В это время года сносные условия пути существуют лишь вдоль кромок длинных полыней. Некоторые полыньи оказываются извилистыми и короткими, но обычно можно найти почти прямую полынью между противолежащими мысами двух островов, там, где пролив между ними наиболее узок. Вдоль такой полыньи мы и пошли на запад.
В конце июля наступили необычайно сильные заморозки, и нам пришлось проламывать себе дорогу сквозь тонкий молодой лед, образовавшийся поверх воды: пока эта дорога не была проложена, собаки не могли ни идти вброд, ни плыть. 1 августа стало теплее, но шли сильные ливни, чередуясь с моросящим дождем; это был один из немногих дней, когда мы промокли с головы до ног. Перед тем как лечь в постель, мы отчасти высушили свою одежду, выжав из нее воду.
Наши спальные мешки оставались сухими, и влезть в них было не только удовольствием, но почти блаженством. По-видимому, для здорового человеческого организма прекращение неприятного состояния само по себе является настолько сильным наслаждением, что вознаграждает за все пережитое. Мы совершали теперь самое тяжелое из наших арктических путешествий, и я уверен, что мои спутники, так же как и я, не отказались бы повторить его. Для этого не требовалось героических усилий воли, так как комфорт ночлега заставлял забывать о трудностях дневного пути.
Если длительное пребывание в холодной воде неизбежно приводит к ревматизму, то мы, конечно, должны были бы заболеть им. Пока никто из нас не чувствовал ни малейшей ломоты, но возможно, что мы ее почувствуем лет через двенадцать.
Нам приходилось идти такими «зигзагами», что было трудно ориентироваться; кроме того, облачная погода затрудняла астрономические наблюдения. 2 августа (на следующий день после ливней), когда мы уже отошли на 30–40 миль к югу и о. Короля Кристиана давно скрылся за горизонтом, мы увидели на юго-западе какой-то островок. Через несколько миль пути показались слева еще два островка, более низких. До первого, наиболее крупного островка мы добрались лишь на третий день и расположились лагерем в полумиле от берега, так как не сразу нашли переправу. Пройдя полмили вдоль береговой полыньи, я вышел на берег и с холма увидел на двух меньших островках девять карибу. Тогда я переправился туда и застрелил семь жирных самцов.
Такую крупную добычу мы не смогли бы всю увезти с собой. Но я имел в виду, что при теперешних ледовых условиях было почти невозможно добывать тюленей, а самые льды уже начали двигаться и давать трещины в различных направлениях; возникала опасность, что льды вскоре совсем взломаются, и мы можем застрять на одном из островков. Неустойчивость льда настолько беспокоила меня, что я решил бы расположиться на лето на самом крупном островке, если бы не видел с его наиболее высокого пункта еще большую сушу на северо-западе. Нагрузив на сани 300–350 кг мяса (без костей) и жира, мы направились к новой суше. Это было рискованно, так как наши сани, хотя и достаточно прочные для всякой зимней нагрузки, могли не выдержать постоянных толчков и ударов при соскальзывании с одного ледяного «островка» и набегании на следующий.
С точки зрения безопасности наших саней было бы лучше выйти на ближайший пункт суши; но нам предстояло жить охотой на карибу, а потому я не хотел располагаться лагерем на, мысу, откуда пришлось бы ходить на далекое расстояние в поисках за сухопутной дичью. Мы прошли еще 2–3 мили вдоль побережья, пока, наконец, особенно сильный толчок не сломал орешниковый защитный брус на переднем конце саней; это побудило нас направиться к берегу и считать наше санное путешествие на текущее полугодие законченным. Чтобы доставить сани на берег, пришлось перебраться с ними вплавь через береговую полынью. У нас теперь не было брезента для превращения их в лодку; вместо этого мы использовали тюленьи шкуры, которые можно было надуть воздухом и превратить в своего рода плавательные пузыри с плавучестью в 100–120 кг. Четыре таких пузыря, привязанные к саням, превращали их как бы в плот. Мои спутники затратили несколько часов на надувание пузырей и переправу; тем временем я добрался до берега по непроходимому для саней неровному льду и отправился на охоту. Еще накануне мы видели в бинокль шесть карибу, а к тому времени, когда была закончена разбивка лагеря, я уже успел освежевать и разрезать их. Это происходило 9 августа.
