Интересна также такая декларация самого Платонова:
Коммунистическое общество – это общество мужчин по преимуществу. <…> Равноправие мужчин и женщин – это благородные жесты социалистов, а не истина и истиной никогда не будет. Пора пересмотреть этот вопрос и решить его окончательно. Человечество – это мужество, а не воплощение пола – женщина. Кто хочет истины, тот не может хотеть и женщины, а истины начинает хотеть все человечество (из статьи Платонова «Будущий Октябрь»; цитируется по книге [Яблоков, 2001: 321]).
Последний вопрос, который мы рассмотрим, это вопрос, связанный с обесссией. Платонов в молодости работал инженером на электростанции, а потом инженером-мелиоратором (инженер, техник – традиционные профессии ананкастов). В «Чевенгуре» содержатся некоторые обсессивные моменты, прежде всего, связанные с двумя персонажами: партийным работником Сербиновым и слесарем Гопнером. Здесь, конечно, будет речь идти об обсессии как части мозаического дискурса. В статье «Обсессия и психоз» [Руднев, 2007a] мы писали, что обсессия является регулятором для психотического сознания, сдерживает его навязчивым повторяющимся действием или размышлением. Так психастеник (а скорее психастеноподобный полифонист) Дванов отвлекает себя от навязчивых дум каким-то техническим делом:
Теперь Дванов перестал бояться за утрату и повреждение главной своей думы – о сохранности людей в Чевенгуре (Дванов не был причастен к расстрелу «буржуев» – он приехал в Чевенгур позже. – В. Р.): он нашел вторую, добавочную идею – орошение балки, чтобы ею отвлекаться и ею помогать целости первой идеи в самом себе [Платонов: 343].
В «Чевенгуре можно проследить такую пропорцию: революция и военный коммунизм оцениваются как стихия, то есть, истерия, а нэп как упорядоченность, обсессия (о расширенном понимании обсессии и истерии как двух универсальных мотивов в культуре см. [Руднев, 2006c]):
Товарищ Ленин, пишут в газетах, учет полюбил [Платонов: 190].
– О предоставлении сводных сведений, – начал Прокофий, – по особой форме приложенной к нашему циркуляру номер 238101, буква А, буква Сэ и еще Че, о развитии нэпа по уезду и о степени темпе и проявлении развязывания сил противоположных классов в связи с нэпом, а также о мерах против них и о внедрении нэпа в жесткое русло…
– Ну, а мы им что? – спросил Чепурный Прокофия.
– А я им табличку составлю, где все изложу нормально [Платонов: 286]
(о роли числа при обсессии см. главу «Поэтика навязчивости» книги [Руднев, 2002]).
Алексей Алексеевич объяснил с большой точностью и тщательностью городское производство большинства, чем еще больше затемнил ясную голову Чепурного, обладавшего громадной, хотя и неупорядоченной памятью [Платонов: 206].
Пиюся пугался канцелярий и написанных бумаг – при виде их он сразу, бывало, смолкал и, мрачно ослабевая все телом, чувствовал могущество магии мысли и письменности [Платонов: 226-227]
(ср. нашу статью «Педантизм и магия» [Руднев, 2006d]).
Сербинов думал о том, как он придет к себе в комнату и сядет записывать Софью Алексанровну в убыток своей души в графу невозвратного имущества. <…> Сербинов же будет их записывать со счастьем полного прощения и ставить отметки расхода над фамилиями утраченных друзей [Платонов: 357].
Гопнер изучающее поглядел на Луя, как на машину, требующую капитального ремонта; он понял, что капитализм сделал в подобных людях измождение ума [Платонов: 236].
Дванов протестует против ананкастичности Гопнера:
– Здесь, Федор Федорович, ведь не механизм лежит, здесь люди живут, их не наладишь, пока они сами не устроятся. Я раньше думал, что революция – паровоз, а теперь вижу, нет [Платонов: 330]).
