Вот оно как! Хвалил, а со мной разговаривал, будто проступок у меня был какой, а не почти что подвиг героический.

Боброк, шел во главе новиков, только он вел под уздцы двух коней, остальные воины так же были с конями и явно не со своими, а с трофейными. Я не знал, как делится добытое в бою. Предполагал ранее, что все, кого убил воин — все это его, победителя. А тут, нет. Десятку долю отдай, князю долю отдай! И пусть все эти части из добычи и небольшие, но чувствительные.

— Меня нарекли быть над вами старшим, но не десятником. Десятник Мирон, — сразу же я прояснил расклады и свой статус.

— Знаем уже. Боромир, старший сотник, как только вернулся с погони, с нами разговор имел, о тебе много спрашивал. Он дал свое слово, что коли мы сами подчиняемся, то быть тебе сред нас первым, — сказал Бобр.

— Добро. Это вся добыча? Только я шестерых половцев убил, — несколько возмутился я.

Оказалось, что, нет, не вся. Два новика остались на месте сражения и охраняют наше. Между тем, Боромирне только побеседовал с новиками, но и выбрал из шести полагающихся мне коней, одного, которого повел кКнязю. Видимо, плата за сокола.

— Дорого, все же ты мне обходишься, — сказал я сидящему на не больном, правом плече Ярлу.

— Что прикажешь, старший? — спросил Лис.

— А тебе только и приказывать. Чуть ходишь. Приказываю поесть и поспать, уже по ночи уходим, так что отдохнуть нужно, — сказал я и начал распоряжаться, кому костер разжигать, а кому к ручью бежать за водой.

Киев — мать городов русских! Что-то здесь не так, ну, не может Киев быть матерью. Отцом мог, да и то, когда это было! Нынче-то, скорее, отчим. Или так, мамкин сожитель.

Принципиально не понимаю, почему за этот город уже столько споров было, а еще больше распрей впереди. Да, относительно большой город, много купцов, много монастырей и церквей. Еще эти Золотые ворота, они, действительно, красивы, блестят, отливаясь позолотой. Вот же черт. Пытаюсь себе доказать, что ничего здесь и нет интересного, но только убеждаюсь в обратном.

Да! Киев стоит того, чтобы за него бороться! Этот Киев, пока еще не подвергшийся разорению и разрушению.

И биться нужно именно за город, а не за людей, которые в нем обитают. По крайней мере, мне киевляне казались слишком надменными, злыми. Некоторые стереотипы об этом городе и его жителях из будущего я, наверное, перенес и в это время. А может быть и нет.

Ни одной улыбки я не встретил в Киеве, не одного приветствия. Ладно, относительно нас, незнакомцев, так и вовсе ни детского смеха, ни заливистого гоготания смущенных парнями девиц. Какие-то все хмурые, насупленные, будто вот прямо сейчас готовы достать нож и проверить мою кольчужку на прочность.

Долго наслаждаться видами церквей, среди которых преобладали каменные строения, нам не дали. Почти сразу, как только мы въехали через Подольские ворота в так называемый город Владимира в направлении Софийских ворот, сразу же были оцеплены не менее, чем двумя сотнями ратников Киевского князя Всеволода Ольговича.

Мы, десяток новиков, шли в центре построения, будто охраняемые иными ратниками. Такое тут отношение к новикам — берегут нас. Но и с центра обоза было видно, что состоялась отнюдь не дружественная встреча.

— Теплый прием, — пробурчал я, поправляя свой меч.

— А как иначе? Боевая сотня зашла в стольный град. Мало ли, какие мы тати, — логично размышлял вслух Боброк, гордо восседавший на коне по правую руку от меня.

Я повернулся и посмотрел за спину. Следом за нашим десятком новиков шло две телеги, в большей степени груженые оружием, и в меньшей степени одеждой и едой. Хотелось взять копье и вооружить древковым оружием всех новиков. Если придется прорываться, то лучше с копьем наперевес.

— Спиридон, ты ж ученый дьяк, что ждет нас в этом граде? — спросил я у Спирки, не особо рассчитывая на аргументированный ответ.

— Князь выслушает, токмо рассчитывать на что доброе не стоит, — сделал свое экспертное заключение Спиридон.

