— Не очень, если честно, — сказал я. — О чем вообще идет речь?

— Вы подслушали достаточно, чтобы понять, что с вами произошло? — спросил Ярослав Львович.

— Более или менее, — ответил я и пожал плечами.

— Выводами поделитесь? — он склонил голову и стал похож на фарфоровую фигурку толстенького пастушка. — Чтобы нам, так сказать, синхронизировать наше понимание.

— Это было что-то вроде испытания, которое должно было вызвать пробой, — сказал я. — Но что-то пошло не так. Все верно?

— Коротко, но точно, — Ярослав Львович кивнул. — Сольвейг Павловна очень опытный боевой маг, но женщина недалекая и самоуверенная. Но именно эти ее качества позволили этому разговору состояться. Она наделала ошибок, вы чуть не погибли, я ее подловил, и теперь я могу работать с вами, как считаю нужным.

— И как именно это будет? — спросил я. — Ну, раз уж вы пообещали мне откровенность.

— Пока не знаю, — задумчиво проговорил Ярослав Львович, перекатываясь с пяток на носки и оглядывая меня с ног до головы. — Но для начала я хочу показать, что именно вас ждет. Может быть, маг я и плохой, но очень хороший тренер. Идите за мной. Помните, что вопросы задавать можно. Любые, даже если они вам кажутся глупыми.

Ярослав Львович направился к двери. Попутно он поднял стул и поставил его у стены. Я следовал за ним, то и дело проверяя плечо на целостность и шевеля лопатками. Где-то по спине, как я помнил, неслабо так прошлись когти той твари. Но ничего. Никаких неприятных ощущений. Даже не чесалось, как обычно бывает с заживающими ранами. Я оглянулся на Лизоньку. Она уселась на кровать и прижала к себе подушку. Ту самую, на которой я проснулся. И продолжала смотреть на меня во все свои большие глаза за прозрачными стеклами очков.

Мы вышли в длинный узкий коридор с множеством одинаковых дверей. Ярослав Львович уверенно свернул направо, потом мы свернули на лестницу наверх, поднялись на три этажа, снова оказались в коридоре, только теперь гораздо более широком. Потом толстячок остановился рядом с высокой двустворчатой дверью.

— Итак, Богдан, прежде, чем мы войдем, — он прищурился и снова осмотрел меня с ног до головы. — Как только ты скажешь, что не хочешь больше смотреть, мы выйдем. И еще — вопросы задавать можно. Любые вопросы. Ты готов?

— Эээ… да, — ответил я, хотя пока не очень понимал, к чему именно.

Ярослав Львович кивнул. Достал из кармана массивный ключ и вставил его в замочную скважину. Замок тихонько скрипнул, дверь распахнулась.

Мы оказались в длинном темном коридоре, в стенах по обеим сторонам которого были небольшие окна. Но вели они, судя по искусственному свету, вовсе не на улицу. Некоторые были темными.

— Полюбопытствуйте, Богдан, полюбопытствуйте, — сказал Ярослав Львович, жестом предлагая мне заглянуть в любое из освещенных окон. Надо было с чего-то начинать, так что я подошел к самому ближайшему.

Окно было под потолком просторной квадратной комнаты. Серые стены, серый пол. Источник света — одинокая лампочка, свисающая с серого потолка на шнурке. И в центре сидит детина, с русыми вихрами первого парня на деревне, косая сажень в плечах, вот это вот все. Только плечи были поникшие. Он сидел сгорбившись в середине комнаты и, не переставая перекладывал по полу перед собой несколько предметов. Ярко-красные бусы, что-то небольшое и металлическое, разноцветная тряпочка, видимо, платок или что-то подобное. Кусочек картона размером с ладонь. Фотография? Иногда его лицо искажалось ненавистью, иногда непереносимой болью. Потом возвращалась тупая глухая тоска.

— Что здесь происходит? — я с недоумением повернулся к толстячку. Тот подошел ко мне и тоже заглянул в окно.

— Это Гаврила, — сказал Ярослав Львович. — Мы его взяли в одном питейном заведении с дрянной репутацией. Он думает, что пока он развлекался, всю его семью убили. Изнасиловали до смерти младшую сестренку, младенцу-брату разбили голову об стену, мать и отца застрелили на глазах у детей. Он уверен, что будь он рядом, этого бы не случилось.

