— Садыкей Леонидовна? — снова позвал я и сделал еще шаг вперед. Инстинктивно уклонился в сторону от чего-то большого, верещащего и с кожистыми крыльями, метившего мне в голову. Под ногами противно захрустело. Будто каждым шагом я давил десяток крупных тараканов. Я присел и опустил руку на пол. Немедленно отдернул ее, почувствовав множество шевелящихся усиков. Шагнул вперед. Замахал руками, пытаясь восстановить равновесие. Опоры под ногой не оказалось, впереди была пустота.

Замер, стоя на одной ноге. Снова прислушался.

— Эй? — сказал я, пытаясь понять, где все-таки здесь стены. Впереди раздались тяжелые шаги и звук ломающихся веток. Что-то надвигалось прямо на меня.

Страшно мне не было. Почему-то я почти сразу решил, что это какая-то игра, испытание. Что никто меня всерьез в этой комнате убивать не будет. Несмотря даже на то, что место это комнатой совершенно не ощущалось. Ну, иллюзия какая-то, мало ли что…

Что-то большое приближалось. Я уже слышал его тяжелое дыхание и ощущал густой звериный запах. Оно бросилось молниеносно, я попытался увернуться, но в темноте неправильно оценил размеры твари. Меня словно накрыло тяжеленной меховой подушкой, подмяло под себя и повалило на пол.

Через мгновение включился свет. Я лежал на полу, прикрыв голову руками, а вокруг был крохотный кабинет, в который едва-едва смогли втиснуться письменный стол и два стула. На одном сидела темноволосая женщина в красном платье, а второй был пустой и одной ножкой упирался мне в бок.

— Садыкей Леонидовна? — я быстро поднялся с пола и отряхнул брюки. — Я Богдан Лебовский, меня к вам отправила…

— Не трудитесь, молодой человек, я отлично знаю, кто вы такой, — сказала женщина. — И даже еще больше. Гораздо больше.

— Тогда я готов к занятиям, — я сел на стул. — Что мне нужно делать?

— Вы уже все сделали, — хозяйка кабинета улыбнулась. — Вам можно в любой момент приступать к упражнениям.

— И все? Вот так просто? — удивился я.

— У меня только один вопрос, — лицо Садыкей Леонидовны стало озадаченным. — Что вот это такое?

Она взяла ручку и изобразила на листке что-то вроде цветочка с незамкнутыми лепестками. Точка в центре, а из нее несколько крючков в разные стороны. Когда я увидел этот рисунок, меня словно током стукнуло. Старик в палате. Жгучая метка на руке. А уже потом — зеркало в холле, странное поведение тени, а потом — все остальное-прочее. Что бы это ни было, но именно с него все и началось.

— Простите, Садукей Леонидовна, мне надо бежать! — сказал я и вскочил.

— СадЫкей Леонидовна! — поправила она, и лицо ее стало недобрым, а в глазах засветились бледно-зеленый отблески.

— Ох… — твою мать, Лебовский! Ты произнес ее имя кучу раз, и все равно исковеркал? Да блиииин! — Простите еще раз. Я должен где-то расписаться?

Она промолчала, глядя на меня тяжелым взглядом. Совершенно неожиданно стало страшно. И неуютно. Показалось, что сейчас она щелкнет пальцами, и пол под моим стулом провалится, отправив меня на веки вечные блуждать во мраке, наступая на тараканов и уворачиваясь от летучих мышей. Я вскочил. Еще раз пробормотал извинения, вырвал зачем-то листок с рисунком у нее из рук и помчался обратно к лазарету.

Кащеев и Ларошев стояли рядом с постом дежурного, явно собираясь выходить. Ни Феодоры, ни Лизоньки с ними не было.

— Ярослав Львович! — я остановился, слегка запыхавшись от волнения. — Ярослав Львович, что это за знак?

Я сунул ему в руки листок с нарисованным «цветочком». Тот посмотрел на него, потом поднял взгляд на меня. С недоумением.

— Что это? — спросил он.

— Я думал, вы знаете… — пробормотал я. — Это появилось у меня на руке, когда тот старик вдруг испугался и начал бессвязно бормотать…

— Какой еще старик? — нахмурился Кащеев.

— Вон из той палаты, — я ткнул пальцем в единственную запертую дверь во всем лазарете.

— Федор Кузьмич? — отрывисто сказал Кащеев. — Он с тобой говорил?!

