Синклер сверлил меня глазами так, что, наверное, если бы мог поджечь бы, то обязательно бы поджег. Впрочем, он же из мародеров? С чего я решил, что не может? Просто здесь столовая, общественное место, все дела. А за использование магии вне стендов и полигона, да еще и на другом студенте, все-таки наказывают.

Но в любом случае я стоял и смотрел на Синклера. И кривенько так ухмылялся. Недальновидно ссориться с влиятельными людьми, но поделать с собой я ничего не мог — этот мудак мне не нравился. Какой-то он весь липкий, скользкий, на лице написано здорово завышенное чувство собственной важности.

— Слушай сюда, Лебовский, — он одним движением сократил дистанцию и оказался так близко, что практически касался лбом моего лба. Но я не отпрянул, да и вообще не пошевелился. — Ты здесь без году неделя, мелкий говнюк, и если ты думаешь, что можешь разговаривать на равных, то ты здорово ошибаешься. Ты пока еще здесь никто. И у тебя есть два варианта. Либо ты начинаешь вести себя по-человечески, либо… — он замолчал, видимо, выдерживая драматичную паузу.

— Ну? — я откусил еще кусок пирога и начал его жевать. — Что там дальше-то?

— Либо ты сбежишь отсюда через неделю, мамой клянусь! — прошипел Синклер.

— Нехорошо маму приплетать в такие дела, — вздохнул я и подцепил на вилку котлету. — Слушай, Синклер, тут вроде для взрослых заведение, а ты ведешь себя как шпана уличная. Я так-то не против соблюдать правила, — я откусил кусок котлеты. Продолжил не очень внятно. — Так вы же их не излагали ни разу. Вот, например, ты ведешь себя как главный, так? — я сделал глоток компота. — А тебя выбрали, или это как-то на другом уровне решается? Или ты главный, потому что остальные младше? Да не, подожди, не отвечай, — я снова откусил котлету. — Синклер, я уважаю субординацию. Вот только понять не могу, каким боком то, что я заскочил поесть, мешает нашему делу?

— Ты… это… повежливее будь, — сказал Йован, не особенно, правда, угрожающе. Такое впечатление, что такое статус кво — Синклер главный, остальные его слушают, — сложилось чисто по традиции. Точно не знаю, как именно, но, скорее всего, он просто здесь дольше всех. Он каждого встречал, вводил в курс дела, верховодил на тусовках, вроде той, с которой я сбежал, а мой доппельгангер остался. Правда, я пока ничего не знаю о могуществе их всех как магов, но…

— А где я был невежлив? — я снова сделал глоток компота и торопливо сунул в рот ложку гарнира. — Йован, ну вот что за нахрен? Я сегодня устал, как собака, потому что носился до этой вашей дурацкой психушки с чертовым колесом, приволок оттуда записки нашей Катеньки, а вы мне тут вместо: «Как круто, Лебовский, какой ты молодец» козьи морды корчите. Жрать хочу, понятно вам? А если мы в мызу пойдем, то хрен я пожру до утра. Что тебя так нозит, Синклер? Что я не прибежал по твоему щелчку пальцев?

— Тебе знакомо слово «субординация», Лебовский? — Синклер сузил глаза и стал похож на крысу-подозреваку. Блин, какой он мерзкий все-таки! Как они вообще его терпят? Это же явно чмошник, которого случайным попутным ветром на вершину занесло!

— Куда мне, убогому, — сказал я и заржал. И подцепил на вилку вторую котлету. — Блин, Синклер, если бы вы у меня над душой не стояли со своими разговорами, я бы уже пожрал давно!

В принципе, я накалил ситуацию уже достаточно, как для того, чтобы перевести ее в драку, так и для того, чтобы она кончилась пшиком. Синклер от бешенства аж побелел, но, похоже, реально не знал, как поставить на место охамевшего новичка, в смысле, меня. Йован, в целом, был тоже не против двинуть мне в челюсть, но… Кстати, до сих пор не знаю, что ему мешает. Лично я бы уже в драку бросился, если бы мне вот так хамили. Наверное. Вообще и правда зависит от субординации. Кащеев, например, несколько раз меня выбесил, но на чем держится его власть, я понимаю. Кроме того, он и правда меня сделал. В том смысле, что я не прочекал его далеко не самые сложные интриги. И повелся. Так что если уж на кого и злиться, то только на себя.

А Синклер этот… Блин, ну да. Стоит и сверлит меня ненавидящим взглядом. Умеешь ты, Лебовский, заводить себе друзей, ага…

Ситуацию неожиданно разрядил второй приятель Йована, длинный и тощий. Я его вроде видел уже, но не запомнил, как зовут, что, впрочем, было неудивительно. Я мысленно окрестил его «Саранча» и продолжил есть, пока разборка не перешла из холодной фазы в горячую.

