Натаха разлила, или скорее разложила по тарелкам густую похлебку, больше похожую на рагу. Вручила мне ложку, поломала хрустящие французские багеты и поставила в центр тарелку с зеленью. Пока ужинали, я рассказал им все. Про свои сны, про Феодору, которая меня вырубила, про Федора Кузьмича, из которого выполз одноглазый призрак, про гадалку Забаву Ильиничну из Уржатки, которая объяснила, что это было Лихо, которое теперь ищет нового хозяина, который вроде как страшно похож на меня, только имеет какое-то отношение к правящей фамилии.

— Эвона… — Гиена завернул длинную матерную тираду.

— У тебя суп остыл уже, Гиена, — Натаха толкнула его в бок.

— Ага, — Гиена принялся жевать быстрее. — Кстати, Матонин же тоже думал, что Боня — непутевый сынуля государыни. Он вроде как, где-то тут болтается, только поймать его никто не может. Ну, где-то тут — это в Новониколаевске, а не в Томске.

— Если он все еще в Новониколаевске, то Лиху придется долго дотуда ползти по болотам, — сказала Натаха. — Я тоже что-то такое слышала. Но совсем краем, при мне эти темы не обсуждали. Только сам факт, что он сбежал в Сибирь. И что ежели сторговаться, то за него можно много всего получить. Например, имперский паспорт.

— Да не, нахрена Матонину имперский паспорт? — Гиена махнул ложкой. — В Империи ему с его нравами быстро отчекрыжат все, что с организмом надежного крепления не имеет.

— Так не Матонин говорил-то, а Ибрагим, — Натаха пожала плечами. — Ну или еще кто-то из Беков, хрен их разберешь, если честно…

— Так, хрен с ним, с сыном императрицы пока что, — сказал я. — Может, кто слышал, что можно сделать с доппельгангером, чтобы оригинал остался в живых? Или у меня натурально нет шансов, лучше сразу взять ружье, сунуть его в рот, и задекорировать какую-нибудь стену своими мозгами?

— У доктора Джекила и мистера Хайда как-то все не очень хорошо кончилось, — проговорила Натаха. — Кстати, вот допустим, ты решишь проблему этого доппель… что-то там… Как докажешь убийцам, что ты нормальный, и стрелять по тебе больше не надо?

— Так далеко я не планирую, — я уперся подбородком в ладони. — Письмо напишу, наверное.

— Я слышал кое-что, но тоже не очень обнадеживающее, — подал голос Бюрократ. — Так что можно сказать, что ничего. Между прочим, вы принесли какие-то бумаги. Не знаю как насчет ответов на ваш вопрос, Богдан, но может там есть какая-нибудь информация к размышлению?

— Сейчас уберу со стола, чтобы здесь можно было все разложить! — Натаха вскочила и собрала пустые миски.

К составлению личного дела в универе подходили весьма творчески. Недостаточно было просто вложить какую-нибудь справку, аттестат или статью в газете. Любой документ сопровождался комментарием в вольной форме. От кого именно исходил комментарий, было не очень понятно. Судя по тому, что стиль изложения и почерк у всего дела был один, это какой-то секретарь, которому вменялось следить за порядком в бумагах.

Я сначала подумал, что это какое-то самоуправство, случай. Но заглянул в бумаги Катерины Крюгер, там было то же самое. Только рука другая. Даже захотелось повнимательнее изучить этот студенческий архив.

Ну что ж… Итак, Мирослав Бедный, поступил в университет в мае тысяча девятьсот семьдесят третьего. Этот факт сопровождался едким комментарием «Нам несказанно повезло, что этот золотой орды ботинок почтил нас своим вниманием!»

Следующие несколько страниц были посвящены его успехам и неуспехам, табели и зачетные листы я просматривал не очень внимательно. Тем более, что неизвестный комментатор сопровождал каждую бумагу с оценками коротким или длинным резюме. Так что в сам лист можно было не заглядывать.

Самое интересное началось на второй год обучения. Комментатор целую страницу сопроводительного текста накатал.

Сначала был процесс про воровство. Прямо-таки, университет против Бедного. Мол, он ворует деньги и драгоценности, много кто уже видел и может подтвердить, вот только он свою причастность отрицал. Даже когда нашли тайник со всем украденным добром.

