Задержаться возле полыньи особенно неприятно, когда лед не лежит неподвижно, а дрейфует в нежелательную сторону. Поэтому мы часто шли на риск и переправлялись через полыньи по тонкому льду. Одна из таких переправ, 25 апреля, чуть не закончилась катастрофой.

Мы предвидели опасность и приняли некоторые меры предосторожности. Так как самой важной частью снаряжения для нас были ружья и патроны, мы везли на каждых санях по два ружья и половину патронов; для того чтобы еще больше предохранить нас от всяких случайностей, я обычно нес за спиной мое собственное ружье и имел при себе около 50 патронов. Если бы мы потеряли одни сани, то могли бы продолжать путешествие со вторыми, а в случае потери обоих мои 50 патронов, вероятно, позволили бы нам прокормиться до возвращения в базу, хотя бы и пришлось пройти 500 или 600 миль по морскому льду и по необитаемой суше. Конечно, в последнем случае мы были бы вынуждены идти к базе кратчайшим путем и не мешкая, а исследовательское путешествие пришлось бы отложить до будущего года.

Случай, о котором я намерен рассказать, произошел, когда мы приблизились к полосе молодого льда шириной около 10 метров. Как я всегда делал в подобных условиях, я вышел вперед, а мои спутники с упряжками ждали, чтобы я решил, можно ли им переправляться. Пробив лед охотничьим ножом в трех различных местах и опуская руку в воду через отверстия, я определил, что толщина льда равнялась примерно 17 см. Тем, кто имел дело только с пресной водой, может показаться, что 17-сантиметровый лед очень толст; действительно, по пресному льду такой толщины могли бы пройти ломовые лошади с тяжело нагруженной телегой. Однако лед, образовавшийся из соленой воды, обладает совершенно иными свойствами. Кусок такого льда, если уронить его с высоты примерно в 1 м на какую-нибудь твердую поверхность, не ударится подобно куску стекла или пресного льда такой же толщины, а шлепнется, как комок сливочного мороженого. Итак, я знал, что переправа будет опасной; но расстояние было небольшое, и я надеялся, что, если лед начнет ломаться, собаки успеют выбраться с него прежде, чем он окончательно проломится.

Первые сани переправились благополучно. Они были изготовлены капитаном Бернардом по стандартному типу, принятому в Номе, но видоизмененному мною, причем полозья, обладавшие общей длиной в 3,5 м, опирались о лед на протяжении 2 м, так что тяжесть саней распределялась на сравнительно большую площадь. Другие сани были типичные аляскинские, с полозьями, загнутыми, как у качалки: это сообщало саням большую поворотливость и «маневренность», но на ровный лед опирались только 0,6–0,9 м средней части полозьев.

С первыми санями шел Уле. Так как они переправились легко, Стуркерсон и Томсен решили, что и со вторыми санями не будет затруднений. При переправе оба они шли возле заднего конца саней. Вдруг я заметил, что лед под ними начинает прогибаться. Я крикнул Стуркерсону и Томсену, чтобы они отошли от саней: это разгрузило бы данный участок льда и ему пришлось бы тогда выдерживать только вес самих саней. Но, заметив, что лед начинает проламываться, Стуркерсон и Томсен ухватились за поручни и начали толкать сани, стремясь поскорее их переправить. Как и следовало ожидать, сани проломили лед; в этот момент собаки уже выбрались на кромку прочного льда, но передний конец саней еле успел ее коснуться. Прежде чем лед окончательно проломился, я ухватился за постромки вожака упряжки, а Уле — за передний конец саней. Стуркерсон и Томсен выпустили сани и этим избегли опасности упасть в воду; но задний конец саней погрузился в воду, тогда как передний конец был прижат к кромке льда соединенными усилиями собак и нас двоих. Еще через секунду мы все ухватились за передний конец саней, а через 2–3 секунды их уже вытащили на лед; но этот промежуток времени показался нам очень долгим, и в течение его мы успели представить себе все последствия возможной потери их груза. Конечно, она не угрожала нам гибелью, но всю исследовательскую работу этого года пришлось бы прекратить.