— Йован, ты сказал, что вы в мызе, но я там никого не нашел, — скороговоркой протараторил Саранча, для убедительности размахивая руками. Глаза Синклера, которые и так уже были похожи на сливы от бешенства, теперь, казалось, что вот-вот взорвутся.

— Йован, — он угрожающе повернулся в сторону серба. — У нас был уговор…

Она начали препираться, Йован оправдывался тем, что они всегда-де ходят втроем, и если бы он не рассказал, то подозрения были бы куда вреднее. Кроме того, мы же все равно потом поделим добычу, разве нет?

Я быстро дожевал остатки пшенки с котлетой, сбегал за добавочным компотом и еще одним пирожком. Откинулся на спинку стула, переводя взгляд с одного спорщика на другого. Синклер давил и нападал, серб — отбрехивался и оправдывался, остальные помалкивали.

— Ну что, я поел, можно топать в мызу теперь, — я встал и похлопал себя по животу.

— Да кто ты такой, чтобы указывать? — снова повернулся ко мне Синклер.

— А что, не надо в мызу? — я плюхнулся обратно на стул. — Ну давайте еще посидим. Я так-то думал, что ты топишь за то, чтобы быстрее к делу приступить, а, Синклер?

Шея Синклера покрылась пятнами. Он резко повернулся на пятках и, чеканя шаг, направился к выходу из столовой. За ним тенью поспешил Витек. Я снова встал.

— Зачем ты его дергаешь? — вполголоса спросил Йован. — Он же может конкретно так тебе жизнь испортить.

— Испортить и я могу, — я пожал плечами. — Тут два момента, болгарин, — я подмигнул. Йован напрягся, но промолчал, ожидая, что я скажу дальше. — Хороший командир меня бы давно поставил на место. Это первое. А второе, главного уважают вовсе не за то, что он может насрать тебе в сапоги.

— Ты же ничего о нем не знаешь, — влез в разговор Саранча.

— И не очень теперь стремлюсь узнать, — я подмигнул Саранче. — Не парьтесь насчет Синклера. Стерпит и проглотит, вот увидите.

— Я бы не был так уверен… — с сомнением проговорил Йован, глядя на дверь, которой Синклер грохнул, выходя из столовой.

— Йован, мы с тобой на фигню сейчас время тратим, — сказал я. — Ты мне лучше вот что расскажи по дороге. Что там в этой Уржатке? В чем проблема туда проникнуть вообще?

— Ну, там была одна такая история… — начал Йован.

— Да не, про историю не надо, — я махнул рукой. — Примерно себе представляю. Про другое давай. Как там все вообще устроено? Что за Батька, кто его люди, патрулирование, охрана и всякое такое прочее.

— Во ты загнул, — Йован хохотнул. — Откуда же я все это могу знать, нам в Уржатку особо и хода-то нет!

— Слухи, сплетни, — я пощелкал пальцами. — Ты же вроде говорил, что знаешь, который дом раньше принадлежал этому Укушуйнику или как там его?

— Ушкуйник, — поправил меня Йован. — Мишка-Ушкуйник. Там есть мостки такие старые на Ушайке. Раньше бабы туда стирать белье ходили, а теперь для них новые построили, а на эти дети купаться бегают.

— Романтичная история, — сказал я. — А дом-то тут при чем?

— Так дом рядом с мостками же! Заброшенный, — Йован всплеснул руками. Не рассчитал и случайно задел за ухо Саранчу. — Ну вот что ты опять под руки лезешь, Захар?

«Захар, надо же! — подумал я. — Имя еще смешнее, чем прозвище!»

— А в чем затык туда залезть? — спросил я.

— Так там теперь батькины нищие собираются, — сказал Йован. — Спят, те, кто не на смене. В карты играют. Бухают. Все время полный дом народу, и днем, и ночью.

— А Батька сам где обитает? — спросил я.

В общем, пока мы дошли до мызы, я узнал, что Батька, то бишь, Мирзоев Камиль Валентинович, в Уржатке родился и вырос, и у него случился бзик на том, что район этот может и должен быть уважаемым. Он призвал к порядку всякий городской сброд и фактически поставил его себе на службу. Практически всех — начиная от тех самых убогих нищих, клянчащих милостыню, до серьезных ребят, промышляющих взломом серьезных помещений. Иерархию, какой вор выше в воровской табели о рангах, я запоминать не стал.