— Скажу, что я только что их украла. У Фалкона.

Шила убежала. Фрика стояла и спокойно смотрела на Бранта. Он подошел и нежно поцеловал ее в губы.

— Вы тактичны, — сказала Фрика. — Моя дочь ни о чем не догадывается. И это хорошо.

— А мы разве на вы?

Фрика покраснела. Странная женщина. Краснеет не от поцелуев, но от слов.

— Не все сразу, — сказала она растерянно.

— Почему же? Слушай, ты бы мне сегодня ночью открыла потайную дверь. А то я ненароком разбужу полгорода своим крюкометанием.

Совсем ребенок, подумала Фрика. Большой, ласковый, умный ребенок.

— Ты даже не представляешь себе, какой опасности подвергаешься, — сказала она. — И меня подвергаешь.

— Где же опасность?

Раздался стук в дверь апартаментов.

— Вот она, — сказала Фрика.

В приемной, отделяющей гостиную и спальню от общего дворцового коридора, послышались голоса.

— Прячьтесь, — сказала Фрика. — В спальню, живо. Идите потайным ходом. Приходите в полночь, я вам открою.

— А мы опять на вы?

— Иди же.

Брант неспеша, развязным шагом, вошел в спальню. Никуда он уходить не собирался, естественно — нужно было подождать Шилу с деньгами. Фрика закрыла за ним дверь. В этот момент в гостиную вошла служанка.

— Княгиня, к вам Фалкон.

— Почему ты входишь без стука?

— Я думала, вы в спальне.

— Почему Фалкон является, когда я не расположена никого видеть и лежу в постели? Почему ты его не выставила?

— Но ведь, как же, княгиня, — улыбнулась служанка толстой своей мордой. — Ведь Фалкон. Не кто-нибудь.

— Зови.

Фалкон вошел в гостиную. На нем был милитаристкого покроя дублет. Длинный меч висел у бедра и выглядел очень естественно. Вообще, у Фалкона была склонность к военному стилю, хотя верхушка ниверийского воинства называла его заглазно штабной крысой и разными другими нелестными словами.

— Очень важный разговор, Фрика, — сказал Фалкон, садясь. — Сядьте.

— Добрый день, — откликнулась Фрика, садясь.

— Надеюсь, — сказал Фалкон. — Позвольте сделать вам комплимент. Вам нездоровится, но даже болезненная бледность вам к лицу.

Как он возбужден, подумала Фрика. Это к лучшему. Может, не заметит ничего.

— Положение чрезвычайно опасное, — сказал Фалкон.

Фрика так привыкла за семнадцать лет к этой фразе, что даже не кивнула в ответ. Опасное положение было чем-то вроде сообщения о погоде — хорошая или плохая, какая разница. На юг, к морю, уехать все равно нельзя.

— Цивилизация развивается циклично, — сообщил Фалкон. — Государства растут и расширяются.

Ужасно все-таки скучный тип, подумал Фрика. Никогда не принимает интересы собеседника во внимание. Я допускаю, что это правда — растут государства, растут — и даже предполагаю, что ему лично это очень любопытно — вот ведь они какие, государства, растут, а то многие думают, что не растут, а они, на тебе, растут — но мне-то что за дело?

— …наступает момент, когда государство либо продолжает расти, либо теряет государственность, частично или полностью.

— Это очень занимательно, — сказала Фрика.

— Вы правы, — подтвердил Фалкон. — Меня этот вопрос занимает очень давно. К сожалению, не меня одного. Он также занимает наших соседей, а именно, конунга Кшиштофа и молодого Князя Улегвича. Кто из них опаснее, я, честно говоря, не знаю. Кшиштоф умеет побеждать, он великий воин. Беда в том, что в долгих противостояниях выигрывает не тактика, и даже не стратегия, но неподатливость. Можно выиграть все до одного сражения и проиграть войну. В Артании, несмотря на засухи, скудные ресурсы, и обычную некомпетентность, женщины рожают в пять раз больше детей, чем у нас или в Славии. Это делает и тактику, и стратегию бессмысленными, в конечном счете.

— Вы хотели бы поднять рождаемость в Ниверии? — осведомилась Фрика.

— В некотором смысле, да. В частности, мне бы хотелось, чтобы лично вы мне в этом посодействовали. На добровольных началах, естественно, хотя, если будет нужно, силовые меры могут быть применены.