Не хотелось расставаться с дьячком. Однако, он все равно намерился отправиться на митрополичий двор и там просить рукоположения. Наивно, конечно, но мало ли и получится. И тогда мы с ним расстанемся. Служить при митрополите мне как-то не хотелось. Да и говорят, что сильно слаб владыко Михаил.

— Князь приказал никому не дергаться, не лаяться с дружинниками, вести себя тихо, — начали шептаться по всей протяженности нашего поезда, передавая таким образом приказ.

Пройдя часть Киева, под названием «город Владимира», вот в таком сопровождении, или точнее под конвоем, мы минули и Софийские ворота, вышли на Коснячков двор и направились в сторону купеческих усадеб. Вот здесь нас и оставили. Между местом, которое называлось Путятин двор, и купеческими усадьбами стояли в ряд три небольшие усадьбы, которые и стали занимать наши воины.

Я не совсем понимаю, зачем нам вообще нужно было входить в город. Расположились бы лагерем у Киева и в частном порядке, кому нужно, могли бы сходить в город. Но, здесь, конечно же, решать князю.

В чем, несомненно была выгода от местоположения, так в том, что совсем рядом, уже за занятыми нами усадьбами, располагались дома киевских купцов. Нужно как-то продавать часть нашей добычи, да покупать добрые кольчуги, мечи, более привычную русскую упряжь на коней. Так что в планах уже завтра, если будут позволять обстоятельства, заняться этим вопросом.

Поселили нас во дворе, на свежем, на самом деле не очень, воздухе. Хотелось возмущаться, может с кем и поссориться, но решил не обострять, да и новики спокойно восприняли то, что мы ночевали не в доме, а во дворе усадеб. Стояла прекрасная майская погода. Это я где-нибудь в Питере или в Москве не решился бы, без особой нужды спать на воздухе. А тут очень даже комфортно. Впрочем, как и до этого в походе: лег на шерстяную подстилку, укрылся шерстяным плащом, седло или узелок с пожитками под голову — ляпота.

В княжеских палатах, роль которых сегодня исполнял терем на Брячеславовом подворье, сидели три основных действующих лица, а еще по углам стояли киевские дружинники, исполняющие роли второго плана, даже более статичные. Могло сложиться впечатление, что Всеволод Ольгович слишком, даже неприлично много уделяет внимания собственной безопасности. Впрочем, так оно и было.

Болезненный старый князь цеплялся за жизнь, возможно, опасался Божьего суда и то, что он попадет прямиком в Ад. Так что князю сильно хотелось оттянуть время встречи с чертями и огнем.

Киевский князь Всеволод Ольгович даже не пытался показать, что ему интересен тот спор, который затеяли два других действующих лица в княжеских палатах. Он лишь отбывал должное, но копил в себе злость на то, что не за столом сейчас трапезничает, а слушает перебранку двух мужчин, ведущих себя, словно дети.

— Ты нарушил клятву, Богояр. Али есть что сказать в свою защиту? — зло спрашивал Иван Ростиславович, князь без княжества

— Иван Ростиславович, а ты почему меня старшим сотником не назначил? Отчего замлей не отблагодарил, когда я привел тебя в Галич, когда Я сговаривался с горожанами, — высказывал свои претензии сотник Богояр.

— И все же ты предал, — разочаровано констатировал Иван Ростиславович.

— Бог отвернулся от тебя, а мне не по пути с тем, кого ОН не привечает, — нашел еще одно оправдание своему скверному поступку Богояр.

— Что ты говоришь, предатель? Ты ЕМУ клятву дал, а он подвиг тебя нарушить слово? Гореть тебе в Аду за ложь и предательство, — распылялся Иван Ростиславович.

— Все! — вдруг грозно сказал Всеволод.

Богояр и Иван Ростиславович синхронно повернули головы и посмотрели на Киевского князя, того, кто сам занимал стольный русский град по оспоримому праву. Всеволод Ольгович встал, подошел к Богояру.

— Ты, боярин, на Рюриковича лаешься! Не добро сие, когда природных князей не чтят, — сказал Всеволод и пошел в сторону уже Ивана Ростиславовича.