Когда Владимир Мономах вернулся в Киев, чтобы, якобы, решить проблему, много евреев, и не только их, были уже убиты, а те, что оставались, быстро крестились. Так что закон великого князя о том, что жидам надлежит покинуть город, запоздал. Уехали пару семей, которые наотрез отказались даже показывать видимость смены веры, но и осталось немало иудеев, пусть и тайных.

Так что крещение не означало, что нет Талмуда, что забыта вера Иуды. Нет, христианство — это притворство, чтобы выжить и продолжать делать деньги.

Ну а дочь… Как считал Арон ранее, он очень удачно пристроил свою единственную дочку. Была мечта у выкреста соединить два капитала: его собственный с тем, который был у купца Горыни. У Арона есть сын, старшийбрат Рахиль-Ирины, он и занимается выездными торгами, а у Горыни никого нет, кроме жены и брата. Если Ирина-Рахиль родит, то многое поменяется. Сильно хочет Горыня ребенка, правда крайне мало для этого делает.

— Он завтра придет. Если решила, сделай так, чтобы его семя родило, — сказал Арон и, резко развернувшись, ушел в другую комнату, откуда лестница вела по подпол, где можно, при свете очень дорогих свечей почитать Талмуд.

*……….*…………*

— Клянусь на том крест целую и воздаю Богу нашему Исусу Христу и грозному Батьке, — сказал я.

Острозаточенным ножом я полоснул по ладони и кровь моментально начала сочиться. Я сжал кулак и направил струйку крови на землю. Князь поднял вверх руки, извлек меч и направил его на меня.

— Помни клятву, ты служишь мне, ты собрат всей дружине! — наставлял меня Иван Ростиславович.

Меч мне вручили тот, что я первым делом купил у Арона, никаких тебе подарков и плюшек от князя. Мое клятвоприношение было несколько скомкано, словно спешили куда-то. Бражничать особо не дали, но братину с брагой вынесли. Сладковатая чуть приторная жидкость была мне не особо приятна на вкус, но, конечно же я выпил. А после все закончилось.

И более ничего. Ну да и ладно. Обряд совершен, можно отдыхать. На следующий день, с самого утра тренировка, а после нужно идти к торговцу, причем он просил прийти одному. Засада? Не думаю. А вот то, что дает мне такой приход, будоражило сознание и долго не давало заснуть. И я не ошибся в своих ожиданиях.

Я лежал на боку и почти не шевелился. Не мог наглядеться той необычайной красотой, которую излучала Рахиль. Да, это имя, которое по секрету назвала мне девушка, более всего ей подходит. Все в ней грациозно: изгиб спины, чарующие округлости, необычайно жесткие черные волосы, которые эротично расплескались по всему молодому женскому телу. Ее хотелось, я не мог напиться этой красотой, вновь и вновь стремился обладать ею.

У меня в прошлой жизни были разные женщины, причем и по характеру и даже по цвету кожи. Ну любил я это дело, есть грешок, который почти невидимый относительно других, более значимых грехов. Но сложно было вспомнить хоть какую их моих пассий, которая была бы столь темпераментной.

— Я сильно кричала? — спросила Рахиль, чуть разворачиваясь ко мне.

В меру стройное тело, с яркими геометрическимиформами. Ее нельзя было назвать стройняшкой, Рахильбыла, как сказали бы: «кровь с молоком», а я бы перефразировал и сказал так: «кровь со сливками». Да чего там, со сливочным маслом.

Рахиль перевернулась и явила мне всю прелесть вида женщины в анфас почти четвертого размера. Вновь мое естество стало захватывать сознание. Молодое тело откликалось на любое движение женщины. А когда Рахиль только лишь провела кончиками пальцев по моей груди, опускаясь несколько ниже… Я был готов.

— Я сама, — сказала нимфоманка и взгромоздилась на меня.

Ради таких моментов, в том числе, и стоит жить… Меня распирало признаться в любви, поклясться в вечной преданности. Но даже в такой момент нужно контролировать свои слова, думать, пусть и разум для этого оставляет крайне мало места. Я не сказал ничего, я наслаждался женщиной, которая стонала и изгибалась от близости со мной.