Следующие 2 дня нам пришлось провести на стоянке, чтобы, по возможности, очистить ото льда те предметы, которые попали в воду.

Задолго до этого случая мы покинули мелководную часть моря, и теперь странствовали над океаном с неизвестной глубиной, так как наш лот ни разу не достиг дна. Поведение льда было своеобразно: при южном или юго-западном ветре любой силы он лишь останавливался, и только в самый сильный шторм продвигался на север со скоростью нескольких миль в сутки; но в случае штиля или при ветре любого румба, от норд-веста до оста, лед упорно дрейфовал на юго-запад. Другими словами, значительная часть расстояния, проходимого нами на северо-запад, терялась вследствие этого дрейфа. К середине мая мы убедились, что в этом году нам не удастся сколько-нибудь значительно продвинуться на северо-запад, так как мы теперь находились только на расстоянии сотни миль от побережья о. Принца Патрика.

Мы попробовали было идти прямо на северо-запад, навстречу дрейфу; но оказалось, что за ночь мы теряем все расстояние, пройденное днем, и пришлось повернуть к берегу. Однако течение было настолько сильно, что не позволило нам дойти до противолежащего пункта побережья; нас относило на юг, и к 4 июня мы с трудом добрались до юго-западной оконечности острова.

Западное побережье о. Принца Патрика обследовал в 1853 г. Мешэм, участник экспедиции Мак-Клинтока. По сообщению Мешэма, невозможно себе представить более пустынную и бесплодную местность, чем этот остров. На нем не было найдено ни одной былинки, ни одного живого существа. Вся суша состояла из гравия и так незаметно понижалась к морю, что приходилось рыть ямки в снегу, чтобы определить, находится ли под ним земля или морской лед.

Между тем, ко времени прибытия на этот остров у нас кончился запас корма для собак, а топлива не было уже несколько недель. Приходилось обсудить вопрос, целесообразно ли при таких условиях идти дальше. Согласно традиционной тактике полярных экспедиций, нам следовало повернуть обратно, Как только мы израсходовали половину своих запасов продовольствия. Именно так поступили здесь в свое время партии Мешэма и Мак-Клинтока: израсходовав часть продовольствия, они не довели до конца обследование побережья о. Принца Патрика и направились обратно к своей базе, на о. Мельвиль.

К моему большому удовлетворению, все мои спутники единогласно признали, что в это время года мы отнюдь не рисковали бы жизнью, отправившись без запасов продовольствия в любую часть Арктики. Мы не оспаривали достоверности сведений, сообщенных Мешэмом, но знали, что если подобно ему не найдем дичи на суше, то сможем добыть себе пищу в море: этой возможности не сознавали ни Мешэм, ни другие современные ему исследователи. Итак, мы пустились в путь, воодушевленные не только надеждой на возможные открытия, но и намерением доказать неправоту тех, кто не верит в гостеприимство Арктики.

Через несколько дней мы убедились, что в отношении здешней суши мнение Мешэма об отсутствии дичи было правильно. Тогда мы отошли от берега на 10–12 миль, к границе между припаем и паком, и здесь добыли в полынье несколько тюленей.

Интересно, что, как показал опыт этого года и последующих лет, весной на о. Принца Патрика и к северу от него следы белых медведей отсутствуют. По-видимому, вследствие особых ледовых условий здешнего района тюлени здесь недосягаемы для медведей, хотя легко добываются более искусными охотниками — людьми. Описание приемов, применяемых последними, будет в настоящей главе вполне своевременным.

Наши собственные приемы охоты на тюленей не претендуют на оригинальность, так как позаимствованы у эскимосов без всяких изменений; мы только упразднили многочисленные суеверные обряды, которые с точки зрения туземцев составляют неотъемлемую часть их охотничьей тактики.

Очевидно, что там, где тюлени имеются, они могут быть найдены в одном из трех положений — на морском льду, под ним или в открытой воде среди пака. Соответственно этому, существуют три основных способа охоты.