Остатки нашей дружины заняли круговую оборону, но особо никто не стремился нападать на нас. Скорее всего это было вызвано тем, что киевляне знали о нас и о том, что мы не со Всеволодом Ольговичем, а сами по себе. Ну и вид вооруженных и готовых убивать воинов явно отрезвлял.

Голова начинала кружиться, появлялась слабость и подташнивало, но состояние было пока не критичным. Уже взгромоздившись в седло, я смотрел на лежащего в луже крови Воисила. Зачем? Почему он так поступил? Я не понял. У многих дружинников Ивана Ростиславовича оставались родственники в Звенигороде, но никто из них не стал… И теперь этот воин, отдавший дружине много своих лет, вот так закончил свой путь, быть убитым моей рукой.

В Киеве начиналась сущая вакханалия. Не без моей помощи сегодняшний день войдет в историю. Летописцы обязаны будут написать о том, что твориться прямо сейчас в стольном граде. Жалко только, что горит Брячиславово подворье — очень красивый комплекс из теремов и гриденных палат. Главные уличные бои вместе с пожаром разгорались именно в этом месте, почти что в центре Киева.

— Встать всем в строй! — отдал приказ наш князь.

Воины выстраивались в колонну по два. Впереди и сзади расположились самые опытные и умелые воины. Авангардом командовал сам князь, а старший сотник Боромир возглавил ратников в конце колонны. Очень помогал тот факт, что обоз нашей дружины все-таки был выведен за пределы Киева и располагался в лесу шестью верстами севернее стольного града. Все-таки Иван Ростиславович услышал меня, а может быть прислушался к доводам десятника Мирона или полусотника Никифора. Телеги и заводные кони сильно бы нас замедляли и усложняли выход из бунтующего города.

— Замест Мирона его десятком и десятком новиков командует Влад, — отдал очередной приказ князь и растянувшиеся метров на двести наша кавалькада пришла в движение.

Его ближние гридни оттянули зареванную бабу, и небрежно отшвырнули ее подальше от дороги. На данный момент только она стояла на нашем пути, чтобы уходить из города, оказавшегося столь негостеприимным, агонизирующим. Молящийся в сторонке мужик было дело встал с колен, рванул в нашу сторону, но направленное на него копье, вразумила киевлянина. Тут ему помощи не будет. Война диктует свои ответы на вопросы о морали, сейчас нужно спасать дружину. Это не совсем наша война.

Часть дружинников отправилась вместе с обозом из города еще вчера, иначе те сто человек, которые были в дружине, могли растянуться и на пол версты, заполняя улицы Киева.

Бросив последний взгляд на Воисила, его труп, я с немалым огорчением вздохнул воздуха, уже наполненного угарным дымом и направил своего коня в сторону Софийских ворот Киева. Я поверил Богояру, что этот проход на Владимиров город и далее Покровские ворота будут свободные на выход. Не говоря от кого информация, я убедил князя именно туда направиться. Начиналась операция по нашему бегству из оказавшегося чужим и враждебном городу. Лишь только маленькая грустинка то и дело сжимало мне сердце. Рахиль…

Днем ранее

— Ты не забыл, отрок, сын предателя, что с тебя долг? — когда я делал разминку, специально для того проснувшись рано утром, чтобы отправиться к Арону, мне начал портить настроение Вышата.

— Кому я должен, всем прощаю! — заявил я, заставляя полусотника напрячься, чтобы понять сущность сказанного.

— Твой отец… — начал было Вышата, но я не был настроен с ним пикироваться.

— Иди к Богояру и ему о том говори! А у меня есть свои старшие, чтобы я слушал их, но не тебя, полусотник! Или без оружия покружимся? — решительно говорил я.

— Знай, что я слежу за тобой, знаю, что к купцу ходишь, не отдашь долг, найду как покарать и твой полусотник Никифор не поможет, а Мирон, так и подавно, — зло ощерился Вышата и пошел прочь.