Мы теперь имели достаточно досуга для астрономических наблюдений и могли решить вопрос, насколько найденные нами земли соответствуют наблюдениям Осборна. Первый островок, очевидно, и представлял собою его «Землю Финлея». Самый восточный островок, с поперечником менее 3 миль, несомненно, был «островом Патерсона», тоже фигурирующим у Осборна. Средний островок, где я убил семь карибу, еще меньше того, и Осборн, вероятно, не заметил его или принял за восточную оконечность Земли Финлея. Последняя имеет 12 миль в поперечнике и представляет собою остров с плодородной почвой и красивыми зелеными откосами, покрытыми травой или мхом и лишайниками, в зависимости от количества влаги и характера грунта. Между Землей Финлея и открытой нами новой сушей находится незначительный островок, немногим больше песчаной отмели. Пролив здесь настолько неглубок, что карибу обычно переправляются через него вброд.
Открытая нами суша, третья по счету (впоследствии я назвал ее о. Лоугхид), оказалась во многих отношениях превосходным летним местопребыванием. Здесь не было ни одного комара. Местность холмистая, с обильной растительностью, за исключением одного глинистого участка. Длина острова составляет около 45 миль, а средний поперечник — около 12 миль. Вскоре после прибытия мы видели одного волка, но потом он, вероятно, покинул остров. Благодаря отсутствию волков и комаров, при обильной растительности, карибу были необыкновенно жирными. На всем острове их было около трехсот, то есть во много раз больше, чем нам требовалось. В воде всех ручьев чувствовался сильный минеральный привкус, неприятный, но не делавший ее непригодной для питья.
Единственное затруднение возникло с топливом. Здесь не была ни одного смолистого растения, а также не удалось найти иву. Я пробовал сжигать мох и сушеные грибы, но они не горели, вероятно, потому, что мы не успевали их достаточно высушить вследствие частых дождей. На льду виднелись немногочисленные тюлени, но вероятность добыть их была очень мала; если бы даже иметь достаточно силы воли, чтобы ползти к ним по ледяной воде, невозможно было обойтись без всплеска, который спугнул бы их. Кроме того, льды в любой момент могли отойти от берега не столько под действием ветра, сколько вследствие сильных течений. Уже и теперь льды все время дрейфовали в разных направлениях вдоль побережья. Если бы на них унесло целую партию с санями и снаряжением, она могла бы отнестись к подобному приключению более оптимистически, но для отдельного охотника такая перспектива была не из приятных.
Итак, единственное, что мы могли жечь, это олений жир и доски (главным образом, найденные у знака Мак-Миллана). Мы воткнули их в землю стоймя, чтобы высушить на солнце и защитить от дождя. Длина досок составляла несколько больше полуметра, а толщина — около 2 см; эти доски мы разрезали на стандартные куски шириной около 8 см. Одного такого куска, расколотого на щепки и сжигаемого с 100 г оленьего сала, было достаточно для приготовления одного обеда, но лишь при еде определенного рода. Лучшими частями карибу являются голова, позвонки, ребра и грудинка; но все эти части — костистые, а мы не могли себе позволить варить кости. Единственный раз за всю мою полярную практику нам пришлось выбрасывать оленьи головы. С ребер мы снимали мясо, но главным образом ели окорока и мясо с лопаток, разрезанные на мелкие части величиной с кусочки рафинада. Если такое мелко нарезанное мясо положить в холодную воду и поставить на огонь, то оно сварится к тому времени, когда вода закипит, или даже несколько раньше. В начале нашего пребывания на о. Лоугхид мы варили подобную еду дважды в день, но впоследствии у нас накопился некоторый запас сушеного оленьего мяса для еды, и с тех пор мы готовили только один раз в день.
