Бойцы с фронта вернутся в тыл — и там-то и начнется настоящая война. Они будут вознаграждать себя за фронтовые тяготы так, что самая суть войны — то есть убийство, грабеж и насилие — покажется детской игрой по сравнению с наступившим миром. Да защитят нас от этой грядущей бойни боги битвы! Грозная мощь выплеснется из окопов. Не сдерживаемая больше властью командиров, она будет вечно жаждать реванша и все время прибегать к оружию. Это принесет в мир больше бед и смертей, чем несла сама война{1994}.

Так же думал и Дэвид Герберт Лоуренс. В день заключения перемирия он заявил Дэвиду Гарнетту:

Война не закончилась. Сейчас мы видим больше зла и ненависти, чем когда-либо. Очень скоро война вернется и захлестнет вас… Даже если бои прекратятся, зло лишь умножится, потому что ненависть будет копиться в людских сердцах и проявляться всеми возможными способами. Это будет еще хуже войны. Что бы ни случилось, мира на земле быть не может{1995}.

Эти прогнозы, к несчастью, подтвердились. Герман Гессе был прав, когда писал вскоре после войны: “Революция есть не что иное, как война, точно так же как война — это продолжение политики другими средствами”{1996}.

В “послевоенном” мире война продолжала бушевать. Немецкий фрайкор — ветераны и так и не успевшие попасть на фронт студенты — отстаивал новые германские границы, которые оспаривались, в частности, поляками{1997}. Герберт Зульцбах был впечатлен, когда некоторые из его товарищей присоединились к пограничной страже “Восток” (Grenzschutz Ost): “Просто представьте себе: солдаты после многолетних кровопролитных боев тысячами идут записываться в добровольцы… Вот это дух, вот это убеждения!” Другие полувоенные подразделения сражались со спартаковцами и коммунистическими “сотнями” на улицах больших германских городов: с 1919 по 1923 год то правые, то левые ежегодно пытались устроить путч. В 1919 году Социал-демократическая партия большинства использовала части фрайкора против ультралевых. Годом позже ей пришлось привлечь на свою сторону Рурскую Красную армию, чтобы остановить переворот, предпринятый военными и консерваторами во главе с бывшим лидером Германской отечественной партии Вольфгангом Каппом. В 1921 году коммунисты устроили Мартовское восстание в Гамбурге. В 1922 году ультраправые экстремисты организовали целый ряд убийств (в частности, тогда был убит Вальтер Ратенау). В 1923 году переворот пытались совершить и левые (Гамбургское восстание), и правые (Пивной путч). Размах насилия, царившего в германских городах, трудно измерить. Достаточно сказать, что в 1920 году на руках у немцев незаконно находились 1,9 миллиона винтовок и 8452 пулемета. Демобилизация не означала разоружение{1998}.

В сентябре 1919 года эксцентричный итальянский поэт Габриеле д’Аннунцио захватил Фиуме (ныне Риека), чтобы предотвратить его переход к Югославии. Его краткая эскапада была поддержана недовольными из числа демобилизованных ардити (бойцов штурмовых подразделений), форменные черные рубашки которых быстро превратились в символ нового политического движения, одобряющего насилие. Это движение получило название фашистского. Беспорядочные бои продолжались в Албании. Италия также оккупировала Адалию (современную Анталью), расположенную в южной части Анатолии. В 1920 году итальянское правительство отказалось от Фиуме и Албании, однако это привело только к переносу насилия внутрь страны. В Романье и Тоскане расцвел сквадризм — землевладельцы и социалисты выступали друг против друга с оружием в руках. В Ферраре типичным протофашистом из бывших фронтовиков был Итало Бальбо. Фашистский “Поход на Рим” (26–30 октября) был, разумеется, блефом. 25 тысяч плохо вооруженных фашистов, которые собрались вокруг Рима, нетрудно было бы разогнать, если бы король не запаниковал и не передал власть в руки Бенито Муссолини. Однако фашисты, с их формой и римским приветствием, однозначно эксплуатировали именно тему войны{1999}.

На Балканах за пределами городов мир тоже означал войну. Хуже всего дела обстояли на севере Хорватии. Кроме того, сербы начали демонстрировать, что в новом Королевстве сербов, хорватов и словенцев они намерены силой добиваться подчинения этнических меньшинств: по некоторым сведениям, в Боснии в 1919 году были убиты до тысячи мусульман и разграблены 270 деревень{2000}. Что до Турции, то в 1918 году казалось, что она уже не поднимется и что ее земли разделят между собой Франция, Великобритания и Италия. Они уже принялись спорить из-за трофеев. В итоге греки, подстрекаемые Ллойд Джорджем, оккупировали Смирну{2001}. Однако они недооценили турок, и те под руководством Мустафы Кемаля прогнали их в 1921 году.

Война продолжалась и в Британской империи. В Ирландии Лондон натравил на республиканцев отставных солдат — “черно-пегих” и “окси”. Когда англичане ушли, ирландские националисты принялись убивать друг друга: гражданская война унесла не менее 1600 жизней{2002}. Установление британского господства на Ближнем Востоке вызвало в 1919 году беспорядки в Египте, а в 1920 году — восстания в Палестине и Ираке{2003}. Англичане жестоко подавляли эти выступления: за восемь недель были убиты 1500 египтян, а в Ираке генерал Эйлмер Холдейн даже рассматривал возможность применить отравляющие вещества{2004}. 11 апреля 1919 года британские солдаты совершили одно из самых известных зверств в истории империи, убив 379 человек на политическом митинге в Амритсаре. Бригадный генерал Реджинальд Дайер, отдавший приказ стрелять, убил бы и больше, если бы смог довести до места митинга два броневика с пулеметами{2005}. Как мы видим, опробованные на Западном фронте технологии массового убийства продолжали применяться. Другими словами, мир устал не от войны вообще, а именно от Первой мировой войны. Многие бойцы успели привыкнуть к крови. Когда она прекратила литься на Западном фронте, они принялись искать новые конфликты. Это относилось и к военнопленным, классическим примером чего стал Чехословацкий корпус в России. Как мы видим, к ветеранам охотно присоединялись люди вроде большевиков, германских студентов и ирландских республиканцев — невоевавшие, но оттого не менее кровожадные.

Особенно наглядным примером в этом смысле выглядит Россия. Именно российская армия обрушилась первой. Российские солдаты сдавались в плен охотнее прочих. Однако нигде кровопролитие не продолжалось так долго после формального окончания войны, как в России. За время Гражданской войны в России погибло больше русских, чем за время Первой мировой. С октября 1917 года по октябрь 1922 года были убиты или умерли от ран 875 818 человек (примерно 13 % призванных). Согласно лучшей из имеющихся оценок, смертность в белых армиях составила 325 тысяч человек. Таким образом, общее количество погибших превышало 1,2 миллиона человек. На Первой мировой погибли 1,8 миллиона российских солдат.

Таблица 43. Потери в Гражданской войне в России (чел.), 1918–1922 гг.

Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую - i_059.png

источник: Krivosheev, Soviet Casualties, pp. 7–39.