Как только мы убедились, что застряли надолго, мы приступили к охоте на тюленей. Их было много кругом, но из-за ледяной каши к ним трудно было подобраться; в результате нескольких дней труда нам удалось добыть только 3–4 тюленей. Вопрос о провианте разрешился благодаря внезапному появлению в нашем лагере медведя, — первого, увиденного нами с тех пор, как мы вышли с Аляски.
Был полдень. Уле и я спали, а Стуркерсон дежурил. Он уже приступил к стряпне и собирался вызвать меня на мое очередное дежурство, как вдруг собаки залаяли на робкого молодого медведя, бродившего на расстоянии 100 или 200 м и принюхивавшегося к нашему лагерю. К тому времени, как я открыл глаза и схватился за винтовку, он стал приближаться. Мы подождали, пока он не оказался в 25 м от нас; я выстрелил и убил его. Желудок его был пуст, по-видимому, в течение последних дней он питался неважно, но до того он, очевидно, охотился удачно и был так упитан, как только можно было пожелать.
Второй медведь появился в лагере приблизительно через 10 часов после первого. Его появление было гораздо более драматическим. Как всегда, наши шесть собак были привязаны вблизи палатки, примерно в 2 м одна от другой, к длинному ремню, натянутому между двумя ледяными глыбами. Все мы находились в четверти мили от лагеря; Стуркерсон и Уле плыли в лодке, метрах в 50 от кромки льда, а я стоял с биноклем на высокой льдине, указывая им, где найти мертвого тюленя, наполовину скрытого двигавшейся ледяной кашей.
Я стоял спиной к лагерю, но Стуркерсон, который сидел на корме, лицом к нему, заметил примерно в 100 м от собак медведя, приближавшегося уверенным шагом. Я бросился бегом к лагерю, и как раз в этот момент медведь увидел собак и стал к ним подкрадываться. Собаки лежали, повернув головы в нашу сторону, потому что с ветром к ним доносился запах убитого тюленя. Не подумав, я громко позвал их, но это еще больше отвлекло их внимание в мою сторону. Они все еще не замечали медведя, который подкрадывался к ним под прикрытием ледяного тороса, согнув лапы и почти ползя на животе. Торос, служивший медведю прикрытием, находился метрах в 20 от собак, и я знал, что, как только зверь окажется на этом расстоянии, он бросится на них, не подозревая, что перед ним собака, а не тюлень. Медведь, нападающий на тюленя, хватает его когтями, одновременно впиваясь в него зубами. Это движение настолько инстинктивно, что к тому времени, когда медведь по запаху или как-нибудь иначе почувствует, что перед ним не тюлень, собака уже будет мертва или искалечена.
Медведь влез на торос и наполовину приподнялся, готовясь к прыжку. Я находился приблизительно в 125 м, с трудом переводя дух от бега по мягкому снегу. Хотя я лег и оперся локтем о лед, я так запыхался, что моя пуля лишь чудом попала в 5 см от сердца. Медведь рухнул, как подкошенный (вероятно, от удара в позвоночник); все его четыре лапы словно подломились, голова упала на лед. Я видел, что он жив, так как он следил глазами за моими движениями. Он находился в метрах 10 от воды, а раненые медведи обычно стремятся уйти в воду. Моей первой мыслью было помешать ему в этом, и я неосторожно стал между ним и открытой полыньей.
Сейчас мне кажется, что движениями медведя руководил почти человеческий разум. По-видимому, он оправился от удара в позвоночник, но истекал кровью и умер бы от потери крови через 5 или 10 минут. Все, что случилось вслед за этим, произошло в какие-нибудь две минуты. Сначала он, не двигаясь, следил за мною глазами, совершенно так же, как сделал бы я на его месте. При падении его, вероятно, слегка откинуло назад, потому что его задние лапы были согнуты, и он оказался в позиции, столь характерной для кошки или льва, когда они готовятся к прыжку. Внезапно он бросился прямо на меня Я держал ружье наготове и совершенно инстинктивно нажал собачку Если бы пуля не прошла через мозг, мне пришлось бы плохо, потому что одним прыжком зверь покрыл 3,5 из 5 м, разделявших нас, и свалился так близко от меня, что забрызгал кровью мои сапоги.
