— Стой, — увидев, что я направился в сторону двух идолов выхода, Натаха меня остановила. Глаза ее азартно заблестели. — Колесо! Он разрешил нам посмотреть, что это такое, неужели мы просто так сбежим и даже одним глазком не глянем?

— Да, точно, — я остановился. — Что-то мне не по себе от этого белоглазого типа. Как, ты говоришь, называется это место?

— Грустина, — ответила Натаха. — Их корабли по весне идут на торг по Оби до Китайского озера. Большущие такие корабли, как будто деревни плавучие. Продают подземный жемчуг, мази целебные и разные странные штуки. Но в Новониколаевске они совсем ненадолго останавливаются, торгуют дальше на юге. С козлоголовыми и черными карликами.

— А что еще за Китайское озеро? — спросил я. Мы в этот момент как раз приблизились к кустам, скрывающим основание колеса.

— Ну, говорят, такое большое холодное озеро в горах на юге, — Натаха пожала плечами. — Обь из него вытекает. Я там сама не была, слышала только.

— Телецкое, значит, — сказал я.

— Ни разу не слышала, чтобы его так называли, — Натаха нахмурилась.

— Это оно в моем мире так называется, — сказал я. Тут мы остановились и оба замолчали. Вокруг основания циклопического колеса было построено что-то вроде дощатого амбара. С одной стороны в ворота медленно втягивался строй людей по четыре человека в ряд, а с другой — выходил. Строй этот был тоже замкнут в кольцо, люди ходили по кругу, образуя на земле как будто человеческую тень от колеса деревянного. Люди шагали — колесо вращалось.

Люди были разные — мужчины, женщины, старики и дети. Все они, вне зависимости от пола и возраста, были одеты в одинаковые полотняные штаны и рубахи. Они выглядели чистыми, ухоженными, но глаза их были пусты. Как у того парня, который принес белобородому сверток.

— Что это за хренотень? — я чуть не подавился, увидев такое странное зрелище.

— Для здоровой и долгой жизни людям требуется двигаться, — ответил незнакомый звучный голос, растягивающий гласные примерно таким же образом, как и тот белобородый, с которым мы общались в избе. Как и когда он оказался рядом с нами, я не заметил.

У него тоже были длинные белоснежные волосы и такая же борода. Одет он был в длинную белую хламиду, а на голове — головной убор, похожий на шляпку гигантского гриба.

— Они ходят и вращают колесо, которое дает нам энергию, — сказал он. — Все остаются в выигрыше.

— Но кто это такие? — спросил я. — И почему они так странно выглядят?

— Все они были душевно больны, — ответил грибоголовый. — Их доставили к нам в лечебницу, где мы провели каждому несложную операцию. Теперь они не представляют угрозы для себя и окружающих, кроме того, приносят пользу.

— Но к нормальной жизни они больше не вернутся, ведь так? — спросил я.

— Что именно вы называете нормальной жизнью? — спросил грибоголовый, кажется, не ожидая ответа на свой вопрос. — Они живут в тепле и чистоте, обеспечены одеждой по сезону и достаточным количеством питательной пищи. Им не грозит голод, нищета и нападение диких животных.

— А если человек не сумасшедший, вы тоже можете превратить его вот в такого болвана и отправить крутить колесо? — спросил я.

— Если человек здоров, то нет необходимости в операции, — сказал грибоголовый. — Послушание и соблюдение распорядка обеспечат его теми же благами.

— И что, находятся люди, которые к вами приходят сами? — спросил я. В животе резко возникла пустота. Здесь ведь не случайно нет никакой охраны и никаких замков. Наверняка у этих белоглазых типов есть какие-то основания чувствовать себя в безопасности. Помимо воли я представил себе, как шагаю в этом вот строю, третьим в ряду, между тощей девочкой-подростком с жиденькими мышиного цвета волосами и поджарым пожилым дядькой с все еще сохранившимся на лице следами былого алкоголизма. И смысл моей жизни будет исключительно в том, чтобы двигать своими шагами здоровенное колесо-генератор. Хрен знает, какой энергии.

— Жесть какая… — пробормотал я. И осторожно вежливо кивнул. — Спасибо за разъяснения.

