Медные эскимосы.

Палайяк и Эмиу отправились без особого удовольствия. В качестве меры предосторожности я им рекомендовал не брать с собою таких предметов, которые считаются ценными у туземцев.

На следующий день наши послы вернулись в сопровождении двух медных эскимосов — старика Алланака и его внука, которые пришли не для товарообмена, а принесли некоторые вещи в подарок. При переговорах обнаружилась новая неприятная история. В нее нас невольно впутали Пи-калу и Палайяк, так как в тот день, когда был ограблен Гонзалес, они «находчиво» пригрозили туземцам, что я могу наслать болезнь на поселок. Оказалось, что в настоящее время все жители поселка действительно больны: они сильно простудились (вероятно, заразившись от нас). Читать туземцам лекцию о микробах, как носителях заразы, или же вообще отрицать мою «ответственность» за эту болезнь, очевидно, было бы бесполезно. Поэтому я поручил моим эскимосам объяснить туземцам, что по возвращении из поселка капитан Гонзалес сильно очернил их в моих глазах, так что я тогда разгневался и наслал на поселок болезнь; но теперь я убедился, что туземцы — миролюбивые люди и что их до некоторой степени оправдывает вызывающее поведение Гонзалеса, а потому я согласен, чтобы болезнь постепенно прекратилась и не причинила никаких серьезных последствий. Выслушав это, старик несколько раз переспросил меня, не умрет ли кто-нибудь из жителей поселка, и в течение целого вечераприводил все смягчающие обстоятельства, какие только мог придумать: говорил о том, как меня почитают в поселке и как меня с Наткусяком там полюбили, когда мы жили в поселке несколько лет тому назад. Вся эта лесть должна была побудить меня избавить поселок от болезни.

Мы старались принять старика и мальчика как можно лучше. Принесенные стариком подарки мы приняли и ничего не дали ему в обмен за них, так как, по его понятиям, такой обмен означал бы, что мы отказываемся от подарков. Но мы купили у старика по очень выгодной для него цене некоторые вещи, которые он имел при себе и не предполагал продавать, например его верхнее платье. Ввиду того, что нижнее платье старика было недостаточно теплым, я ссудил его другим верхним платьем, которое он обещал отослать мне обратно по возвращении в поселок.

Перед уходом старика я поручил ему передать туземцам, что избавлю их от болезни, но все же вынужден наказать их за плохое обращение с капитаном. Наказание будет заключаться в запрещении посещать нас большими группами. В каждой приходящей к нам группе должно быть не больше людей, чем имеется пальцев на обеих руках одного человека[26]; в противном случае она не будет допущена на базу.

Прождав неделю в лагере Иллуна, чтобы попасть на Землю Бэнкса во время полнолуния, 30 ноября мы переправились по льду через пролив.

Первый наш ночлег на Земле Бэнкса происходил в довольно оригинальных условиях. Мы нашли три или четыре покинутых снежных хижины, построенных группой эскимоса Куллака во время перехода от мыса Келлетт к заливу Минто. Очевидно, эти хижины были построены из слишком мягкого снега, и, как только они были, готовы, их купола начали прогибаться внутрь. Однако, благодаря пластичности мягкого снега, хижины не обрушились, и строители, по-видимому, смогли провести в них одну ночь. Но на следующее утро крыши очень сильно осели, а еще через несколько дней центры куполов уже касались пола.

Только одна из этих хижин была в сколько-нибудь сносном состоянии; но и здесь в куполе образовалась коническая вогнутость, опустившаяся до уровня примерно в 3/4 м над полом. Полагая, что мои спутники устали, я спросил, предпочитают ли они забраться в эту старую хижину или же построить новую; при этом я предупредил, что новая хижина может осесть подобным же образом. Все высказались за то, чтобы строить новую хижину, вероятно потому, что эта операция еще была для них непривычной и, следовательно, представляла интерес. Найти более плотный снег, чем тот, из которого состояли старые хижины, мне не удалось. Когда мы приступили к постройке, я допустил ошибку, а именно — сделал эту хижину слишком большой. Чем мягче снег, тем легче строить, и, несмотря на всю неопытность моих сотрудников, хижина была готова чрезвычайно быстро. К этому времени разыгралась вьюга, и температура наружного воздуха начала подниматься. Мы стали готовить ужин. Нагрев воздуха внутри хижины и повышение наружной температуры еще больше размягчили снежные глыбы. Когда к концу ужина кто-то из нас взглянул вверх, то оказалось, что крыша, за час до того представлявшая собой купол, уже сделалась почти плоской, как обыкновенный потолок, и в одном месте возле центра заметно начинала прогибаться вниз. Мы спешно собрали все наши ящики (в одном из них мы возили пищу, в другом — посуду, а в третьем — письменные принадлежности) и, поставив их друг на друга, образовали из них опору для крыши, но она продолжала оседать по обе стороны от опоры, и было очевидно, что через какие-нибудь полчаса верхний ящик вырежет из крыши квадратный кусок, а остальная крыша опустится на нас.

