Начальный пункт этого ледового путешествия находился гораздо севернее, чем во все предыдущие годы, и состояние льдов оказалось исключительно благоприятным. Хотя их поверхность была неровной и замедляла продвижение, зато они были гораздо толще и менее подвижны, чем возле Земли Бэнкса или у побережья Аляски, где существуют сильные течения; поэтому можно было идти с большей уверенностью и чувствовать себя в безопасности. В первые дни мы видели много признаков присутствия тюленей, но не останавливались для охоты. Промеры мы производили часто, так как рельеф дна был весьма интересен. У берегового пака, в 15–20 милях от суши, промер показал глубину в 468 м, через 2 дня, удалившись еще на 18 миль от берега, мы нашли глубину в 452 м, а еще через 10 миль — глубину в 444 м. Таким образом, рельеф дна напоминал «закрытое море» и соответствовал теории Грили и других исследователей о том, что в северо-западном направлении здесь должна находиться суша (может быть, это и есть та «Земля Крукера», которую видел Пири).
Перед тем как мы вышли с берегового пака, Чарли стал жаловаться на нездоровье. Он испытывал общую слабость, угнетенное состояние и частые головокружения. Так как это соответствовало симптомам цинги, я осмотрел зубы и десны Чарли. Оказалось, что десны опухли и побагровели, а зубы слегка шатались, и в них чувствовалась тупая боль. Таким образом, признаки цинги были почти несомненными, но я не представлял себе, как можно было заболеть цингой при нашем питании. Так как Чарли с каждым днем чувствовал себя все хуже, то 16 апреля я отослал его обратно со Стуркерсоном и Кэстелём.
Задания этой партии были следующие: Стуркерсон должен был закончить обследование о. Виктории; Кэстелю я поручил переправиться на Землю Бэнкса, чтобы выяснить, что случилось с Томсеном (сопровождать Кэстеля должен был Чарли, если бы он к тому времени поправился; в противном случае Стуркерсон подыскал бы для Кэстеля другого спутника). Так как я в свое время приказал капитану Бернарду не покидать базы на мысе Келлетт, то рассчитывал, что Кэстель застанет Бернарда на этой базе. Там они могли бы отремонтировать «Мэри Сакс» и спустить ее на воду, с тем, чтобы ждать нас до конца лета. В случае нашего неприбытия надлежало оставить для нас на мысе Келлетт некоторые припасы и отплыть в Ном.
Посылать людей, чтобы спустить на воду «Полярную Звезду», я считал нецелесообразным, так как неблагоприятные ледовые условия могли бы задержать этих людей еще на одну зиму, и оплата их обошлась бы в большую сумму, чем стоило само судно. Наткусяк и другие эскимосы, работавшие у нас, накопили порядочно сбережений и хотели купить «Полярную Звезду», предлагая уплатить канадскому правительству такую сумму, которой судно стоило в его теперешнем состоянии. Я согласился на эту сделку. Решено было, что Наткусяк и его партия последуют за Кэстелем на его пути вдоль северного побережья Земли Бэнкса и проведут лето у «Полярной Звезды», занимаясь охотой.
Всех наших людей, находившихся на о. Мельвиль, за исключением партии Кэстеля и Наткусяка, Стуркерсон должен был отвести на «Белого Медведя». Гонзалесу я послал инструкцию, в которой ему предписывалось оказывать всяческое содействие путешествию Стуркерсона на о. Виктории, а по возвращении Стуркерсона идти к мысу Келлетт и в случае необходимости помочь капитану Бернарду спустить на воду «Мэри Сакс». Если бы этот спуск не удалось осуществить, то Гонзалес должен был взять Бернарда с его партией на «Белый Медведь» и отплыть в Ном. Что касается моей ледовой партии (которая теперь состояла из Нойса, Найта, Эмиу и меня, с двумя упряжками), то я рассчитывал либо вернуться с нею до 20 августа на мыс Келлетт и отплыть вместе с остальными или, если бы этого не удалось сделать, идти по льдам на Землю Эллесмера и оттуда в Гренландию, или же дойти до о. Виктории и переправиться на материк. Я допускал также возможность того, что мы откроем еще какую-нибудь сушу и проведем на ней следующий год или даже решимся провести год на льду. Последняя перспектива была для меня наиболее заманчивой.
