В церкви пели и читали молитвы, было полным-полно людей, часть из которых стояли на улице под начинающимся дождем. Если верить Спиридону, так вот вся эта же братия после богослужения может отправится на капище, а упоминание любого языческого божка сопровождается тем, что у него просят прощения. Странное такое вот христианство. Наверно, с подобными же тенденциями католики боролись более радикальными методами, а тут двое, а то и троеверие.

Но задаваться вопросами веры начну позже. А пока в стойле я взял двух коней, продел уздцы, жаль не нашел только седла, и вывел животных. Спиридон уже стоял с какими-то тюками, которые перекинул через спину одного из коня и отправился прочь. Я, чуть задумавшись, все же решился и пошел в дом к священнику Илье. Спирка точно указал, где у настоятеля тайник, под двумя досками у каменной печки.

Все брать не стану, а только то, что посчитаю достаточно в качестве компенсации. Слитки… нет, даже не слитки, а продолговатые куски серебра с насечками на них — вот это и были гривны, десять штук которых я взял себе.

— Стой стервь! Куды купель медную потащил? — услышал я крик во дворе.

Сразу было понятно, что происходит. Спиридон «спиридонил» купель, тазик для крещения, у Ильи, да был раскрыт в своем злодеянии. Так что? Уходить и оставлять Спирку, по отношению к которому просыпалось чувство опеки, или встревать? Послушались глухие звуки, которые недвусмысленно сообщали, что Спирку бьют и уже ногами.

Этот мир жесток, не менее, может и более того, который я потерял. Нужно соответствовать. Ну, право словно, не тварь же я дрожащая, чтобы бежать от опасности. Что ж, руки-ноги уже послушны мне, пора и зубы показывать.

И что делать? Я имею ввиду, что делать со Спиркой, когда все-таки выпутаемся из ситуации? И вообще, кто из нас юродивый? Я, который обнес хату лжепопа, ни разу не попавшись на грабеже и уже спокойно собирающийся уходить, или Спиридон, который поднял шум? Ответ кроется в самом вопросе.

— Вот нужно мне все это? — сказал я и решительно вышел во двор.

Посмотрев с некоторой тоской на коней, что были привязаны у крыльца, я спустился с незамысловатого крыльца в три ступени, обошел срубной дом и предстал во всей красе. На меня не сразу обратили внимание, все же был вечер и от дневного света уже почти ничего не оставалось, лишь вдали, через кучные облака проступали проблемки от алеющего заката.

Но я увидел все, что было нужно. Четыре мужика остервенело били Спиридона и главным «ударником» был лжепоп Илья. Решение принято, но оно могло быть иным. Здесь и сейчас многое решается в моей жизни. Есть такое ощущение.

Вот прямо сейчас я мог выйти из дома, за которым особо никто и не смотрит, взять коней под уздцы и все — вольный, как ветер в Диком поле, обдувающий ягодицы половецкому хану. Но стоит ли разбрасываться теми, кто мог бы мне помочь освоиться в обществе? Да и, честно сказать, руки чесались до жути. И одна из качественных «чесалок» — это гнилые зубы Вершилы.

— И чего это вы, люди добрые, мальчонку забижаете? — сказал я, стараясь хоть в малом выдерживать стиль общения, которым, как мне кажется уже чуть проникся.

При этом я несколько забылся и о том, что сам в годах младше, скорее всего, Спиридона. Но по физическим показателями, да, он малец.

— Во те, Христос Спаситель, и ентот тут. Ты что, тать? Обворовать меня решил? Глянь, люд честной, колита у него моя! — кричал Илья, перестав лупить железякой на веревке лежащего без движения Спиридона.

Железяка, значит, это тут такое кадило.

— И сказал Христос: «А я говорю вам: если кто-то рубаху желает у тебя отсудить, пусть забирает и плащ», — вырвалась у меня фраза из Нового Завета.

О как, оказывается! А я подкованный в вере. Это хорошо.

— Бейте его! Бесовский он! — закричал Вершило, который встал рядом с лжепопом Ильей.

Я улыбнулся. Бить дьячка — это одно, а вот на меня нападать не спешили. Многие отворачивали глаза, но один взгляд, внимательный, жесткий, я почувствовал. За спинами толпы из человек сорока, которые высыпали из церкви посмотреть на избиение Спиридона, был кто-то, кто изучающе на меня смотрел и выжидал, не проявлял себя.