Еще одна пропорция – капитализм приравнивается к обсессии (это так и есть – власть денег, производство, конвейер, человек-машина); социализм и коммунизм – к истерии (см. выше). (Ср. классическую книгу Георга Зиммеля «Философия денег» [Simmel, 1971])
15.2. Мотив «слияния» в «Чевенгуре»
Эпиграфом к этому подразделу могут служить слова из книги основателя телесно-ориентированной психотерапии Александра Лоуэна «Физическая динамика структуры характера» (глава «Шизофренический характер»):
Шизофреник – это ребенок в матке. Ему хочется жить жизнью эмбриона. <…> Мы можем сделать вывод, что в идеях инкорпорации выражается базальная потребность во внутриутробном существовании [Лоуэн, 1996: 281].
В качестве контрэпиграфа приведем слова философа Валерия Подороги из его книги «Феноменология тела»:
Иметь тело – это значит его воспринимать, это значит в самом восприятии его владеть им и отличать от других тел, все время повторять волшебное слова «мое» [Подорога, 1995: 141].
По иронии судьбы (см. предыдущий подраздел) первый исследователь, у которого я обнаружил цитату из Платонова, в которой увидел самый важный художесвенный лейтмотив[37] «Чевенгура» и, может быть, всего творчества Платонова, это М. Е. Бурно (в вышеприведенном его занятии «Брейгель и Платонов»):
Так сочувствует платоновский мальчик корове («ее сына продали на мясо»): «обнял корову за шею, чтоб она знала, что он понимает и любит ее» (рассказ «Корова» [Бурно, 2002: 53].
Но раньше М. Е. Бурно важность этого мотива отмечена в докторской диссертации М. Дмитровской «Язык и миросозерцание А. Платонова» (Приложение I. Концепт тела в романе «Чевенгур»):
Жажда пространственного соединения с другим человеком подчеркивается у Платонова частым повторением мотивов прикосновений и объятий. Прикосновение призвано устранить отдельность существования человека, восстановить его целостность, избавить от чувства одиночества и тоски. <…> Желание соединения особенно усиливается в критические жизненные моменты. Так, в ожидании смерти Саша Дванов кладет ладонь на руку ранившего его Никитка , пробующего Дванова за лоб: жив ли еще? Расстрелянные буржуи лежат по несколько человек, «стараясь сблизиться хоть частями тела в последние минуты взаимного расставания» (с. 391). В случае отсутствия другого человека его заместителем может выступать какой-нибудь предмет, животное или растение, ибо главное – не остаться одному, превозмочь свою отдельность от мира. Раненый купец Щапов просит наклонившегося чекиста дать ему руку, а не дождавшись, хватается за лопух, «чтобы поручить ему свою недожитую жизнь» (с. 390). <…> Для идеолога чевенгурского коммунизма Чепурного «пограничной ситуацией» является ночь, когда он мучается страхом, наступит коммунизм или не наступит. Спасением для него была бы возможность «обнять Клавдюшу» (с. 404). Увидев приближающегося кузнеца Сотых, Чепурный думает: «…обнимусь с ним от грусти – мне ведь жутко быть одному в сочельник коммунизма» (404). <…>
Объятие, касание настолько важны для Платонова и его героев, что становятся одной из важных характеристик коммунистического братства. «Обнявшиеся мученики», между которыми поровну разделено «бедствие жизни» (с. 405), – таково представление о желаемом состоянии общества. Чепурный мечтает, чтобы приехал в гости Ленин, «дабы обнять в Чевенгуре всех мучеников земли» (с. 420). В самом революционном символе – красной звезде – Чепурный видит человека, «который раскинул свои руки и ноги, чтобы обнять другого человека» (с. 466). Прокофий же, в отличие от Чепурного, в красной звезде видит «пять материков жизни, соединенных в одно руководство и окрашенных кровью жизни» (с. 466). Слова Прокофия вновь отсылают нас к представлению о соединительном веществе между адептами одной веры: «кровь жизни» сродни крови Христа, объединяющей верующих в Единое Тело [Дмитровская, 1999: 229–231].