При нашем дальнейшем продвижении по льду промеры обнаруживали все большую глубину. На расстоянии сотни миль от суши она достигла 522 м. Затем она стала постепенно уменьшаться, и, пройдя еще 40 миль, мы нашли глубину в 496 м. Все заставляло предполагать близость суши. Но эта суша или же просто действие течений и ветров препятствовали движению льдов. За время нашего пребывания в этом районе произошло несколько сильных штормов, но льды продвигались очень мало. По-видимому, они здесь оставались почти неподвижными в течение ряда месяцев или даже лет. Толщина их была больше, чем где бы то ни было до сих пор; даже 6–10-метровый лед образовывал здесь торосы высотой более 15 м, чего мы никогда раньше не видели на старых морских льдах.
Здесь мы впервые оказались в настоящей «ледяной пустыне». Летом здесь мало открытой воды; до конца апреля нам ни разу не удалось поохотиться на тюленей, чтобы добыть корм для собак. Зимой же тюлени встречаются в сколько-нибудь значительном количестве лишь под однолетним льдом, тогда как здесь возраст большей части льда составлял несколько лет.
Не зная, как далеко простирается эта «ледяная пустыня», я был несколько обеспокоен, тем более, что у Нойса и Найта внезапно обнаружились те же симптомы, что и раньше у Чарли. Оба жаловались на слабость и плохое самочувствие. Я стал подробно расспрашивать их и вскоре выяснил, что как они, так и Чарли, несомненно, заболели цингой, и далеко не без причины.
В течение прошлой зимы, когда в Зимней Гавани производился ремонт сломанных саней и наши люди жили возле склада Бернье, я послал им приказание ежедневно есть свежее мясо в дополнение к «бакалее» со склада. Но это приказание они признали совершенно необоснованным и «назло мне», как упрямые школьники, некоторое время совершенно не ели мяса, а питались исключительно «бакалеей». Впоследствии они дополняли ее небольшим количеством сушеного мяса, но оно, вероятно, не имело противоцинготных свойств. На такой диете они пробыли 3 месяца, что, естественно, должно было привести к заболеванию цингой. Если бы Чарли рассказал мне обо всех этих обстоятельствах, то я мог бы гораздо раньше поставить правильный диагноз его болезни.
В настоящее время у нас не было при себе никакой пищи, обладающей противоцинготными свойствами.
Мясо тюленей, убитых нами у береговой полыньи, уже давно вылечило бы всех троих больных, если бы они его ели в сыром или недоваренном виде; но я не подозревал, что нам угрожает цинга, а потому разрешил скормить это свежее мясо собакам, так как сушеное мясо было более портативным.
26 апреля я решил, что нам придется повернуть обратно, так как отсутствие тюленей и внезапная болезнь Нойса и Найта сделали наше положение крайне серьезным. От ближайшей суши — о. Эллефа Рингнеса — мы находились на расстоянии около 125 миль, тогда как до нашей базы, находившейся на мысе Келлетт, нам пришлось бы пройти 600–700 миль, что было явно невозможно при теперешнем состоянии наших больных.
Сначала мы направились было к о. Бордэн, так как рассчитывали, что идти к нему будет хотя и дольше, но легче. Однако, несмотря на значительное движение льда, давление его было настолько сильно, что на прежнем нашем пути образовались большие торосы и полыньи; нам пришлось совершать обходы в несколько миль, так что мы теряли слишком много времени.
Тогда мы повернули к мысу Исаксен. Но наше продвижение с каждым днём все замедлялось, так как больные всё больше ослабевали. Хотя оба они держались очень мужественно и старались помогать нам, чем могли, реальной пользы от этого было мало. Нойс был вынужден почти все время ехать на санях и вставал с них только тогда, когда мы перебирались через торосы, прорубая себе дорогу кирками; но и в этих случаях он не мог пройти больше сотни шагов. Состояние Найта было лишь немногим лучше.
Когда мы, наконец, приблизились к о. Эллефа Рингнеса, ледовые условия возле берега оказались неблагоприятными для охоты на тюленей. Оставалось лишь выйти на сушу и искать оленей.
