Я молчал. Используя то, что Воисил явно потерял контроль над собой, я постепенно уводил его в сторону, где был князь, да и почти все дружинники. Понятно, что более чем сто пятьдесят метров таким образом не преодолеть, но я думал, что чем ближе, тем больше шансов, что, наконец, кто-то нас увидит. Скорее, сперва услышит, так как Воисил облегчал мне задачу, он истерично рыдал, выкрикивая что-то нечленораздельное.

— Войсил? — закричал Боромир, бегом приближаясь к нам. — Ты убил ратников, которые тебя сторожили? Ты же дядькой для всех был!

Мне получается воспользоваться отвлечением Воисила, шагнуть вперед и вправо, быстро чуть довернуть корпус влево и… я наношу, наконец, свой удар. Правая рука Воисила, отрубленная по плечо, отваливается, как ненужная деталь человеческого организма.

Кровь хлещет из старого воина, но он идет, никто не смеет даже спросить куда и зачем направляется этот гридень, который для многих был своим, дядькой, который подскажет, поможет, поддержит. А я? Вот только стал думать о своем отце в положительном ключе, как узнаю историю Воисила, этого сломленного человека, который пошел на предательство, чтобы только его дочь и сын остались в живых и Богояр не стал им вредить.

Старый воин шел, после он упал на колени и пробовал ползти, опираясь лишь на левую руку, при этом теряя критически много крови.

Иван Ростиславович уже видел Воисила, уже всем было понятно, куда он так настырно ползет. Князь встал и сам подошел к старому ратнику.

— Прости, князь, гореть мне в аду, но не осуждай. Как ты за своего сына все отдашь, так я отдал за своих детей. Дайте меч в руку, помру, как полагается, — сказал Воисил и рухнул на землю, ему тут же вложили в левую руку меч.

Все молчали, смотрели на Воисила. Чувствовалось, что вот это самое главное, не то, что вокруг, не то, что где-то, вдруг, закричали люди и послышались звуки борьбы. Сейчас там станут насиловать девок, да убивать мужчин, грабить дома, возможно, поджигать их. Нет, ничего не важно, только вот этот человек.

— Встать всем в строй! — отдал неожиданно приказ наш князь. — Никифор останешься последним, отнесешь Воисла в дом и подожжешь над ним погребальный огонь, он всегда чтил более остальных грозного Батьку.

Когда в растерянности, не знаешь, что делать, делай по Уставу, или просто выполняй приказы. Так и поступили воины, которые стали выстраиваться в колонну по два.

К нам стали выбегать какие-то люди, бежавшие, скорее всего с тех домов, которые вот прямо сейчас подвергались грабежам. Отдельными группами, скорее толпами, киевляне шли в сторону Золотых ворот к Георгиевскому монастырю, где занимали оборону великокняжеские дружинники. Эти отряды бунтовщиков попутно грабили и развлекались женами и дочерями тех, кто, вероятно, был за Всеволода Ольговича, или же захотел отсидеться в стороне.

Вот и сейчас в недалеко молился мужик, еще один ходил, будто сошедший с ума, он был почти голый, лишь с закопченной тряпкой на причинном месте и что-то бормотал. Какая-то немолодая женщина в разорванном платье с обнаженной грудью, разбитыми в кровь губами и коленями, взывала к совести князя, призывала его встать на защиту ее детей, дочерей, утверждая, что прямо сейчас, рядом, по соседству, их убивают, насилуя и избивая.

Князь сурово посмотрел на женщину и оттолкнул ее ногой.

— Вперед, к Софийским воротам! — приказал князь.

Да, именно туда, куда и посоветовал идти Богояр, так как у Золотых ворот уже начиналась кровавая сеча горожан с хозяином города.

Бросив прощальный взгляд на лежащего в луже крови Воисила, я отправился со всеми дружинниками. Лишь Никифор чуть задержался, читая заупокойную молитву старому воину, которого и похоронить не оказалось времени, или желания. Все же предатель. Но огню его предадут.

Друзья, если нравится книга — поставьте лайки, чтобы Влад сумел выйти из Киева!

Город волновался. Ото всюду слышались крики, тянуло гарью… перед нами выскочила лошадь, с выпученными глазами и с пеной у рта. Заржала, встала на дыбы. За ней из-за угла выскочила свора псов, пытаясь покусать лошадь за ноги.