Час, два, может и дольше, длился наш, казалось, нескончаемый марафон. Я был горд собой, учитывая имевшийся опыт и то, что я в теле еще сильно молодого мужчины, точно не опозорился, напротив, смог произвести впечатление на женщину, так как слова благодарности так и лились из уст Рахили. Она, в отличие от меня не сдерживалась, не думала, что все эти признания — это легковесные эмоции, мимолетные. Скорее всего, именно так. Хорошо здесь и сейчас, а остальное… И пусть весь мир подождет!!!

Но, к сожалению, может и к счастью, но мир не ждал, не хотел давать счастья больше, чем положено. В дверь постучали.

— Ирина! Ты тут? — спросили за дверью.

По голосу я узнал Арона. И купец явно лукавил. То, как буквально только что кричала и стонала Рахиль, нельзя было не услышать, находясь в доме. Как бы соседи не слышали, не то, что отец. И вся эта ситуация несколько напрягала, чувствовался подвох. Но как можно отказаться от близости с красивой женщиной, когда внутри бушуют гормоны? Вот я и не отказался, даже когда почувствовал неладное. Впрочем, опасности я не ощущал, лишь недосказанность, или ложь.

— И как сие понимать? — спросил я.

Прятаться в шкафу, или выпрыгивать в окно не стану. И дело даже не в том, что шкафов нет, их можно было бы заменить двумя массивными сундуками, и не в том, что в те маленькие оконца может протиснуться только что заяц нежирный, и что они забиты слюдой. Я просто, по своему характеру так поступать не стану. Да, честь дамы, все такое. Но прятаться от проблем? Нет.

Я встал, быстро натянул свои цветастые шаровары и пошел открывать дверь. Рахиль прикрылась медвежьей шкурой на которой только что мы предавались плотским утехам. Нужно отметить, что с огоньком это делали.

— Пошли на разговор, — решительно сказал Арон.

— Пошли, — деланно безразлично отвечал я, пожав плечами.

Сейчас начнется выволочка, обвинения меня чуть ли не в насилии. Я ждал именно этого, потому первый вопрос, который был задан Ароном, как только мы присели на лавку несколько озадачил.

— Кто ты в дружине Берладника и прислушивается ли к твоим словам князь? — спросил Арон.

Ни слова о Рахиль и о том, что только что я делал с его дочерью.

— Десятник, — несколько привирал я, скорее, чтобы разговор сразу же не закончился, только начавшись.

Чего говорить с новиком? А вот с десятником, можно.

— Не знаю я, что в дружине у Ивана Ростиславовича происходит, коли такие молодые в десятниках ходят, но то, что кольчуга, оружие, конь — все это имеешь, говорит, что не врешь мне, — размышлял вслух Арон.

— С чего спрашиваешь? И ты не думай, что я нынче же стану исполнять волю твою, потому, что возлег с дочерью твоею, — сказал я, предполагая с горечью, что Рахиль под меня просто подложили.

Если это так, и между нами не было эмоций, то она величайшая актриса, которой в будущем и Оскара давать можно, причем ежегодно, ибо равных ей не сыщется.

— То иное. И помни, что прознать никто не должен о том. Иначе муж Ирины пойдет до великого князя просить защиты. И я буду опозорен и тебя у Берладника попросят, может и казнят, — разъяснил мне ситуацию Арон.

— Тогда что? И, да, рассказывать я никому не буду, — сказал я, чувствуя, что разговор начинает напрягать.

— Уходить вам нужно, половцы прознали, что вы разбили их торговый поезд, зело злые. Уже вестовые поскакали в степь сообщить о том хану, — сообщил мне очень важные новости Арон. — Еще великий князь воспользуется тем и сам вырезать всех вас может, чтобы овладеть скарбом князя и всей дружины.

— Что ты хочешь от меня? — спросил я напрямую.

Такие новости не сообщают бесплатно.

— Пусть твой князь поможет нам скинуть ненавистного Всеволода Ольговича. Киев более не хочет Ольговичей черниговских, — сказал Арон.

— Помогите! Дом горит! — кричала женщина, бросившаяся в ноги князя.

Иван Ростиславович был с каменным лицом, явно не собирался помогать. Он небрежно оттолкнул женщину, но она вновь бросилась в ноги князя. Часть купеческих усадеб горели, рядом с иными слышались звуки борьбы. Чуть в стороне на коленях стоял мужик и истово молился Богу. Он что-то выкрикивал, но даже звуки от потрескивающих в огне бревнах построек перебивали воззвания молящегося.