– Ну, если в зарубежье поменьше посуды фаянсовой продавать… хотя сейчас же и второй генератор на электростанции по девять тонн золы в сутки выдает…

– Надь, я вот только одно понять не могу, – Вова, наконец, задал давно мучавший его вопрос, – почему мы чугунный завод в Касимове не закрываем? Точнее, почему там домны еще держим? Две тамошних печи дают хорошо если пять тонн чугуна в сутки, а новые домны в Липецке – по восемьдесят пять тонн каждая. И в Касимове на домны только рудокопов трудится больше тысячи человек…

– Ты только на свою технику все меряешь. Пойми, к нам в Рязань за год от степняков поступает сейчас почти три тысячи вполне себе взрослых мужчин и женщин. Которые ничего делать не умеют и вряд ли уже научатся. Нам – и я имею в виду под «нам» нашу цивилизацию – от них требуется только чтобы они детей нарожали. И мы можем их даже просто кормить, одевать и обувать – но в этом случае они поймут, что мы их в качестве практически скотины рассматриваем. Поэтому – и только поэтому – мы им подобрали работу, на которой они сами себя чувствуют людьми нужными. Да, пользы от них немного, но она, причем польза реальная, от них всему нашему обществу все же есть. Каждый рудокоп в день выкапывает руды килограмм пятьдесят в среднем: местность вокруг Касимова хорошая, руда неглубоко лежит. Хреновая, знаю – но все равно из этой руды в конце концов получается четыре секции батареи. Ты обращал внимание, что касимовские батареи не простые, а с узором на лицевой стороне?

– Обратил. И даже спросить хотел: а зачем? Ведь с узором, наверное, труднее делать?

– Ты даже не представляешь, насколько труднее. Только литейную форму раза в три сложнее сделать, и даже сейчас, когда люди уже вроде и наловчились, чуть ли не каждая третья в брак идет. Это форма каждая третья, а еще и отливки процентов десять в переплавку. И один формовщик в день делает с десяток форм – а для простых, какие поначалу делались, формовщик и три десятка сделать успевал без напряжения. Но так люди делают не просто батареи, а красоту, и им это очень важно. Так что, пока степняки везут в Рязань рабов, Касимовский завод будет работать и выдавать батареи с узорами. Больше того, в следующем году там еще две домны заработают: руды-то в земле достаточно.

– Никогда в таком разрезе об этом не думал…

– А стоило бы. Поговори при случае с Валерией, она тебе в деталях расскажет почему древние люди даже горшков без украшений не делали. Эх, сколько нам открытий чудных… но ошибок трудных все же желательно избежать. Если другие их уже успели понаделать… Хотя ты небось и не задумывался о том, что нам сейчас красота дает.

– Не то чтобы совсем не задумывался. Мне жена раза два всего в сутки, не чаще, говорит что наш мир красота лишь и спасает. Ну, чтобы я машинку для резьбы по камню сделал, или еще что-то такое… Кстати, она для Рязанского тракторного новый сборочных цех уже спроектировала… в дворцовом стиле, и перед ним доска почета будет со скульптурами, их Трофим уже ваяет.

– А что ты для тракторного завода новенького придумал? Кроме нового конвейера?

«Новое» Вова придумывал для тракторного завода не в одиночку. Сначала ему помог Саша – рассказав жене, какие станки срочно для завода нужно сделать, чтобы мотор стал помощнее. А когда мотор мощностью уже не в четырнадцать сил, а в двадцать две, то трактор с таким мотором не только пахать может. То есть пахать он может очень хорошо, но если его «слегка облагородить»…

Снятый с «Беларуси» экскаватор Володя разобрал по деталькам, затем собрал обратно (но на каждую детальку начертил подробный чертеж). После этого подумал, справочники всякие почитал – и спроектировал другой экскаватор, поменьше. Тоже гидравлический, а гидравлика – это не только полированные железяки, но и крепкие гибкие шланги. Впрочем, если рядом стоит шинный завод, то шланги высокого давления становятся в принципе доступными. А прецизионное полированное железо… Саша, перечислив Володе сказанные женой слова (означающие, главным образом, параметры потребных станков), от себя дополнил:

– Как я понял, Ксюше больше всего не нравится то, что станки эти будут простаивать минимум девяносто процентов времени. Ну, если ты экскаваторов будешь делать меньше пары сотен в месяц, конечно. Однако я думаю… Предупреждаю, я только подумал, но ничего не считал, так что это всего лишь абстрактная идея. Так вот, на этих станках в свободное от основной работы время ты можешь наладить выпуск уже станков прецизионных. Мне, например, нехватка станков для изготовления форсунок не позволяет увеличить выпуск моторов…

– То есть и свою корысть удовлетворить за мой счет желаешь, – рассмеялся Вова.

