— Тави хитрый. Вот. Мешок полезных штук. Будь хитрее, Тави. Это важно.

Тави склонил голову набок и внимательно посмотрел на раба.

— Линялый? — переспросил он.

Взгляд Линялого потух, и он снова ухмылялся своей обычной, глупой ухмылкой.

— Мальчик из долины, — окликнул Дорога. — Не теряй времени.

— Линялый, — торопливо зашептал Тави, — если я не вернусь, передай тете Исане, что я люблю ее. И дядю тоже.

— Тави, — кивнул Линялый. — Возвращайся.

Паренек вздохнул. Какое бы предостережение ни мелькнуло в глазах его спутника, оно уже исчезло.

— Ладно, — сказал он и пошел к Дороге, подгоняя на ходу лямки мешка, чтобы тот не болтался на спине.

Дорога нагнулся, взял конец веревки и с ловкостью моряка сделал на нем петлю. Потом выпрямился, держа веревку так, чтобы петля покачивалась в паре дюймов над землей. Тави кивнул, шагнул веред, поставил ногу в петлю и потянул веревку вверх, затягивая ее.

Дорога одобрительно кивнул. Справа от Тави Китаи сам завязал петлю и стоял на краю обрыва, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Тави осторожно подошел к краю, заглянул вниз и увидел землю в нескольких сотнях футов внизу. Голова его чуть закружилась, а желудок свело предательской судорогой.

— Что, боишься, алеранец? — спросил Китаи и негромко засмеялся.

Тави испепелил его взглядом и повернулся к Дороге, который привязал конец веревки к вбитому в землю колышку и обмотал ее вокруг второго колышка, чтобы легче было стравливать ее вниз.

— Пошли, — сказал Тави и шагнул с обрыва, повиснув на веревке.

Дорога держал ее крепко, и после первого, полного страха мгновения Тави стукнулся боком о почти отвесный склон и закачался над бездной. Дорога начал понемногу стравливать веревку, но Тави крикнул ему, чтобы тот опускал его быстрее.

Веревка на мгновение застыла, а потом ускорила движение, и Тави заскользил вдоль склона с почти угрожающей скоростью.

Сверху послышался крик, и Китаи, шагнув через край, тоже закачался на веревке. Он почти кувырком пролетел несколько ярдов, и когда веревка наконец натянулась и остановила его падение, Тави показалось, что Хашат едва удалось сделать это. Китаи злобно покосился на Тави и крикнул что-то вверх на своем языке. Мгновение спустя его спуск тоже ускорился.

Держась за веревку одной рукой, Тави отталкивался от склона другой и свободной ногой. Это оказалось труднее, чем он ожидал. Вскоре он взмок и задыхался, однако быстрый взгляд вверх, на Китаи, показал, что он рассчитал верно: крепкие руки Дороги стравливали веревку вниз быстрее, чем это удавалось сделать Хашат, поэтому по мере спуска отрыв Тави от соперника заметно увеличивался.

Когда до зловещего зеленого свечения покрова оставалось сравнительно немного, он снова задрал голову и торжествующе ухмыльнулся Китаи.

Китаи пронзительно свистнул, и веревка его вдруг остановилась.

Тави смотрел на него в замешательстве до тех пор, пока тот не достал нож, дотянулся до веревки, удерживавшей Тави в трех десятках футов над зловещим лесом, и, ухмыльнувшись ему в ответ, принялся перерезать ее.

Тави бросил взгляд вниз — до земли оставалось добрых три десятка футов — и свободной рукой полез за спину, в мешок Линялого. Рывком он развязал клапан, беспорядочно раскачиваясь на веревке, вытащил первое, на что наткнулись его пальцы, и швырнул это в марата.

Китаи взвизгнул от неожиданности и отпрянул. Головка сыра шмякнулась о камень в нескольких дюймах от его головы, повисла пару мгновений, прилипнув, и свалилась наконец куда-то вниз, на покрытую слоем воска землю.

Китаи изумленно уставился на сыр, потом на Тави и нахмурился. Дорога продолжал стравливать веревку, так что надрез, который тот успел сделать, ушел вниз. Китаи перехватил свою веревку удобнее, уперся ногами в склон и снова принялся резать веревку.

— Ну и глупо. Тебе же лучше, алеранец, если ты упадешь и сломаешь ногу. Тебе придется вернуться, зато тебя не съедят Хранители.

