На улице один из людей Фокса по сигналу подвел двух коней. Фокс почтительно придержал Фалкону стремя.

В городе был полдень, и жители, закончив утренние дела, отдыхали и набирались сил в парках и тавернах, готовя себя к делам дневным. Обилие упоминаний мамонтов позабавило Фалкона, давно не бывавшего вот так, в качестве простого горожанина, на улице — все карета да конвой.

«Воистину мамонтовая распродажа готовой одежды».

«Мамонтовая (третья) кружка пива бесплатно».

«Замечательная кровать — спишь спокойно, как мамонт».

Пьеса в одном из театров, «Куда Уходят Мамонты».

Талисманы с изображениями волосатых слонов.

Вино, настоенное на крови мамонта (черт знает, что такое!).

Флаг с волосатым слоном над калиткой рынка.

На бульваре было тесно — и на аллее, и на проезжей части. Фалкон слушал обрывки разговоров. Внимание его привлек какой-то одноногий тип на углу — мутные глаза, костыль, рваная грязная одежда. Тип что-то пытался продать прохожим.

— Фокс, — тихо сказал Фалкон. — Ну-ка, посмотрите, чем он там торгует, и купите.

Не удивившись, Фокс спешился. Фалкон протянул руку и взял у него повод. По этикету следовало поклониться — сам Фалкон оказывает услугу — но Фокс не желал раскрывать ничье инкогнито, и правильно делал. Поговорив с одноногим, он купил у него что-то, какой-то предмет, вернулся, вскочил в седло, и протянул предмет Фалкону.

Это был кинжал с позолоченой рукояткой, в ножнах. Фалкон потянул рукоятку. На лезвии выгравированы были слова — «Освободителю Кронина».

— Он — хозяин кинжала? — спросил Фалкон.

— Да, — мрачно откликнулся Фокс.

Уцелевший член бывшей элитной дивизии уже вваливался, стуча костылем, в ближайшую таверну. Судьба его была понятна и Фалкону и Фоксу. Ранение в ногу, начавшаяся гангрена, походный хирург с пилой и факелом. Их было много — и в Ниверии и в Славии — бывших вояк, непригодных для дальнейшего использования отечеством. В Артании они очень быстро умирали — либо в драке, либо прирезанные своими «дабы избавить от страданий», либо жертвовали собой в кампаниях на передовой. Романтические юноши, мечтающие о военной карьере, такой судьбы себе не мыслили. Каждый рассчитывал сражаться в великих битвах, проявляя доблесть, и выходить из них целым и невредимым. О том, что немалая часть войска на марше умирает без всяких сражений — от походных болезней — им не сообщали, а когда сообщали, они не верили, вдохновленные перспективой безнаказанно убивать и быть за это в почете. Называлось это — Служение Отечеству.

Отечество поправило берет, чтобы не быть ненароком узнанным кем-нибудь из населения, и сунуло кинжал за пояс.

Вскоре показался Храм Доброго Сердца. Его не снесли, но он разительно изменился. Фасад сиял белизной, фронтон был меньше, эркеры симметричнее. Переделок было немного, но они изменили общий образ Храма, сделав его величественнее и в то же время гостеприимнее. В прошлом Храм был — набросок, эскиз из камня, талантливо собранный но нелепый и вычурный. Теперь же он стал — произведение архитектурного искусства. Мастер учел огрехи предыдущего мастера, сохранил удачное, и добавил своего, добившись абсолютной гармонии.

Фалкон спешился, бросил Фоксу поводья, и пересек аллею. Фокс не возражал, но на всякий случай снял с луки седла арбалет и зарядил его.

Фалкон вошел в Храм.

Редо как раз заканчивал проповедь, и Фалкон понял слова мэра о том, что число прихожан «незаметно увеличилось» — их было, прихожан, человек пятнадцать — на полуденной проповеди в четвертьмиллионном городе. Огромные размеры Храма и эти пятнадцать — контраст говорил о полной победе Фалкона. Так даже лучше.

Прихожане встали, и Редо их благословил. После того, как они неспешно удалились, Фалкон вышел из тени стороннего свода и по главному проходу направился к алтарю. Редо обратил внимание и узнал посетителя по походке. Ему было страшно, но страшно ему бывало теперь часто, и он привык.