– Рязанские трактористы тоже в это упрутся, если уже не уперлись.

– Да я смеюсь. Иди, успокаивай жену: пусть проекты станков готовит. Прецизионных, я-то вообще в станках не разбираюсь.

– Ну ты от скромности… впрочем, скромность тебя и погубит.

– Я на них работать умею, а делать их – это как раз Ксюшина епархия. А станки… ты знаешь, я до сих пор поверить не могу: у нас сейчас есть люди, им станков не хватает! Даже жалко, что у нас звание Героя – высшая награда, Надя большего заслуживает.

– Наверное да, но мы все не сидим сложа ручки.

– Мы – просто впахиваем, а Надя воспитала своих учеников так, что уже ученики учеников изо всех сил стараются приносить пользу.

– Тоже верно. И я вот что подумал: у Кати твоей теперь есть своя Архитектурная академия, у Марины Дмитриевны с Вероникой и Дашей – мединститут. У Ксюши станкостроительный, хоть и маленький пока, у Лемминкэйненовны – энергетический. Даже у Вики музыкальная школа. А мы чем хуже? Давай учредим, Маркус – судостроительный, я – моторостроительный или вообще автотракторный, ты…

– А я – разноинженерный, ага. Но в целом идея правильная: сами мы много не натворим. А вот обучить других творить…

Летом Марина тихонько, в кругу семьи, отметила восьмидесятилетний юбилей. Она еще в самом начале тщательно, чуть ли не до часов, пересчитала дату своего рождения – вероятно думая, что в ее возрасте считать «год туда, год сюда» будет немножко неправильно. Но праздник всех порадовал – в том числе и тем, что за прошедшие годы сама Марина практически не изменилась, по крайней мере внешне. А со здоровьем – она на здоровье особо и не жаловалась, разве что «по мелочи» – поэтому когда Даша подарила ей новые очки, у нее и причин для жалоб, как она сама сказала, больше не осталось.

Очки подарила Даша, а вот стекла к ним изготовила Аня Теплякова. Она еще пару лет назад раскопала на месте будущего Лыткарина песок, годный для выделки оптического стекла, а затем там и стекольный заводик выстроила. Небольшой совсем, в месяц завод выдавал стекла килограммов сто – но стекла именно оптического, и уже в Туле Аня из него стала делать разнообразные линзы. Для микроскопов поначалу, так как медицина требовала эти нехитрые, но сложные в изготовлении агрегаты. Потом пошли линзы, помогающие работать при изготовлении разных прецизионных изделий, ну а затем и до линз для очков дело дошло.

Даша, в бытность свою школьной медсестрой, определять «нужные диоптрии» умела и даже рассказала Ане, какой прибор для этого нужен. И зимой проверила Маринино зрение, подобрав требуемые линзы. А Вовка сделал оправу для очков, легкую, но прочную – из хромванадиевой стали, которую потом обильно позолотил. Правда Аня, эту оправу увидев, сначала выругалась – но все же линзы семидесятимиллиметровые сделала. И в оправу их аккуратно вставила – после чего Вовке пришлось делать ещё две таких же оправы («в запас», как сказала Аня, «а то вдруг правнуки очки разобьют»). И во вторую оправу она вставила линзы из специально для этой цели сваренного стекла с добавкой бромистого серебра…

Кроме членов семьи и Вероники с Дашей на дне рождения Марины была лишь Алёна. Марина её специально пригласила – ведь как бы сама Марина не рассказывала об отсутствии всяких болячек, без таблеток, которые Алёна специально для нее сделала, юбилей мог бы и не случиться. А когда за одним столом собираются опытные специалисты, разговоры у них случаются тоже… специальные. И, на первый взгляд, никому, кроме собравшихся, неинтересные. Вот только Лизе "по должности" было интересно вообще всё…