— Вон пошли! — топнул ногой наш полусотник, и плашмя ударил мечом по одному из псов.

Собаки прыснули в сторону, а перепуганная лошадь поскакала дальше.

— Поймать бы ее… — мечтательно протянул Спирка.

Я не ответил, ловить ее не пришло в голову другим дружинникам, хотя я видел их охочие взгляды. Мы двинулись дальше. Мысли были самые разные.

И заварил же я кашу, ту, что из топора, вернее, с топорами, кистенями, иногда с саблями и мечами, чуть чаще с копьями. В это же блюдо добавлена щепотка безумства, а вместо водицы, каша вариться в изрядной доли кровавого бульона. Огонь, на котором томится котелок с кашей, как по мне, так избыточен. Сильно много огня, того и гляди, каша пригорит, вокруг начинали гореть даже те постройки, которые, наверняка, специально и не поджигали. И где тот переключатель, при помощи которого можно сделать огонь по меньше?

А нет его, сломался, как сломалась психика людей. Буйство толпы, когда отдельный киевлянин перестает быть индивидом, но превращается в маленький механизм, часть большой машины. Бездушной, безумной машины, без отдельного сознания, но с общим, коллективным, примитивным. Убей всех, чтобы выжить!

И все это буйство замешано на религиозности, как это ни странно. Человек совершил преступление в святой День Пасхи! Теперь преграда снята, страхи сменились ожесточением. Нынче только дорога в Ад, так чего сдерживать в себе бесов?

А кто-то вообще помнит о целях восстания, что собирались скинуть Ольговичей, чтобы пригласить Мономаховичей? В тех местах города, через которые мы пробирались, возможно и забыли зачем все это безумие начиналось. Наверняка, там, у Золотых ворот, помнят еще. Для тех киевлян, что устремились к Георгиевскому монастырю и кто там сражается, умирает за свои идеи, Всеволод Ольгович, бывший нежелательным, превращается в абсолютное зло.

Я понял, почему главная арена сражения находится именно у Золотых ворот. Горожане поголовно поверили, что где-то рядом находится князь переяславльский, Изяслав Мстиславович. Жители Киева хотят открыть ему эти врата, символизирующие Иерусалимские, через которые Иисус Христос въезжал на своем осле в город. Так и Изяслав должен въехать в Киев.

А еще, Золотые ворота намного проще защищать. Это, по сути большая вежа, или маленькая крепость. Человек пятьдесят защитников могут удерживать ворота очень долго, если только в наличии достаточно дистанционного оружия.

В какой-то момент, надышавшись угарным газом, насыщенным уверенностью киевлян, что придет Изяслава, я даже сам начинал думать, что так и произойдет. Пусть этот слух и пошел от меня, но подобный факт ведь не исключает то, что возле города, как и в самом Киеве, должны быть представители, осведомители, шпионы Изяслава Мстиславовича. Уверен, что в стольном граде есть и те, кто докладывает другим князьям, в Смоленск, или Ростов.

Но так быстро среагировать Изяславу вряд ли дано. Нужно собрать дружину, оголить границу со Степью, разослать по малым крепостицам вестовых, чтобы те передали приказы дружинникам на сбор. А после еще и дойти до Киева. И пусть Переяславль находится не так далеко, но дня три для перехода понадобиться, если не больше.

Софийские ворота мы прошли без серьезных проблем. Тут были люди, но, скорее те, кто не сражаться хотел, а бежал из города в противоположном направлении от главных сражений за Киев. Так что организованный отряд хорошо вооруженных воинов с хмурыми лицами, пропускали, лишь изредка взывая к чести и милосердию защитить. Были несколько женщин, которые пытались вручить своих младенцев нашим дружинникам, чтобы те спасли хотя бы детей. Дым становился для людей большой проблемой, он пугал, затуманенные головы принимали крайне спорные решения, как те, когда матери отдавали своих детей.

Я изнывал от недостатка информации. Не люблю такие моменты, когда не все понятно и нет логичного объяснения обстоятельствам и поступкам. Зачем отдавать детей, зачем тут, у Подола толпиться, если можно выйти из города и спокойно переждать бурю в ближайших лесках, или заводях? Ответ нашелся тогда, как мы подошли к Подольским воротам.