— Подальше от него! — рявкнул Тайт мечнице–диалогус.

Харуки ловко отскочила от монстра, когда тот замахнулся на нее уцелевшим отростком. Сестра начала грациозно отступать, но споткнулась, заметив, что на ее нагруднике — или, точнее, из него — что–то растет. Там, где нечестивый огонь коснулся бронежилета, его материал переродился в клубок извивающихся щупалец с лезвиями на кончиках. Крик отвращения мечницы быстро сменился воплем ужаса: чары мутации распространились на внутреннюю часть снаряжения и впились в плоть под ним. Уронив клинок, диалогус начала возиться с креплениями нагрудника. Ее зрачки уже расширились от боли.

— Иди сюда! — заорал Иона. Он продолжал стрелять, стараясь отвлечь монстра от пострадавшей сестры. — Сюда, ублюдок!

Чудовище с ошеломительным проворством дернуло конечностью в сторону Тайта и окатило его ярким пламенем. Ослепленный, Иона неуклюже попятился. Его кожу закололо от нечестивого жара, и он почувствовал жажду потустороннего огня расплавлять и лепить заново все на своем пути. Бронежилет стек с тела хозяина, превратившись в слизь… но тело Тайта и оснащение, которое он носил годами, оказались неуязвимыми для демонического касания. Не пострадали даже его кожаная форма, пояс и сапоги. Несомненно, их тоже запятнало проклятие Ионы.

«Моя скверна укоренилась глубже твоей», — смутно подумал он, когда языки пламени опали.

Оскалившись от ненависти, Тайт попробовал выстрелить еще раз, однако пистолет чавкнул в его руке. Опустив глаза, Иона увидел, что оружие трансмутировало в точную копию самого себя, только из сырого мяса, и вскрикнул от омерзения. Когда чудовище снова устремилось к нему, Тайт выбросил кусок плоти и достал «Элегию», хотя совсем не желал тратить последнюю драгоценную пулю.

— Давай, гад! — вызывающе рявкнул он.

Луч ослепительно–белой энергии поразил демона сбоку, испарив середину торса. Монстр взвыл и, уменьшив пылающую колонну своего тела, чтобы закрыть рану, повернулся к новому противнику. Тот направил мелта–ружье в многочисленные лица отродья.

— Истина сжигает чисто! — взревела сестра Индрик. Она снова нажала на спуск, и луч опалил чудовище в равной мере жаром и верой. — Чистота искореняет истинно!

Голова демона исчезла во вспышке соперничающих энергий, вихревые волны от которой разошлись по всему его телу. С громким шипящим хлопком монстр рассеялся облачком желтого дыма.

Кашляя от смрада кипучей серы, Иона поспешил к Харуки. Мечница лежала на спине, вокруг ее головы расползалась лужа крови, а из разорванных глазниц и рта торчали наросты, похожие на актиний. Руки и ноги женщины спазматически дергались, но Тайт не понимал, теплится ли еще в ней жизнь или же заражение дошло до конечностей.

— Поганая смерть, — рассудила Индрик, присоединяясь к Тайту. — Ты храбро сражалась, сестра–диалогус.

Не говоря больше ни слова, Туриза испепелила голову и плечи убитой.

— Покойся с миром, сестра, — добавил Иона, поднимая меч, оброненный Харуки.

Впечатленный мастерством оружейника, он проверил балансировку. Силовые клинки вообще встречались редко, а этот оказался уникальным.

«Вечно откладывать нельзя», — подумал Тайт и наконец обернулся к Хагалац.

Настоятельница неподвижно стояла там, где Иона в последний раз видел ее, и сохраняла прежнюю позу — спиной к нему, руки подняты в попытке закрыться от демона. Бронежилет Хагалац приобрел неоново–розовый цвет, а лицо и кисти женщины странно блестели. Приблизившись к ней, Тайт понял, в чем дело. Если снаряжение под воздействием демонического огня только сменило окраску, его хозяйке повезло меньше.

— Мне жаль, — сказал Иона.

Он не извинялся, а выражал свою скорбь.

Настоятельница Хагалац превратилась в серебряную статую, и на ее лице застыла удивленная гримаса. Хотя, возможно, она выражала благоговение? Ужас? Или даже шок откровения?

