Плен, решил Тави, плох по двум причинам сразу. Это неудобно и, главное, скучно.

Мараты не разговаривали — ни с алеранцами, ни друг с другом. Четверо молча приставили наконечники своих копий к горлу Тави и Линялого; тем временем двое других связали им руки и ноги жесткими плетеными веревками. Они отобрали у Тави нож и сумку, потом обыскали и отобрали старый солдатский мешок Линялого. Вслед за этим те двое, которые связывали их, просто-напросто вскинули их на плечи и побежали куда-то в грозу.

Поболтавшись с полчаса на плече у воина-марата, Тави ощущал себя так, будто нырял вниз с самого высокого дерева в Риллуотер. Марат, который тащил его, бежал с легкостью хищного зверя, покрывая милю за милей. Будто не замечая веса своего пленника, он перепрыгнул лесной ручей и понесся через низкорослый кустарник.

Тави пытался понять, куда они направляются, но ночь, гроза и неудобное положение делали это практически невозможным. Дождь сменился мокрым снегом, слепившим ему глаза. Ветер все усиливался и делался холоднее; то и дело Тави видел пляшущих под грозой ветрогривов, хотя никто из них не делал попыток приблизиться к маленькому отряду маратов.

Тави попробовал определиться хотя бы по земле, которая мелькала у него перед носом, однако и тут потерпел неудачу; гроза начала укутывать ее ровным белым полотном. Еще с час он пытался сориентироваться по камням, по звездам — и в конце концов сдался.

Теперь из всех переживаний у него остался только страх.

Они с Линялым попали в руки к маратам. Хотя внешне те мало отличались от алеранцев, они были не настоящими людьми и никогда не пытались ими стать, а, напротив, оставались примитивными дикарями, которые пожирали врагов и спаривались со зверями. Сами они не умели заклинать фурий, но это возмещалось физической силой, сочетавшейся с безумной храбростью, и численностью их племен, обитавших в глуши к востоку от последнего форпоста империи, гарнизона.

Когда орды маратов обрушились на долину, убив принцепса и вырезав до последнего человека его легион, вытеснить их удалось, только перебросив подкрепление из остальных районов Алеры, да и то ценой ожесточенных боев. Теперь они вернулись, явно готовясь к тайному нападению, — и Тави ухитрился увидеть их и узнать об их планах.

И что теперь с ним сделают?

Он сглотнул и попытался уверить себя в том, что сердце его колотится как бешеное из-за толчков и сотрясений при беге, а не от тихого ужаса, который все сильнее овладевал им.

Спустя время, показавшееся Тави бесконечным, марат побежал медленнее и остановился. Он буркнул что-то на гортанном наречии, снял Тави с плеча, опустил его на землю и наступил ему на волосы босой, измазанной глиной ногой. Потом приложил руки ко рту и издал негромкий, ворчливый звук, какого Тави никак не ожидал от человеческих горловых связок.

Из-за деревьев послышался ответный звук, и земля содрогнулась от шагов огромных темных туш, двинувшихся им навстречу. Запах Тави узнал еще прежде, чем различил очертания: гарганты.

Марат, который нес Тави, — судя по всему, предводитель отряда — шлепнул ближнего к ним гарганта по спине, и огромная скотина неожиданно осторожно улеглась перед ним, не переставая жевать жвачку. Марат снова сказал что-то остальным и поднял Тави с земли. Тави огляделся по сторонам и увидел, как другой марат поднимает Линялого.

Держа Тави под мышкой, марат наступил на подогнутую ногу гарганта, легко запрыгнул на покатую спину огромного животного и уселся на чем-то вроде седла — замысловатой конструкции, сплетенной из таких же грубо свитых веревок из волос гарганта.

Тави он уложил на седло лицом вниз и привязал его несколькими веревками — деловито, как погонщик мулов, увязывающий поклажу. Тави впервые смог рассмотреть своего похитителя получше. Широколицый, некрасивый, с темно-карими глазами. Ростом он, пожалуй, уступал дядьке Тави, но по сравнению с его широкими плечами и грудной клеткой Бернард казался бы худосочным, да и мускулатура у марата была не в пример мощнее. Бесцветные волосы тот носил, собрав в косицу. Он встретился взглядом с Тави, уселся в седле поудобнее, и здоровенная скотина начала подниматься на ноги без видимой команды седока. Марат улыбнулся, блеснув широкими белыми зубами, буркнул что-то на своем гортанном языке, и остальные мараты, садившиеся на своих гаргантов, отозвались грубым, хриплым смехом.