— Вы занялись архитектурой, не так ли, святой отец? — спросил Фалкон насмешливо.

— В некотором смысле да, — ответил Редо.

— И что же ваш зодчий, что так удачно все здесь доделал и почистил?

— Он не назвал мне своего имени, — сказал Редо.

— Ложь во спасение, — заметил Фалкон. Впрочем, напрасно вы беспокоитесь, Редо. Храм представляет собой художественную ценность, а я такие вещи очень ценю. Вопреки вашим чересчур поспешным предположениям, я не собирался позволять городским властям его сносить. Религия — часть истории, друг мой. Когда у вас совсем не останется прихожан, мы сделаем из этого заведения исторический музей и, если вы будете прилично себя вести, я назначу вас его курьером. А не будете — мы вам морду набьем, а жену вашу, по вашему же свидетельству ласками обильную, отдадим в публичный дом. Есть много купцов, которые непрочь заплатить сотню-другую золотых за удовольствие переспать с женой Главного Священника. Публичные дома платят двойные налоги — вот и государству выгода.

Редо молчал. Фалкон повернулся и, как прихожане до него, неспешно вышел из Храма.

Вскочив в седло, он сказал Фоксу:

— Назад, но кратчайшей дорогой. Меня ждет посетитель.

Фокс свернул в переулок и они галопом поскакали к особняку Фалкона.

Человек, которому Фалкон назначил аудиенцию, ждал в приемной. С тех пор, как мы с ним встретились, читатель, прошло много лет, и годы эти его сильно изменили. Руководитель музыкальной артели Орки и Реестры был облечен, пусть небольшой, но все-таки властью, и к легкомыслию в житейских делах склонен не был, а такие люди стареют быстро.

— Пройдемте в кабинет, — сказал Фалкон. — Как здоровье?

— Весьма, — заискивающе пошутил музыкант.

В кабинете Фалкон бросил плащ на стул, снял через голову перевязь, и присел на край стола.

— Садитесь, — предложил он.

Музыкант сел в кресло. Они были одного возраста, и Фалкону в глубине души нравилось демонстрировать людям свое физическое превосходство, молодую энергию, деятельность натуры, подвижность — иногда. В основном же он держался степенно и неприступно, как и подобает властителю большой цивилизованной страны.

— Что нового?

— У нашего с вами общего знакомого, — сказал музыкант, подобострастно фамильярничая, — появилась новая безумная идея, и он вот уже две недели ходит молчаливый и ничего не ест, только пьет.

— Что же он пьет и что за идея? — весело спросил Фалкон, любивший и ценивший новые идеи композитора, и самого композитора тоже.

— Мне это представляется совершенно абсурдным. Он хочет совместить музыку и театр.

— Не такая уж новая идея, — заметил Фалкон.

— Я тоже ему это сказал. Но он говорит, что музыка в его театральных представлениях будет играть не поддерживающую роль, но главную.

— Это как же?

— Она будет у него живописать… так и сказал — живописать… и обстановку, и чувства театральных персонажей.

— Интересно бы послушать.

— Он также сказал, что актеры будут не произносить текст, но петь его.

— Петь текст?

— Да.

— А текст в стихах?

— Не знаю.

Фалкон задумался.

— Нет, не представляю, — сказал он наконец. — Надо бы, чтобы он это продемонстрировал. А пьеса какая?

— Героическая. Славская.

— Это слишком, — сказал Фалкон. — Будто у нас своих драматургов не стало. Сколько можно рекламировать славскую драму! Да еще и героическую.

— Он говорит, что найдет кого-нибудь, кто перенесет действие… стыдно сказать куда…

— Не понял.

— Найдет астафского драматурга, который перепишет пьесу так, чтобы действие происходило в Артании.

— А! — догадался Фалкон. — Экзотика! Как все у нас падки на экзотику. Я бы этих любителей отправил бы на год-другой в Артанию, просто пожить. А то это на расстоянии им кажется, что все очень красиво и романтично. Главный герой, естественно, сын князя?

— Да, — растерянно сказал музыкант.

— Ну, вот. Хорошо, я на днях к вам заеду, пусть подготовится. Ну-с, какие сплетни в артистических кругах? Вкратце?