Тави порылся в мешке и нашарил несколько завернутых в тряпицу коврижек. Он принялся швыряться ими в Китаи по одной.

— Ну да, чтобы меня могли съесть ваши.

Китаи нахмурился сильнее, не отрываясь от работы. Коврижка угодила ему в локоть, но, похоже, не помешала ни капельки.

— По крайней мере, мы тебя съедим не заживо.

— А ну прекрати!

Тави швырнул следующую коврижку — с тем же самым результатом. Толстая прядь, из которых была свита веревка, лопнула и принялась раскручиваться. С замиранием сердца Тави покосился вниз. До земли оставалось еще футов двадцать. Упасть с такой высоты, не повредив себе ничего, казалось маловероятным.

Еще одна жила лопнула, громко хлопнув, и Тави закачался, гадая, надолго ли хватит прочности оставшихся.

Дрожа от возбуждения, Тави бросил еще один взгляд вниз. Тридцать футов. Он выдернул ногу из петли, как можно быстрее соскользнул по серой веревке вниз, зацепившись руками за узел, и повис, болтая ногами в воздухе.

Веревка лопнула. Тави полетел вниз.

С учетом скорости, с которой стравливал веревку Дорога, и тех нескольких футов, которые он выиграл, соскользнув вниз, падать ему осталось немногим больше десяти футов. Ненамного выше, чем крыша хлева, а ведь он сколько раз прыгал с нее… ну, конечно, не на землю, а в сено — и все же прыгал, и не боялся ни капельки. Он только свел чуть согнутые ноги вместе, чтобы не пытаться устоять при касании с землей. Хорошо бы еще перекатиться…

Падение показалось ему бесконечным. Приземление все равно было жестким, болезненным, выбив из него дух. Он упал на бок и секунду лежал не шевелясь, так и продолжая сжимать в руках конец веревки.

Дыхание вернулось к нему несколько секунд спустя, и только тогда он смог наконец обратить внимание на несколько странных обстоятельств. Во-первых, снега здесь, на дне провала, не было совсем. То есть он, конечно, не видел снега и сверху, но как-то не придал тогда этому значения. Здесь было тепло. Влажно. Почти душно. Медленно, опираясь на руки, он сел.

Земля, на которой он сидел, — точнее, зеленоватый светящийся мох — показалась ему на ощупь приятно теплой, и он позволил себе минутную передышку, дав замерзшим за время спуска пальцам чуть-чуть отогреться. В ногах кололо, будто в них воткнули тысячу крошечных иголок, но через секунду-другую ощущение это прошло, оставив за собой только легкое жжение.

Тави поднялся на ноги, поправил сползший на сторону мешок и огляделся по сторонам.

То, что сверху казалось таким красивым, вблизи сбивало с толку и настораживало. Восковая плесень — то, что мараты называли «покровом», — покрывала все дно впадины и обрывалась у каменных стен. Только в одном месте она карабкалась вверх по откосу, чтобы поглотить чахлое, корявое деревце, пытавшееся вырасти из трещины в камне. Зловещее зеленое свечение придавало теням призрачный вид. В толще покрова тоже виднелись деревья, напомнившие Тави кости покойника.

Сверху послышался шорох. Тави повернулся и увидел Китаи — тот спрыгнул с веревки, пролетел несколько последних футов, отделявших его от земли, и приземлился бесшумно, застыв на мгновение на корточках, опираясь о землю руками и озираясь, как хищник. Глаза и волосы его отливали в свете покрова зеленым. Настороженный взгляд его метнулся вправо, влево, и он склонил голову набок, прислушиваясь к раскинувшемуся перед ним мерцающему лесу.

Страх и боль сразу сменились у Тави вспышкой гнева. Бесшумно ступая по пружинящей поверхности покрова, он подошел к Китаи. Тави хлопнул марата по плечу и, когда Китаи, вздрогнув, обернулся, с размаху врезал тому под дых.

Китаи дернулся, но увернуться от удара не сумел. Тави тем временем размахнулся и изо всех сил повторил удар. Китаи потянулся было к ножу, но Тави с силой оттолкнул его от себя, швырнув на светящуюся поверхность покрова.

Свирепо глядя на Тави, Китаи вскочил.

— Ну, алеранец! — выкрикнул он. — Зря мой родитель был снисходителен к тебе! Хочешь Испытания крови — так…