми негативными признаками шизофренического расстройства: он подавлен, угрюм, на лице его выражение тупости и скуки, которое сменяется механическим мертвенным выражением в конце романа, говорит он со злобой, его охватывает страх и ужас, для него характерны тоска, тупость, равнодушие, отрывистый инфернальный хохот, неожиданно и немотивированно сменяющий тупое настроение. «Лицо у Передонова оставалось тупым и не выражало ничего. Механически, как на неживом, прыгали на его носу золотые очки и короткие волосы на его голове» [Сологуб, 1988: 47]. Он одновременно обессивен и паранойялен, что нередко бывает при зарождении бреда преследования (превращение обсессии в паранойю, навязчивых представлений – в сверхценные, описано Л. Бинсвангером в работе «Случай Лолы Фосс» [Бинсвангер, 1999]).
Передонов обсессивен, анален, все время подчеркивается его грязность, и все вокруг его окружающее грязно, улицы, женщины. Он ненавидит чистеньких гимназистов, питая к ним некое угрюмое садистическое вожделение. Он нарциссичен – равнодушен ко всему, что не относится к его личности («он не принимал никакого участия в чужих делах, – не любил людей, не думал о них иначе, как только в связи со своими выгодами и удовольствиями» [Сологуб: 30–31]. Передонов – эротоман, думает, что все женщины в него влюблены и хотят выйти за него замуж. Он садист – любит, чтобы пороли гимназистов. Постепенно от бреда отношения он переходит к бреду отравления и преследования, далее к галлюцинациям: мелким визуальным (недотыкомка), характерным для алкогольного делирия (он все время напивается), слуховыми и обонятельными. Для Передонова характерна нарциссическая грандиозность и мегаломания: он думает, что, когда он станет инспектором, благодаря покровительству княгини, все будут его уважать и восхищаться им.
У Передонова все вызывает страх и отвращение («гадость», пакость» – его любимые слова). «У него не было любимых предметов, как не было любимых людей». Это отсутствие приятных эмоций и хороших объектов финский психоаналитик Вейкко Тэхкэ (см. о его взглядах на шизофрению в разделе 14) считает признаком шизофрении («общей чертой для всех психотических состояний является экспериментальная утрата хорошего (либидинального) внешнего объекта» [Тэхкэ 2001: 296]).
Проследим развитие болезни Передонова последовательно по тексту.
В романе подчеркивается грязная атмосфера, окружающая самого Передонова и его «близких». Они с Варварой и Володиным обливают стены квартиры кофе и топчут их каблуками, чтобы сделать «пакость» хозяйке. Передонов чрезвычайно скуп, и в романе все время говорится о деньгах.
– Да еще плати ей месяц, за такую-то гадость.
Передонов захохотал от радости, что выедет и за квартиру не заплатит (с. 32).
Передонов и сам знал, что два рубля, но ему приятнее было бы заплатить только рубль (с. 146).
Передонов продолжал ставить свои условия:
– Другие из скупости покупают тонкие обручальные кольца, серебряные вызолоченные, а я так не хочу, а чтоб были настоящие золотые. Я даже хочу вместо обручальных колец заказать обручальные браслеты – это и дороже и важнее (с. 209).
Смесь обсессии (золото в психоанализе приравнивается к испражнениям) и бреда (обручальные браслеты).
Поцелуй мой кукиш, дам денег, не поцелуешь – не дам (с. 213). (Передонов носит палку с набалдашником-кукишем.)
Недотыкомка бегала под стульями и по углам и повизгивала. Она была грязная, вонючая, противная, страшная (с. 233). (Галлюцинация сочетается с обессивным началом – восприятие галлюцинаторного объекта как грязного.)
Давайте пачкать и в зале (с. 47).
Он боялся сквозняка, – простудиться можно. Поэтому в квартире было душно и смрадно (с. 63).
Чисто вымытых гимназистов он презирал (презрение – нарциссический аффект – см. [Кохут, 2003]; см. также нашу статью «Апология нарциссизма» в одноименной книге [Руднев, 2007d]) и преследовал. Он называл их ласкомойками. Неряхи были для него понятнее (с. 37).
– Чистые какие, – думал он, – даже в ушах ни грязинки… Пожалуй, – думал Передонов, – их никогда не секут (с. 107). (Здесь сочетаются обсессия и садизм.)
Передонов боится черной книги, боится ходить по определенной стороне улицы, он перевешивает в сортир то портрет Пушкина, то портрет Мицкевича.
Наряжаться, чиститься, мыться. На все это нужно время и труд; а мысль о труде наводила на Передонова тоску и страх. Хорошо бы ничего не делать, есть, пить, спать да и только! (с. 249)
Только сравнить, – безумный, грубый, грязный Передонов – и веселая, светлая, нарядная благоуханная Людмилочка (с. 285).
В сущности, Передонов окончательно сходит с ума оттого, что влюбляется в слишком чистого телом и душой Сашу Пыльникова, которого он хочет уличить в том, что тот девочка, и высечь. Садизм это ведь вид извращения, а значит вид извращенного сексуального наслаждения. Передонов совершает обссесивные обряды заговора, граничащие с бредом, он «чурается»:
Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и бормотал:
– Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перчур-расчур.
На лице его изображалось строгое внимание, как при совершении важного обряда. И после этого необходимого действия он почувствовал себя в безопасности от рутиловского наваждения (с. 60).
Обсессия сменяется у Передонова бредом отношения, отравления и преследования, причем эти бредовые идеи идут у него вперемежку, в разрез с традиционными представлениями о развитии шизофренического психоза – вначале бред отношения, затем бред преследования, затем бред величия (см., например [Ясперс, 1997; Рыбальский, 1991]).