Огромные твари поднялись и пустились в ночь; Тави и бегом не угнался бы за их неутомимой рысью. На спине другого гарганта Тави различил силуэт связанного Линялого. Он поморщился и пожалел, что не может быть рядом с рабом: Линялый наверняка напуган до смерти. Он вообще был робкий.

Неизвестно, как долго они ехали, — Тави потерял счет времени, тем более что в связанном состоянии не видел почти ничего, кроме ноги гарганта и мелькавшей внизу заснеженной земли. Так продолжалось до тех пор, пока однообразие это не было нарушено внезапным негромким свистом. Тави приподнял голову и покосился сначала в направлении, откуда донесся свист, потом на своего похитителя. Марат откинулся назад в седле, и гаргант постепенно сбавил скорость, пока не остановился совсем.

Марат не стал заставлять гарганта опуститься на колени — он просто выскользнул из седла на землю, цепляясь за плетеную веревку с завязанными на ней на расстоянии примерно фута один от другого узлами. Оказавшись на земле, он негромко свистнул в ответ.

Из темноты выступил другой марат, такой же широкоплечий и мускулистый, задыхавшийся, словно от долгого бега. Выражение лица его показалось Тави потрясенным, даже испуганным. Он произнес что-то на гортанном языке маратов, и похититель Тави положил руку ему на плечо, заставив повторить фразу еще раз, с самого начала.

Выслушав доклад, похититель Тави коротко свистнул, и еще один марат спрыгнул с гарганта, захватив с собой несколько предметов: Тави узнал в них факел и огниво, явно алеранского изготовления. Марат опустился на колени, зажав факел между ног и со второго или третьего удара кремнем зажег его. Горящий факел он протянул похитителю Тави — тот еще раз положил руку ему на плечо и кивнул.

На глазах у Тави молодой марат подвел его похитителя к какому-то припорошенному снегом бугру. Тави не мог разглядеть, что это, — только то, что сквозь снег проступают какие-то красные пятна. Марат сделал еще несколько шагов. И еще несколько. Теперь Тави видел, что бугор не один. Только тут до него дошло, что это за бугры, и желудок у него болезненно сжался. Люди. Мараты смотрели на лежавших в снегу людей — людей, убитых совсем недавно: пятна крови на свежем снегу продолжали расползаться. Тави посмотрел вдаль и увидел, как свет факела отражается в воде совсем недалеко от них. Значит, озеро.

Олдогольд.

На глазах у Тави мараты двинулись по кругу; в одном месте факел высветил изогнутую стену стедгольда. Цепочка тел вела от ворот усадьбы, словно обитатели стедгольда пытались в последний момент спастись бегством, но их догоняли по одному и убивали.

Тави охнул. Сомнений не оставалось: все жители стедгольда мертвы. Люди, с которыми он был знаком, с которыми смеялся, проказничал, перед которыми извинялся, — люди, которых он знал… В кровавых лохмотьях валялись растерзанные на куски тела. Желудок его стиснуло словно чьей-то рукой, и его стошнило — он успел только вытянуть шею, чтобы тошнило его не на седло гарганта, а на землю.

Старший марат вернулся, отдав факел младшему спутнику. В руках он держал два больших округлых предмета, которые Тави узнал, только когда тот подошел вплотную к гарганту.

Марат поднес предметы ближе к факелу, осветив их, и снова негромко свистнул своим людям. В свете факела Тави разглядел отрубленные головы волка и овцереза с выпученными, остекленевшими глазами. Похоже, жители стедгольда погибли не одни, и Тави испытал вдруг приступ мстительной радости. Он сплюнул, целясь в старшего марата.

Тот посмотрел на него, склонив голову набок. Потом повернулся к младшему спутнику и сделал движение рукой поперек шеи. Младший ткнул факел в снег, погасив его. Старший марат отбросил головы в сторону и, ловко цепляясь за веревку, забрался обратно в седло. Оказавшись наверху, он повернулся к Тави и несколько секунд молча смотрел на него. Потом нагнулся и коснулся пальцами седла в том месте, где Тави, несмотря на все свои старания, все же испачкал его.