— «На судилище Мирослав Бедный выбрал самую „победоносную“ тактику защиты — в ответ на каждое обвинение он вставал и гундосил, что это не он. Гундосил — потому что нос сломали накануне», — прочитал Бюрократ вслух.

А вот после суда началось самое интересное. Двое особо рьяных обвинителей внезапно скончались от передозировки свинца, в смысле — были застрелены. Одна прямо в общежитии, другой — на скамейке в парке среди бела дня. И никто ничего не заметил.

Кто и когда сообразил, что они имеют дело не с охреневшим в край студентом, а с его доппельгангером, в деле отражено не было. Хотя странно, на самом деле, в остальном ответственный за эту папку секретарь вносил пометки очень прилежно. А тут как-то внезапно — вроде бы только что был суд, и вот уже статьи из газет о погибших.

Внимательнее всего я прочитал ту страницу, где был проведен неудачный эксперимент по отсечению доппельгангера и его встрече с оригиналом.

«Его поставили перед зеркалом и намазали пальцы красной краской. На каждой щеке изобразили греческую букву „пси“. И дали ему в руки текст на латыни. Он спотыкался почти на каждом слоге, но прочел. Между прочим, в его аттестате напротив латыни стоит оценка „удовлетворительно“. Наверное, он дал Игнату Аркадьевичу взятку. Иначе такое хреновое чтение не объяснить.

К зеркалу подключили „рыбий пузырь“ и „околотицу“.

Когда появился доппельгангер, в комнате находилось четыре человека, кроме самого Мирослава. Доппельгангер сразу напал на двоих, выстрелив из-за зеркала, отчего то разбилось, но сам он почему-то не исчез. Потом он применил лезвийную сеть, что изрядно порезало Марию Карловну, она достала пистолет и выстрелила в Мирослава.

Когда Мирослав упал, доппельгангера просто не стало. Он не растворился в воздухе или сбежал. Просто исчез, будто его и не было никогда.

Мирослав Бедный скончался практически сразу. Пуля попала в сердце».

И еще был пространный документ-протокол с заседания, где лучшие умы совещались, чтобы прийти к выводу, что же это за явление такое. Окончательного решения по протоколу действий в случае повторения ситуации (все-таки, уже третий раз случилось, пора было сделать какие-нибудь выводы…) так и не было принято, но кое-что интересное отметили. Например, что доппельгангеры появляются только у начинающих магов. Либо в момент пробоя, либо чуть до него, либо немного после. Что доктор Джекил и мистер Хайд не подходящая аналогия, потому что в том произведении обе личности пользовались одним и тем же телом. Доппельгангер же автономен. И бессмертен, если не убить оригинал. Правда, никто никогда не проверял, сможет ли он дожить до старости вместе с оригиналом. Доппели всегда начинали творить всякую дичь повышенной жестокости, а остановить его можно было только одним известным пока способом…

— Безрадностно, — заключил я, положив влажный все еще лист обратно на стол. — У меня была надежда, что можно отбиться от доппельгангера, если себя просто ранить. Я такое читал в одной книжке.

— Надо идти к бабке, — сказала Натаха. — Я таких гадалок видела, они может и умеют пыль в глаза пускать, но это когда дело такое себе. Когда какая-нибудь девка навыдумывает себе что-нибудь и бежит исправлять. А с серьезными делами они так не поступают. Так что на нее вся надежда теперь.

— Тоже сомнительная, — я пожал плечами. Что-то с каждым следующим фактом становилось только хуже. Будто над ухом стояла вредная бабка, как в какой-то сказке, и все время напоминала, что «вот тут-то и смерть твоя пришла!» Почему-то на месте той сказочной бабки я сейчас видел исключительно Забаву Ильиничну. — Кроме того, Кащеев слышал, что она предложила помочь. Там может быть засада.

— К бабке я пойду, — сказала Натаха. — Как стемнеет. Ты, Боня, где-нибудь в кустах заляжешь, а я поговорю. А Гиена переулок покараулит. У твоего Кащеева, может, и есть какие-то парни с оружием, которые с десяти метров в тебя промазали…