— Это какое-то наказание? — спросил я.

— Нет-нет, что вы, — Ярослав Львович всплеснул руками. — Его родные живы. Просто он, изволите ли видеть, одаренный. Но ужасно твердолобый. И обнаружили его поздно, ему уже почти двадцать три. Что-то мне подсказывает, что здесь мы потерпели фиаско, и скоро придется отступиться и признать, что Гаврила так и будет пахарем до конца своих дней…

— Я уже понял, что чтобы произошел пробой, требуется какое-то пограничное состояние, — сказал я, отступая от тяготящегося своей болью и тоской Гаврилы. Подошел к следующему окну. — Но по какому принципу выбираются… эээ… истязания?

В этой комнате находилось четыре человека. Голый парень, привязанный к косому кресту из двух досок, еще один парень, в белой рубашке и черных брюках, и две девушки. Парень стоял рядом с архаичного вида фотокамерой, направленной как раз в сторону голого парня. Девушки смеялись, кривлялись рядом с крестом, строили рожицы и позировали. А второй парень делал фотографии.

— Это Николай, — сказал Ярослав Львович. — Самый нелепый из наших недосмотров. Он приехал из Бийска, учиться на горного инженера. И почему-то не прошел проверку на заубер-детекторе. Обнаружили это несколько дней назад, решили задним числом исправить упущение, а оказалось… В общем, вы видите. Это его приятели, прогноз отличный…

В какой-то момент веревки на запястьях голого парня задымились и вспыхнули. Одна из девушек отлетела в сторону и ударилась об стену, камера лопнула изнутри и разлетелась на куски. Второй парень, участник этой же сцены, начал быстро двигать пальцами, сплетая и расплетая их замысловатым образом. Задрожало оконное стекло, в которое мы как раз смотрели, а потом внезапно все стихло. Голый парень сидел на корточках, скрючившись и закрыв уши руками. Вторая девушка пыталась привести ту, которая ударилась, в сознание. Особого беспокойства на ее лице было незаметно, значит, все в порядке.

— Я же говорил… — удовлетворенно пробормотал Ярослав Львович.

— Значит здесь обучают не только магов? — спросил я, направляясь к следующему освещенному окну.

— Разумеется, не только, — сказал Ярослав Львович. — Сейчас в университете три факультета — инженерно-технический, бухгалтерско-экономический и медицинский. До недавнего времени был четвертый, историко-филологический. Но его упразднили несколько лет назад.

— Почему? — спросил я.

— Вы знакомы с историей нашего университета? — спросил Ярослав Львович.

— Вы сказали, можно задавать любые вопросы… — сказал я.

— Я уточняю, насколько подробным должен быть ответ, чтобы вы поняли, — на простецком лице Ярослава Львовича заиграла доверительная улыбка.

— Ах, в этом смысле, — я прикусил губу. — Нет, пока не изучил историю…

— Тогда я расскажу вкратце, — Ярослав Львович облокотился на стену рядом с третьим по счету окном. — После баниции Томск оказался в очень уязвимом положении. Имперские жандармы и администрация город покинули, и над университетом попытались установить контроль сразу несколько кланов — барнаульские Демидовы, красноярские Матонины и томские Цыбульские. С последними практически на старте этого противостояния случились… эээ… неприятности, и от клана практически никого не осталось. Все осложнялось тем, что Ее Величество пыталась университет наш вернуть в пределы Российской Империи тоже. Но… В общем, не буду вам сейчас забивать голову этими внутриполитическими подробностями, перейду сразу к результатам. Университету удалось отстоять свою независимость и, в каком-то смысле взять под свое крыло весь город Томск. И вот уже больше семидесяти лет мы существуем в относительно стабильном статусе, снабжая всех сибирских промышленников специалистами. К нам отправляют учиться, платят за это… И почти все эти годы историко-филологический факультет существовал. Правда, скорее как дань традиции. Вот вы можете себе представить, зачем сереброплавильному заводу может быть нужен историк? — Ярослав Львович склонил голову и снова стал похожим на фарфорового пастушка. Ответа он никакого не ждал, вот я и не ответил. — Им нужны инженеры, экономисты, рабочие. А историки не нужны. И означает это прежде всего то, что факультет этот крайне убыточный. Никто не хочет платить за никому не нужных специалистов.