— Оставаться в школе, — на мгновение задумавшись, отвечает мать. — Я приду за вами. Скоро.

Терри не в состоянии представить, как будет сидеть в классе, предоставленная собственным мыслям о смерти отца.

— Могу я остаться с тобой? — спрашивает она.

Роза качает головой.

— Я не хочу, чтобы тебя беспокоила полиция, Тереза. Ты поможешь гораздо больше, если отведешь сестер в школу. Им будет нелегко узнать, что их отец напился и, ударившись о порог собственного дома, умер.

Терри молчит.

— Идем, — мягко говорит Роза. — Помоги мне. Отныне, если мы хотим выжить, мне потребуется твоя помощь. — Она наконец отворачивается от тела мужа и берет Терри за руку.

Где-то в глубине души девочки гнездится чувство потрясения от пережитого. Точно наблюдая за собой со стороны, она видит, как они с матерью рука об руку поднимаются по лестнице и идут будить сестер…

— Вы довольно хорошо все помните, — тяжело вздохнув, промолвила Харрис.

Терри как-то обмякла и съежилась. У нее появилось такое чувство, будто она проделала без пищи долгий-долгий путь.

— Лучше, чем я думала, — призналась она, помолчав. — Но все, связанное с тем вечером и последующими днями, окутано какой-то дымкой. Кроме, пожалуй, похорон отца и эпизода, когда мы сняли со стены его фотографию.

— Именно после этого вы впервые увидели этот сон?

— Да.

Харрис замолчала. Терри поймала себя на том, что улыбается, но не весело, а как-то иронично.

— О чем вы? — спросила Харрис.

— Я вспомнила кошку. С тех пор Пассионария стала сама не своя.

— Как это? — Харрис вопросительно взглянула на нее.

— Она стала избегать всех, кроме меня. — Терри задумчиво покачала головой. — Она спала на моей постели, повсюду следовала за мной по дому. Когда я уехала в колледж, кошка перестала есть.

— Что с ней потом случилось?

— Мне пришлось тайком взять ее к себе в общежитие в Беркли, — с грустной улыбкой говорила Терри. — Пожалуй, можно даже сказать, что она перевернула мою жизнь…

Даже в общежитии, находясь на нелегальном положении, Пассионария старалась везде сопровождать свою хозяйку. Как будто смерть Рамона Перальты сказалась больше на психике кошки, чем его жены или старшей из дочерей.

Вечер. Терри занимается в библиотеке, а ее соседка по комнате, блондинка по имени Сью, в это время общается с молодым человеком, к которому питает симпатию, и на какое-то время теряет бдительность. Терри застает Сью чуть ли не в истерике: Пассионария сбежала на поиски хозяйки.

Девушки прочесывают коридоры, места общего пользования, подвал. Потом Терри заходит в мрачный закуток, где расположена прачечная, и сквозь шум вращающихся центрифуг и шорох белья в сушильной машине слышит мяуканье. Но единственное живое существо, которое она видит, — это какой-то курчавый паренек, который сидит на полу, скрестив ноги, перед кучей белья и читает компьютерный журнал.

— Ты что-нибудь слышал? — спрашивает его Терри.

Он смотрит на нее снизу вверх. Но Терри не до него, она даже не удосуживается разглядеть его.

Он прислушивается, потом кивает.

— Это кошка.

— Моя кошка, — говорит Терри. — Но где же она?

— Где-то здесь, — отвечает он с едва заметной улыбкой.

Терри заглядывает за стиральные машины, шарит руками в углу, но ничего не находит. Мяуканье становится громче.

— Здесь, — говорит парнишка. Прислонившись к стене, он двигает к ней сушильную машину. Вдруг он запускает руку за агрегат и достает из-за него дрожащий и пищащий пестрый комок.

Кошка пытается вырваться от него.

— Должно быть, твоя, — говорит юноша и протягивает кошку Терри.

У нее в руках Пассионария успокаивается. Только теперь Терри может повнимательнее разглядеть парня. Худощав, но в нем угадывается сила. Узкое лицо и живые черные глаза. Судя по внешности, испанец или латиноамериканец, как и она сама. Но первое, что странным образом бросается ей в глаза: он совсем не похож на Рамона Перальту.