— Он попросил воды, но никого не было, так что я открыл дверь и… — скороговоркой проговорил я.

— Федор Кузьмич? — глаза Ларошева превратились в узкие щелочки. — Значит это все-таки вы его прячете! Но когда я спрашивал, вы сказали…

— Оставьте, Ларошев! — Ярослав Львович повысил голос, обошел стойку дежурного, выдвинул знакомый мне ящик стола и взял связку ключей. За столом, как и в прошлый раз никого не было.

— Значит это вы, Кащеев! — шипел Ларошев, пока Ярослав Львович возился с замком. — С самого начала это были вы! А я-то поверил тогда вашему невинному взгляду и той убежденности, с который вы вещали о происках интервентов! Как я мог быть таким дураком!

— Сейчас не время, Ларошев! — буркнул Кащеев, напряженно посмотрев в мою сторону.

— Да что вы говорите! — Ларошев упер руки в бока и опять стало понятно, насколько прозвище «Бабка-Ёжка» ему подходит. — Да вы же как кость в горле застряли у университета со своей секретностью! Место, которое должно было стать центром просвещения и цитаделью знаний из-за вас превратилось в клубок бессмысленных интриг и бесполезных склок. А все потому, что вы из каждого чиха делаете тайну! Федор Кузьмич! О мой бог! Если бы я только знал! Если бы я знал раньше, что вы с самого начала прятали его у меня под носом, то моя девочка была бы жива!

— Хочу напомнить, что ваша девочка была упырицей, — Ярослав Львович наконец справился с замком и распахнул дверь.

— Она не стала бы упырицей, если бы не вы! — Ларошев оттолкнул Кащеева от двери и вошел в палату.

— О, Господи, Ларошев! — простонал Ярослав Львович, входя следом. — Да не говорите вы ерунды! Вы ни черта не знаете о той истории! Нельзя стать упырицей, понимаете, нельзя! Упырицами только рождаются!

— Да-да, расскажите мне это еще раз! — Ларошев всплеснул руками. — Вы так горячо убеждали меня, что Федор Кузьмич умер от каких-то там замысловатых болезней, и ваши хваленые целители ничего не смогли с этим поделать. И что я вижу сейчас? Вот он, лежит здесь, пристегнутый к кровати! Живой и здоровый, судя по цвету лица!

Я остановился на пороге. Внутри палаты ничего не поменялось. Старик лежал на кровати, руки и ноги его были надежно скованы. Глаза закрыты. Он или спал или пребывал в глубоком забытьи.

— Еще раз повторяю, вы ничего не знаете, Ларошев! — процедил Кащеев и снова бросил на меня неодобрительный взгляд. Видимо, мне совершенно не полагалось слышать эту беседу. Но уходить я не собирался. Меня мало волновали личные разборки Ларошева и Кащеева, страшные тайны прошлого, история какой-то трагически погибшей упырицы и все остальное. А вот мой бродящий по университету двойник как раз очень волновал. И история этого двойника началась как раз в этой палате. Так что уходить я не собирался.

— Так просветите меня, светоч вы наш! — сварливо проговорил Ларошев. — Давайте, расскажите, откуда у вас Федор Кузьмич, и почему в той памятной беседе у Гезехуса вы представили все так, будто я во всю голову юродивый, и вся моя история — бред патлатой собаки?!

— Да тише вы! — сказал Кащеев. — Вы же его разбудите!

— Вот и отлично! — заявил Ларошев еще громче. — У меня к нему масса вопросов! Ваше Императорское Величество, ау! Просыпайтесь! Вы в двух шагах от свободы, если этот упырь сейчас не свернет мне шею!

— Что вы себе позволяете, Ларошев?! — вспылил Кащеев.

— Ага, видимо я должен ноги вам целовать за то, что вы обрекли меня на жалкое существование запутавшегося в собственной паранойе алкоголика! — Ларошев тряхнул старика за плечо. — Федор Кузьмич!

— Перестаньте! — Ярослав Львович оттащил Ларошева от кровати. — Ваша богатая фантазия не делает вам чести, поверьте! Это совсем не тот Федор Кузьмич, о котором вы подумали. Это просто выживший из ума старик. Которому магия, заключенная внутри него, проела разум.

— И Дикая Пустынь по-вашему, выходит, выдумка? — губы Ларошева скривились не то в улыбке, не то потому что он собирался заплакать.