Я не экстрасенс какой, хотя от этого мира, где я очутился, можно было ожидать чего угодно, хоть и появления сверхспособностей. Но всегда чувствую взгляды, ощущаю интерес к себе. Может быть, это последствия пребывания на войне, или увлечения психологией, которую, наряду с большим количеством иных направлений и наук, стал самостоятельно изучать до подписания контракта. Я, словно зверь, чувствовал отношение к себе, вот Спиридон, он кажется безобидным, а тот взгляд, который продолжает меня прожигать, он опасный.

Кому ты дорогу перешел Владислав? Или это не враг?

— Кайся, грешник! — нашелся, наконец, лжепоп и направил на меня массивный, но грубо исполненный серебряный крест!

— Я ли грешник? — усмехнулся я, поглядывая на то, как сразу четыре человека пробуют обходить меня со всех сторон.

Илья несколько опешил, посмотрел на свой крест, на меня, на крест, вновь уставился на меня. Не работает, стало быть, оружие. А все потому, что в руках у лжеца.

Между тем, один из мужиков дернулся на меня, расставив руки, словно хотел обняться. Но вряд ли он решил наградить меня «обнимашками», скорее охватить, взять в тиски, чтобы дать другим возможность включиться в процесс избиения, моего большого тела.

Моя правая нога устремилась навстречу этому мужику. И он напоролся на боковой удар ноги. Вот только исполнение маваши-гери было болезненным и я поморщился.

Ногами бить — это хорошо, без них никуда, но бить неподготовленными ногами, с нерастянутыми мышцами, с не натренированными связками — это опасность и боль, которую я сейчас и ощущал.

Но рефлексировать и думать о том, как я составлю себе план тренировок, было некогда. Краем зрения увидев, что одного из четырех мужиков скрутило и он валяется на земле, корчиться от боли, я перевел взгляд на оставшихся троих. При этом контролировал, чтобы в драку не влез еще кто. Вопреки здравому смыслу, трое остальных не отступили, не задумались о последствиях, а скопом рванули на меня.

Первого мужика, который чуть вырвался вперед, бью прямым ударом руки в нос. Он временно дезориентирован, что даст мне возможность расправиться с остальными. Второго подсекаю ударом по коленям. Вновь использую ноги. Это у меня навязчивая идея теперь — надо и не надо использовать нижние конечности.

Делаю шаг назад, так как вижу, что не смогу уклониться от следующего удара третьего мужика, да и четвертый почти зашел за спину, а этого допускать нельзя. Так что ухожу назад и влево. И тут пролетает мимо камень. Еще один… Делаю шаг вперед, прямо прижимаясь всем телом к мужику, что решил меня проучить, бьют того лбом в лицо. Прикрываюсь телом потерявшегося бойца и в него прилетает камень. Замечаю в четырех-пяти метрах длинное полено, которое можно было бы назвать «оглоблей» и уже планирую, как доберусь до него. Толкаю обмякшего мужика, лицо которого начинает заливать кровь, на его же подельника и подскакиваю к третьему, ударяя его правым апперкотом. Вот же, кажется, костяшки на руках повредил, опухнет рука.

— Все, хватит! — приказал властный голос.

— А тебе, князь немочно повелевать тута, в вольном граде Берладе, — сказал лжепоп Илья.

Однако и он опустил руку с камнем, да и три мужика, которые явно уже направились на помощь своим почти побежденным товарищам, попятились. Словно прячась за сильным папкой, они зашли за спину Ильи, потеснив там, поскуливавшего, как избитая собака, Вершилу.

— Ты сын Богояра, Владислав? — спросил тот самый властный голос и я увидел вопрошающего.

Вот князь он и есть князь. Сразу виден статус, выделяется такой вот человек из толпы и даже возвышается над ней. Уже чего стоит блестящая, даже в сумраке пасмурного вечера, золотая гривна.

Если я правильно понял, а я уже понял немало, то эти времена — период Древней Руси и золото тут ну очень дорогой металл. А как иначе, если на Руси не добываемый⁈ Так что любое золото на человеке можно расценивать, как признак того, что перед тобой очень не простая личность.