— Спасибо, — благодарит Терри. — Мне действительно очень дорога эта кошка.

— Я тоже люблю кошек, — отвечает юноша. — Они независимы и могут сами о себе позаботиться. У них есть чему поучиться.

Терри не очень хорошо понимает, что имеет в виду парень. Но он довольно симпатичный и, кроме того, только что спас ее кошку. И, по правде говоря, ей здесь немного одиноко: у студентов, которых она знает, куда больше денег и свободного времени, чем у нее.

— Меня зовут Терри Перальта, — представляется она.

— Рикардо Ариас, — не сводя с нее глаз, отвечает он и с улыбкой добавляет: — Друзья зовут меня Рики.

Паже услышал, как зазвонил телефон.

Они с Карло как раз завтракали; в последние дни им не часто выпадали такие спокойные и безмятежные минуты. Они говорили о самых простых вещах — о футболе, о новом тренере по бейсболу, о том, что родители Кэти запретили ей водить машину. И Паже чувствовал, что его сын, хотя и с известной долей настороженности, все же начинает привыкать к тому, что их жизнь может идти, как прежде. Они ничего не говорили о Монке или о том, что, когда пять дней назад Карло вернулся домой, в кухне его встретил разгром. Понимание того, что их спокойствие дается им с трудом, не могло умалить значения проведенного вместе времени — наоборот, это время казалось обоим еще более ценным. Поэтому, когда зазвонил телефон, первой мыслью Паже было вовсе не отвечать.

Именно Карло заставил его изменить решение.

— Лучше подойти, — сказал он.

В глазах сына Паже снова прочел тревогу, словно телефонный звонок сам по себе означал нечто неприятное и нежданное. Паже был склонен считать, что это не так, — полиция звонить не станет. Терри или Кэролайн тоже вряд ли будут сообщать дурные вести по телефону. Но единственный способ убедить сына, что все в порядке, это подойти к телефону.

— Это наверняка Кэти, — предположил Паже. — Хочет, чтобы ты подвез ее в школу. Родители девочки решили сэкономить на бензине, пока вы не закончите учебу.

Когда Паже поднимал трубку, он заметил улыбку на лице сына.

— Мистер Паже? Это Джэк Слокам.

Голосок тонкий, назойливый и несколько вкрадчивый. Паже сразу узнал его: это был репортер, который первым обратил внимание — если только кто-то не подвигнул его к этому — на статью о Рикардо Ариасе в «Инкуизиторе».

— Я нахожусь в округе Аламеда, — продолжал говорить Слокам. — В суде по семейным делам. У них здесь в деле «Ариас против Перальты» есть кое-какие документы, которые они отказываются мне показать. По всей видимости, бумаги запечатаны.

Слокам говорил тоном оскорбленной добродетели. И этот тон был настолько же лживым, насколько притворной была убежденность журналиста в том, что Паже согласится помочь ему. Крис молчал.

— Мистер Паже?

Карло наблюдал за отцом, замерев с ложкой в руке, занесенной над тарелкой хлопьев.

— Слушаю, — ответил наконец Крис.

— Я рассчитывал на вашу помощь. Понимаете, насколько мне известно, они запечатаны по воле мистера Ариаса, а он мертв.

Паже постарался сдержать гнев.

— Поэтому теперь до него трудно дозвониться, правильно я вас понял? А вы пробовали набирать его номер через местный код — пятьсот десять?

Карло положил ложку и скрестил руки на груди; от его внимания не ускользнули нотки раздражительности в голосе отца. Между тем Слокам, казалось, был уязвлен словами Паже.

— Я слышал, у вас могут быть копии.

В этот момент Паже посмотрел на Карло и внезапно почувствовал отвращение ко всей прессе сразу, по силе сравнимое разве что с любовью к сыну.

— Что вы говорите, — удивился он. — И где же вы это слышали?

Слокам пропустил его вопрос мимо ушей.

— На самом деле, мистер Паже, я слышал, что документы эти имеют отношение к вам и некоторым членам вашей семьи.

Отвернувшись от Карло, Паже постарался говорить тише:

— Неужели это возбуждает вас, мистер Слокам? Неужели вам скучно, скажем, в той же Боснии?