— Утром мне звонили из издательства «Уорнер букс», — сказала она наконец. — Они хотят издать книжку, а потом слепить на ее основе телесериал.

Паже не смог подавить смеха:

— И кто же будет играть тебя?

— Рози Перес горит желанием, — без тени улыбки ответила Тереза.

Паже задумчиво устремил взгляд ввысь.

— А по их сценарию я виновен или нет? — спросил он.

— До этого мы не дошли.

В ее голосе звучал давний гнев. Паже повернулся к ней и, увидев ее лицо, внезапно вспомнил обложку журнала двухнедельной давности, где она была сфотографирована вместе с Еленой. Подпись гласила: «Ради нее Кристофер Паже пошел на убийство?» В журнале излагались подробности его жизни и обвинений, с которыми выступил Рики; там, где говорилось о совращении, размещалась фотография Карло и еще одна — с изображением Елены. Статья была снабжена комментарием Сони Ариас, не удовлетворенной результатами расследования относительно роли Терри в гибели ее сына.

— Как Елена? — спросил Паже.

— Насколько я или Денис Харрис можем судить, примерно так же, как было. Ее новая школа мне нравится больше. — Голос Терри казался усталым. — Она уже было обзавелась подружкой, как та сказала Елене, что приятель ее мамы убил ее папу.

Паже понял, что в данных обстоятельствах любое выражение сочувствия прозвучит как банальность.

— А что Роза? — поинтересовался он.

— Хранит спокойствие. Как и следовало ожидать. — Голос Терри смягчился. — У меня не выходит из головы Карло. Когда мы поняли, что любим друг друга, мне показалось, что нашим детям от этого будет только лучше.

— Так бы все и было, если бы не Рики. — Паже посмотрел туда, где из мириад автомобильных огней вставали силуэты высотных зданий и очертания «Золотых ворот». — Что касается Карло, — продолжал он, — то он может положиться на своих друзей. Вместе с тем сын стал более сдержанным и осторожным, что, впрочем, естественно, если человек, на которого он рассчитывал, может в одночасье исчезнуть.

Терри отвернулась и робко спросила:

— Ты действительно считаешь, что тебя могут признать виновным?

Крис усилием воли заставил себя посмотреть ей в глаза. В сумрачном свете ему показалось — или это было лишь игрой его воображения, — что Терри плачет.

— Я знаю, — промолвил он, — вам с Еленой пришлось многое пережить. — Он взял ее ладони в свои. — Шесть лет назад ты вышла замуж за Рики — в глубине души тебя терзали сомнения, но ты уговаривала себя поверить ему хотя бы ради будущего ребенка. Сейчас тебе приходится переживать все это заново.

Терри вздрогнула. Теперь Паже видел, что слезы ее настоящие.

— Я боюсь потерять тебя, Крис.

Мужчина покачал головой.

— Нет, — тихо произнес он, — ты боишься, что я окажусь другим.

На следующее утро Паже вошел в зал суда, излучая энергию, — результат чрезмерных физических упражнений и бессонных ночей. Со дня своего ареста он, не щадя себя, занимался зарядкой; если выпивал, то только сухого вина; в десять уже ложился в постель. В итоге ощущал необыкновенный прилив сил; все чувства его были обострены до предела, и он уже не помнил, когда последний раз пребывал в такой физической форме. Но спал Крис плохо, и с этим ничего нельзя было поделать: просыпался среди ночи, мучаясь мыслью, что чего-то не успел, и лежал, не в силах уснуть, как не в силах был изменить собственное прошлое.

Паже вглядывался в лица сидевших на скамье присяжных, надеясь различить в каждом незнакомце что-то общечеловеческое или хотя бы искру сострадания. Только что, по просьбе Кэролайн, судья Лернер отклонил кандидатуру некоей сорокалетней особы, студентки выпускного курса университета. Она устраивала сторону защиты по своему социальному положению, однако как раз в это самое время вела бракоразводную тяжбу, обвиняя мужа в жестоком обращении с ребенком, — в итоге кандидатша была вынуждена признать, что на суде может быть пристрастна. Следующим был инженер Джеймс Ри, кореец по происхождению, который, похоже, устраивал Салинаса. Когда Кэролайн встала, чтобы задать ему вопросы, он уставился на нее с выражением напускной вежливости. Мур причислял Ри к присяжным обвинения: в его характеристике отмечалось, что он «склонен к подобострастному отношению к властям и как инженер может недолюбливать представителей свободных профессий».