— Огромная потеря для Последней Свечи, — произнесла сестра Чиноа. Тайт лишь сейчас заметил, что остальные подошли к нему. — У настоятельницы была могучая душа.

— Да, — печально согласился Иона.

Не то чтобы он успел сдружиться с Хагалац, однако по меркам высокопоставленных адептов Экклезиархии женщина обладала до приятного рациональным мышлением. Раньше Тайт почти верил, что она знает, что делает.

«Хагалац сама верила в это. Вот почему она утратила бдительность и пала».

— Архивраг вечно выискивает в нас слабости, — сурово провозгласила Камилла. — Мгновенная небрежность порождает…

— Надо идти дальше, — перебил Иона.

Он был не в том настроении, чтобы выслушивать поношения, тем более из уст идиотки.

Группа пересекла дворик в молчании. Все оставались начеку, но не ждали новых ловушек, инстинктивно чувствуя, что это место уже взяло свою плату.

В противоположной стене находились девять простых деревянных дверей, выкрашенных в разные цвета, — от белого в левом конце ряда до черного на правом краю. Ручек не имелось, однако панели не выглядели прочными. Их наверняка удалось бы взломать.

— Индрик? — обратилась за советом Чиноа.

— Не могу помочь, старшая сестра. Ничего подобного я не видела.

— У нас будет только один шанс, — с полной убежденностью сказал Иона.

— А если мы выберем неверно? — спросила Аокихара.

— Не знаю. Возможно, правильного выбора вообще нет, только разные варианты ошибочного.

«Возможно, одни принесут больше мучений, чем другие…»

— Белый, — заявила Камилла. — Цвет чистоты.

— Или пустоты, — насмешливо отозвался Тайт. — Ты серьезно думаешь, что здесь есть что–то непорочное?

— Может, черный? — предположила Чиноа. — Как душа нашего врага.

— Иной оттенок пустоты. — Иона покачал головой. — Это мне тоже не нравится. Кроме того, его цвет — не черный.

«А серебряного тут нет».

Женевьева указала на дверь, следующую за черной. Сине–фиолетовую.

— Да… да, думаю, ты права, сестра, — проговорил Тайт. За прошедшие годы он научился ненавидеть густое зловредное индиго. — Таким всегда был его второй поганый цвет.

Иона подвел группу к двери с осторожностью, словно им предстояла встреча с ядовитым змеем. Чем ближе он подходил, тем увереннее полагал, что за ней скрывается самый прямой путь к добыче, если вообще не единственный. Но это не значило, что дорога получится легкой.

— Мне дверь не нравится, — произнесла Камилла, державшаяся позади. — У нее греховный оттенок.

Не слушая целестинку, Тайт положил ладонь на сине–фиолетовую панель. Он заранее подобрался, готовясь ощутить какую–нибудь реакцию: прилив тепла… холода… дурноты… хоть что–то. Но ничего не произошло.

«И не случится, пока я не решу окончательно», — рассудил Иона.

Он толкнул дверь.

Индиговая створка распахнулась, и за ней обнаружился высокий арочный проход, выкрашенный в тот же тон. С потолка через равные промежутки свисали перевернутые стеклянные пирамидки, которые тихо потрескивали, излучая свет. Его оттенок медленно изменялся от голубого к розовому и обратно, вследствие чего цвет коридора становился то более, то менее темным. В обоих стенах виднелись ряды треугольных ниш. Размещенные в них окна выходили на расчерченную серебряной паутиной тьму, что нависала над внутренним двором. Казалось, тоннель каким–то образом пересекает небо.

— Надо попробовать остальные, — неуверенно предложила Камилла.

— Не выйдет, — сказала Индрик.

Тайт понял, что она права. Другие двери не исчезли, но уже никуда не вели: створки превратились в изображения самих себя, и поверхность стены проглядывала сквозь потускневшие слои красок.

Даже Камилла воздержалась от замечаний по поводу странной перемены. Все они уже перестали удивляться подобным диковинам.

— Решение принято, — постановила Чиноа, подходя к порогу. — Молюсь, чтобы оно оказалось рожденным в Свете Бога–Императора.

— Выбор сделал я, и первым идти мне, — вызвался Иона.

Как только он шагнул в коридор, тот удлинился, словно желая достичь бесконечности… и резко сжался, как резиновый шнур, который растянули до точки разрыва и вдруг отпустили.