Следит за мной? А вот это уже плохо. Я несколько неправильно расценил обстановку, когда после боя посчитал, что конфликт с Вышатой полностью исчерпан. Понимал же, что полусотник будет искать момент, чтобы отомстить мне за то, как я ранее воткнул его в землю прогибом. Но после битвы никаких особых претензий он не выставлял. Сейчас же, когда, видимо его длинный нос учуял запах серебра, которое достается мне по итогам сражения и удачной торговой сделки, решил вновь рэкетом заняться.

В моих планах сегодня очень много таких дел, о которых не нужно знать никому. Потому… Пора убрать Вышату со сцены начинающегося спектакля. Я быстро оделся и направился к Ивану Ростиславовичу. Уже не секрет, что к нему приходила делегация из горожан. Вопросы у киевского князя могут быть, очень серьезные вопросы. Нас просто не выпустят из города, если будет хоть какое подозрение в участии в бунте.

Князь встречал меня нехотя. Каждый дружинник мог обращаться к Ивану Ростиславовичу напрямую, чем я и воспользовался. Нельзя мне бездействовать.

Я смотрел на князя и видел в нем растерявшегося человека. Когда сильный мужчина, вдруг, а такое все же бывает, дает слабину, начинает хандрить, ему кажется, что кто-то посягает на его авторитет. Особенно болезненно протекает любое снижение статуса, даже если снижение не реальное у тех, кто обладал или обладает властью. Так что свою долю выволочки я получал с неким своим особым философским взглядом на происходящее. Пусть для князя это станет психологическим тренингом.

— Кто тебе дозволил говорить от моего имени с киевлянами? По стопам родителя своего идешь? Или в сговор с ним вступил? — кричал Иван Ростиславович.

А я и подумывал, а не совершил ли ошибку, когда выбрал сторону князя в конфликте. Вон как он напрягает голосовые связки, чтобы только сорваться на мне. Но резкий тон Ивана Ростиславовича нужно воспринимать так, что он не знает, что делать. Оказаться в центре вероятных событий — это выбор.

— Я не вступал в сговор, князь, но ты сам знаешь, какая опасность нависла над нами. Уходить из города нужно, Иван Ростиславович, быстро уходить, но лучше это делать в тумане войны, — говорил я, отмечая, что мои слова не находят отклика.

— Что ты желаешь мне этим сказать? — спросил князь.

— Нам нужен бунт в Киеве, чтобы уйти, возможно прихватив с собой что-то полезное, — сказал я и был почти уверен, что сейчас польются слова про честь и все такое, но Иван Ростиславович молчал.

Пауза затягивалась и становилась неловкой. Но я не спешил давить на князя, говорить про то, что времени нет, нужно решать.

— Если начнется бунт, то нас первыми… — высказал свои мысли вслух князь.

— Нет, будет чем заняться великокняжеским дружинникам, особливо, если ты скажешь Всеволоду, что не принял сторону, — привел я свои аргументы.

Есть метод, чтобы собеседника чуть больше к себе расположить и создать больший уровень доверия. Рассказать какую-нибудь тайну.

Еще раньше я сильно сомневался в том, говорить ли князю о моих подозрениях, что полусотник Вышата и есть предатель. Разные причины были тому, главная из которых состоит в том, что я думал поступить иначе и шантажом, иными способами, но сделать из Вышаты своего человека, который иногда, но поддакивал мне, когда я стану говорить. Пусть и дальше бы предавал, но под моим контролем.

И только утренний разговор с полусотником окончательно убедил меня в том, что Вышата не тот человек, который станет думать рационально и пойдет на сделку со мной. Даже, если будет реальная угроза того, что я расскажу князю о его предательстве, полусотник, скорее, рванет на меня с мечом, а после удариться в бега, чем начнет служить мне. Почему-то он меня слишком ненавидит. Наверное, Богояр так смог надавить на Вышату, чтобы тот стал предателем, что теперь полусотник томится желанием отыграться на мне. Вот и планы мои может порушить.

— Богояр предал, теперь Вышата! — возмущался Иван Ростиславович. — Кто нынче клятву держать умеет?

— Князь, я не могу быть тем, кто со всеми в соре. Я рассказал тебе о Вышате, так как должен был, — сказал я.

Не стоило бы вовсе мое имя вспоминать в связи с изменой Вышаты.