Грибная шляпа качнулась. Я посмотрел на Натаху, которая завороженно смотрела на слаженно шагающий строй людей. Потом огляделся. Грибоголового рядом не было.

— Натаха, — говорю. — В твоих рассказах про Грустину не было ничего о путниках, которые туда случайно забрели, а потом их больше никто не видел?

— Неа, — она мотнула головой. — Были те, кого не пускали.

— А зачем они приходили? — спросил я и с надеждой посмотрел в сторону выхода с этой странной территории.

— За всяким разным, — сказала Натаха. — Кто-то учиться хотел, кто-то сокровища искал. Говорят, что они и под землю-то ушли, потому что обороняться не хотели. Насилие им вроде как чуждо.

— Похоже, они правда не люди, — теперь уже я дернул Натаху за рукав. — Давай уже пойдем отсюда. Не поговорили с нашей Катенькой, да и хрен с ней. Наверняка она в дневнике про эти Золотые Соболя писала.

— Не понимаю, что тебя здесь так напрягает, — Натаха была расслаблена, не похоже, чтобы зрелище стада людей, с бессмысленными глазами шагающих строем, доставляло ей хоть какое-то неудобство. — Можно подумать, бесноватыми или юродивыми они жили бы лучше. Повезло бы, если бы кто-то их кормил и одевал. Если бы хватало мозгов, просили бы милостыню. А если нет — с голода бы сдохли.

— А если сюда под видом сумасшедшего привезли здорового? — спросил я. — Опоили какой-нибудь сонной дрянью, притащили к этим белоглазым колдунам. Уверена, что они разбираются, прежде чем свою лоботомию устраивать?

— Так вроде с некоторыми особо несговорчивыми преступниками так и поступают, — Натаха пожала плечами. Потом рассмеялась, глядя на мое недоумевающее лицо. — Я правда не понимаю, чего ты так переживаешь.

— А если они нас вот так решат поставить в строй, мы сможем им помешать? — спросил я.

— Наверное, не сможем, — лицо Натахи стало задумчивым. — Только я в толк не возьму, для чего им это может понадобиться.

Наверное, на кого-то другого и разозлился бы, но Натаха была настолько гремучим коктейлем из боевой машины, прилежной хозяйки и наивной девицы, что я просто не смог. Обнять и плакать. Правда, если она еще позволит себя обнять и не сломает что-нибудь легким движением руки.

— Пойдем уже в город в любом случае, — сказал я. — Еще массу всяких дел надо сделать.

После обеда на Толкучем рынке народу меньше всего — часть торговцев уже распродали свои товары и разошлись, а кабаки еще не начали свою вечернюю программу. Так что Ларошева я заметил издалека. Он нетерпеливо ходил из стороны в сторону. Иногда поглядывал на часы. Садился на лавку. Потом вскакивал и снова ходил.

Сегодня он совершенно не был похож на Бабку-Ёжку. Лицо немного сохранило следы неумеренных возлияний, но волосы были в полном порядке — кудрявая шевелюра Ларошева была вымыта, расчесана и даже уложена в весьма элегантную прическу. Одет он был в яркий щегольской костюм болотного цвета с золотой нитью. На шее — шелковый платок.

— Лебовский! — он бросился ко мне. — Где тебя носит?! Я жду тебя уже третий час! Вот, я тут принес кое-что… — Он раскрыл объемную сумку. На свет показался бесформенный серый плащ и мятая широкополая шляпа. — Нам нужно провести тебя незаметно до кабинета Гезехуса!

— Стоп-стоп, Владимир Гаевич! — я оглянулся на Натаху, на которую бывший декан исторического факультета вообще не обратил никакого внимания. — В смысле, ждете третий час?

— Лебовский, ты же сам передал мне сообщение через эту развратную монахиню! — Ларошев всплеснул руками. — Кстати, я надеюсь, что у тебя все действительно получилось. Я же правильно понял, что ты избавился от… — он помахал в воздухе руками, изобразив очертания человеческой фигуры.

— Забава Ильинична сказала, что да, — ответил я.

— Тогда надевайте это все, и пойдем сразу к Гезехусу! — Ларошев бросил мне в руки серый плащ. — Надо немедленно остановить открытую на тебя охоту, кроме того, я надеюсь, ты изложишь ему нашу идею о возрождении исторического факультета?