У Кэролайн оставалось лишь четыре отвода, и четырех присяжных еще предстояло выбрать.

— До этого процесса вы что-нибудь слышали о мистере Паже? — спросила она инженера.

Ри осторожно кивнул:

— Разумеется. Об этом деле много писали — я помню статью в «Ньюсуик»; фотография мистера Паже помещалась на обложке. Еще была телепередача.

Кэролайн сделала вид, что приятно удивлена. Шума вокруг этого дела действительно было предостаточно: о нем писали все — от бульварных газетенок до «Нью-Йорк таймс». Тем утром она говорила Паже, что пора бы напомнить присяжным, что его имя известно отнюдь не только в связи с обвинением в убийстве Рикардо Ариаса.

— Именно тогда вы впервые узнали о мистере Паже?

Ри снял очки в металлической оправе и принялся старательно протирать их.

— О нет. Я припоминаю, что мистер Паже собирался баллотироваться в Сенат.

Он говорил подчеркнуто нейтральным, ничего не выражавшим голосом.

— В то время у вас сложилось какое-то определенное впечатление об этом человеке? — задала вопрос Кэролайн.

Ри впервые позволил себе улыбнуться.

— Да. Я понял, что он не принадлежит к числу сторонников моей партии.

После этих слов Паже был готов немедленно отклонить кандидатуру корейца. Однако Кэролайн по-прежнему стояла и не думала возвращаться на место.

— Следует это понимать, что вы не являетесь демократом? — сухо спросила она.

Паже заметил, что Салинас нахмурился и помрачнел. Семьдесят пять процентов населения Сан-Франциско и примерно такую же часть пула присяжных составляли демократы с ярко выраженными либеральными взглядами. Крис понял, что у Кэролайн впервые появился шанс представить его в выгодном свете.

— Нет, — печально покачав головой, ответил Ри. — Здесь, в Сан-Франциско, я чувствую себя несколько одиноко. Даже мои дети считают, что президентом должен стать Майкл Дукакис.

Его замечание вызвало взрыв хохота в зале; особенно усердствовали представители прессы. Даже судья Лернер позволил себе улыбнуться.

— Не беспокойтесь, мистер Ри, — произнес он. — В этом зале республиканцев лелеют и оберегают пуще пятнистой совы.

Смех в зале стал заметно теплее. То, что люди так охотно откликались на шутку, лишний раз доказывало: процедура отбора присяжных превратилась в жестокое состязание сторон. Паже запоздало улыбнулся.

Кэролайн, похоже, улыбалась вполне искренно.

— Мистер Ри, считаете ли вы для себя возможным, невзирая на свою принадлежность к охраняемому редкому виду, отнестись к этому делу со всей объективностью? — спросила она.

— Конечно. Это моя обязанность.

Мастерс смерила его взглядом, затем коротко кивнула.

— Суд может позволить себе иметь среди своих присяжных сову, — изрекла она. — Будь она пятнистая или нет. Благодарю вас, мистер Ри.

Паже почувствовал, как Мур положил руку ему на плечо. Он обернулся, и тот тихо проговорил ему:

— Не позволяй ей принимать этого парня.

Но в это время Кэролайн с довольным видом уже направлялась к своему месту.

— Мистер Салинас? — обратился судья Лернер к обвинителю.

Тот поднялся.

— Обвинение принимает кандидатуру мистера Ри.

Когда Кэролайн села, Мур пододвинул свой стул к ним поближе.

— Откажитесь от него, — прошептал он. — Это опасный тип.

Кэролайн обернулась:

— У него есть чувство юмора, и он нравится присяжным. У меня почти не осталось отводов, к тому же я считаю, что с ним можно работать.

— Мисс Мастерс? — обратился к ней Лернер.

Кэролайн с надеждой посмотрела на Паже. Он едва заметно покачал головой.

Кэролайн растерянно повернулась к Лернеру.