У нас оставался только один выход из положения. Покинутая эскимосская хижина с вогнутым куполом представляла, по крайней мере, то преимущество, что благодаря прежнему нагреву внутри этой хижины образовалась ледяная кора. Мы наскоро одели верхнее платье и едва успели вытащить вещи из-под оседавшего свода, пока под ним еще можно было двигаться. Затем прорыли туннель в старую хижину. Оказалось, что ее прогнувшийся купол очень низко навис над полом, а потому нам пришлось улечься в виде кольца, в котором ноги каждого человека примыкали к голове следующего. Боясь, что крыша, размягченная теплом наших тел, осядет под тяжестью снега, наносимого вьюгой, мы снова устроили из ящиков опору для крыши. На этот раз благодаря ледяной коре, покрывавшей купол изнутри, наша опора успешно выполнила свое назначение, и мы провели ночь довольно сносно, хотя некоторые из наших спальных мешков сильно промокли, так как нам пришлось лежать вплотную к стенам. Однако содержание зимой наших постелей в сухом виде является для нас делом чести, и еще задолго до того, как мы прибыли на мыс Келлетт, все мешки уже были сухими, причем нам совершенно не понадобилось их развешивать. Они никогда не промокали насквозь, а их наружные слои постепенно высушивались изнутри теплом наших тел; пар, образующийся во время этой сушки, поднимался к крыше и оседал на ней в виде инея.

На мысе Келлетт мы застали всех здоровыми. Здесь нам сообщили, что группа Уилкинса благополучно добралась до залива Коронации; там Кроуфорд покинул нашу экспедицию, а Уилкинс, согласно моему приказанию, получил от нашей южной партии «Полярную Звезду» (причем снова имел очень бурное объяснение с д-ром Андерсеном), отплыл на ней вместе с Наткусяком обратно на север и, после безуспешной попытки добраться до о. Мельвиль, зазимовал с ней у Норвежского острова. Тогда я послал на «Полярную Звезду» Томсена и Эмиу, чтобы они пригласили ко мне Уилкинса на совещание.

1 января 1916 г. Уилкинс прибыл на мыс Келлетт. Посоветовавшись, мы наметили следующий план действий: Томсен, Нойс и Найт с двумя упряжками отправятся обратно к «Белому Медведю» и по дороге захватят с собою людей и имущество из охотничьего лагеря Иллуна. Томсен передаст Стуркерсону мое приказание идти в конце января через северную оконечность Земли Бэнкса к мысу Альфреда, где я с ним встречусь в феврале. Тем временем, используя запасы, имеющиеся на мысе Келлетт и на «Полярной Звезде», мы приготовим все необходимое для того, чтобы в начале марта Стуркерсон смог отправиться в экспедицию на северо-запад от мыса Альфреда. Я лично займусь дальнейшим исследованием о. Бордэн.

Я решил предоставить Стуркерсону наших лучших людей, собак и сани, а самому использовать лишь то, что останется. Зная, что о. Мельвиль и открытая нами земля изобилуют дичью, я был уверен, что моя группа, хотя и гораздо хуже экипированная, сможет успешно вести там работу весной и летом. Если существовать за счет местных ресурсов, то можно предпринимать путешествия на любое расстояние даже со скудным снаряжением, так как при этом методе оно лишь несколько затрудняет и замедляет исследования, но не делает их невозможными. Исключения составляют только такие случаи, как серьезная болезнь людей, гибель большей части собак или поломка всех саней.