Что белые медведи очень сообразительны, я впоследствии убеждался при каждой встрече с ними. Их доверчивое приближение к людям и собакам обусловливается отнюдь не глупостью; они просто не привыкли остерегаться кого бы то ни было, так как раньше им совершенно не приходилось встречаться на льду с каким-либо опасным для них животным. Возраст убитого медведя мы определили приблизительно в 4 года, хотя я и не большой специалист по определению возраста медведей. Зверь не был жирен, но весил 300–350 кг, что соответствовало по количеству мяса четырем тюленям. Можно было ожидать и дальнейшего появления медведей. Охота на них выгодна в смысле экономии патронов; но медведи недостаточно жирны, и без охоты на тюленя нельзя добыть необходимое количество жира.
При вынужденной зимовке на льду жир был для нас более необходим, чем мясо, так как он давал нам и свет, и топливо, и пищу. Тюлений жир при всякой температуре, даже при 35–40° ниже нуля, с каждым днем уменьшается в весе вследствие постоянной утечки, а потому его необходимо хранить в кожаных мешках. Для этой цели мы сдирали с тюленя шкуру, начиная со рта. Шкура выворачивается через голову и спину наподобие чулка. Благодаря этому в ней не получается отверстий, кроме естественных. На ластах тоже не оказывается отверстий, потому что кости мы выдергиваем из суставов в местах, соответствующих запястью или голеностопному суставу, и оставляем кожу ластов неповрежденной. Имеющиеся отверстия завязываются, и получается мешок, который используется для хранения тюленьего жира и вмещает жир четырех тюленей. Если такой мешок надуть воздухом, то получится поплавок с плавучестью от 90 до 140 кг. Вместо того, чтобы натягивать на сани брезент для превращения их в лодку, мы иногда привязывали к краям саней три или четыре таких поплавка; получалось нечто вроде спасательного плота. Это эскимосский способ, вполне пригодный в теплую погоду, но не зимою, когда вода, плещущая через сани, образует ледяной покров, удаляемый с большим трудом.
Пока мы охотились на тюленей, чтобы добыть жир, медведи продолжали появляться в нашем лагере. Третий медведь прибыл 31 мая, довольно оригинальным способом. Молодой лед был недостаточно крепок, чтобы выдержать его тяжесть, но в то же время слишком плотен, чтобы можно было плыть. Я заметил медведя, когда он вынырнул, пробив лед, и высунул из отверстия голову и плечи, опираясь о лед передними лапами. Он старался приподняться как можно выше, чтобы оглядеться, но лед мог выдержать не больше одной трети его туловища. Отдохнув с минуту и оглядевшись, зверь поплыл своего рода «саженками», разламывая лед и держась на поверхности воды. Продвинувшись вперед на 5–8 м, он устал, нырнул и через несколько секунд снова вынырнул двадцатью метрами ближе. Здесь он снова отдохнул, приподнялся и огляделся, затем проплыл несколько метров и опять нырнул. Этот способ передвижения показался мне настолько интересным, что я позвал Стуркерсона и Уле.
Медведь вышел на лед в 50 м от лагеря и в тот же момент почуял его запах. Он остановился, принюхался и неторопливо направился к нам. Собаки его увидели и стали яростно лаять и метаться на привязи. Весь этот шум и смятение показались медведю мало интересными. Равнодушно поглядывая и направляясь прямо к складу тюленьего мяса, он прошел в 5–10 м от собак. Я убил его одним выстрелом, когда он находился в месте, удобном для его освежевания. Это был жирный медведь, самый большой из попадавшихся нам до тех пор и весивший свыше 450 кг.
Четвертый медведь явился в то время, когда мы сдирали шкуру с «номера третьего». Это был годовалый и очень робкий медвежонок. У нас было много мяса, и я решил стрелять только в том случае, если он направится прямо в лагерь. После того как он наблюдал за нами в продолжение 5 или 10 минут и почуял запах свежуемого нами медведя, он, очевидно, решил, что более близкое знакомство нежелательно, повернул назад и побежал, хотя и не очень быстро, как бы желая показать, что не удирает, а с достоинством отступает; однако видно было, что он сильно испугался.