Теперь, наконец, Фрика испугалась. Она должна была испугаться раньше — она слишком хорошо знала Фалкона, и этот его визит не был простым визитом вежливости к недомогающей Великой Княгине. Но общая расслабленность в теле и предвкушение ночи с Брантом сбили ее с толку. Теперь она собралась с мыслями.

— Что вы имеете в виду? — спросила она холодно.

— Объединение трех государств неизбежно, — сказал Фалкон. — Все три давно переросли свои границы. Смешение началось более ста лет назад. По самым скромным подсчетам, в Славии живут пять тысяч ниверийцев. В Ниверии примерно столько же славов. Более того, у нас же, в Ниверии, проживают артанцы, которых невозможно подсчитать. В переписях они не участвуют. В Славии их намного меньше, чем у нас — дикари не любят холода.

— Никто не любит холода, — сказала Фрика небрежным тоном.

— Положение такое, что по всем расчетам, уже в следующем году все три государства будут под одним началом и под управлением одного человека.

— Какие такие расчеты? — Фрика презрительно усмехнулась. — Полоумный колдун предсказал Год Мамонта, и с тех пор снимает дивиденды, и все на это купились. Я не знала, что вы тоже, Фалкон, подвержены этой мании. Стыдитесь! Вы же опытный политик и психолог.

Так его, гада, подумала она.

Фалкон тяжело, государственно вздохнул.

— Я не знаком с механизмом исполнения предсказаний, — сказал он. — Но слышал я, что есть такая теория. Если о предсказании знает большое количество публики, оно сбывается просто потому, что многие ведут себя, как будто оно непременно должно сбыться. К примеру, наши купцы уже интересуются славскими ремеслами, рассчитывая вложить в них деньги. А славские воеводы, по данным разведки, составляют планы оборонительной войны против артанцев в южных условиях. И я бы мог послать ноту протеста Кшиштофу по этому поводу, но зачем? Если мы объединимся со Славией, удар артанцев у Южного Моря совершенно неизбежен, и нам понадобится весь накопленный опыт, чтобы их сдержать, пока наши дружины вторгаются в Артанию через Кникич.

Фрика пыталась понять, что же ему нужно на этот раз. Вся эта милитаристкая болтовня — просто предлог. Наверное.

Фалкон не закидывал ногу на ногу, а спину держал прямо. Безукоризненные манеры свойственны людям, наделяющим самих себя большой властью.

— Князь Улегвич, — сказал Фалкон, — невежа и дикарь, но по артанским меркам он — из знатного рода. Узурпатором его в Артании никто не мог бы назвать даже если бы не боялся, что ему вырвут язык. Конунг Кшиштоф несколько раз перевернул Славию, как повар переворачивает на протвине глендисы, и держал в осаде Висуа, чтобы взять власть, но в легитимности его власти сегодня никто не сомневается, ибо он — племянник своего бездетного дяди, предыдущего конунга. А вот в моем случае, княгиня, все обстоит очень непросто.

Он перешел все границы, подумала Фрика. В его случае! Он открыто заявляет, что единолично правит Ниверией — при наличии княжеского дома, Бука, и моей дочери, которую все считают дочерью Зигварда. Да что там считают — Зигвард ее признал, следовательно по всем законам Шила — его дочь, и, следовательно, официальная наследница до тех пор, пока Бук не женится и у него не родится ребенок. Да уж, стати, побочных детей у Бука штук пять, как минимум, и даже они официально ближе к власти, чем этот наглый простолюдин. Глава Рядилища. «В моем случае». Подлец.

— Предрассудки сильны, Фрика, — сказал Фалкон, будто читая ее мысли. — Глава Рядилища может править страной, но не может править империей. Императору необходим легитимный титул.

— Вы хотите сделать Бука императором? — спросила Фрика насмешливо. Она, как ей показалось, поняла куда клонит Фалкон. Было очень страшно.

— Бук — очень милый, очень мягкий человек, — сказал Фалкон. — Мы с ним большие друзья. За те двадцать лет, что Бук и я знаем друг друга, мы ни разу не поссорились. Бука не интересует государственная деятельность. Он довольствуется тем, что у него есть — развлечения, поклонники, и особенно поклонницы, и утонченная кухня. Я не представляю себе Бука, наскоро поедающего хрюмпель, подписывая одновременно срочные приказы и вызывая к себе то секретаря, то начальника стражи, то всю верхушку воинства. Бук подпишет отречение и нисколько не потеряет.