— Завершено. Разве что ты тоже ищешь моей кары, сестра?

— Отнюдь нет, — признала Кровоточащий Ангел с бритвенно–острой улыбкой.

По какому бы пути ни возносилось это Воплощение, оно неизменно оказывалось высокомерным — но не глупым. Если не считать Кающегося Рыцаря, что стоял справа от Ангела, она была слабейшей из нынешних аватаров: ее апофеоз едва успел начаться, когда Дозорный пробудил ее. Из всех троих только Немой Свидетель полностью проснулся до того, как получить благословение Мух.

Свидетель, как и всегда, стала наиболее изящным из Воплощений. Внешне не затронутая божественными язвами разложения, она приняла облик стройной женщины в простом белом платье, навечно скрестившей руки на груди. Длинными пальцами аватар касалась плеч. Полное отсутствие волос на голове подчеркивало элегантность ее черт и безупречность кожи, белой как слоновая кость. Сущность изучала Дозорного сильно скошенными большими глазами. Их скорбный взор превосходил красноречием любые слова, поэтому она не имела рта, чтобы не тратить на них время. Между ее носом и подбородком находился плоский участок плоти, помеченный круглым символом Непорочности.

Дозорный не сумел определить, по какому пути ступала Свидетель, когда он освободил ее, однако Воплощение без возражений подчинилось его власти. Оно оказалось самым могущественным в свите Высшего — за исключением Умельца, которому достался особенный носитель.

— Вперед, в город невежественных, — распорядился Дозорный. — Шагайте по их серым безликим улочкам, разбрасывайте семена их погибели. Разносите благословение червей везде и всюду, творите его глубоким и связующим, дабы там, где прошли мы, неверующие увидели ядовитый свет и переродились.

Свидетель заскользила вперед, словно призрак, не меняя позу. Миг спустя она исчезла — просочилась в одну из невидимых трещин в помещении. Облаченный в доспехи Рыцарь последовал за ней и шагнул в ничто.

Весь архипелаг испещряли тонкие линии разломов бытия, но особенно часто они встречались в местах, отмеченных случаями безмерного насилия или безупречного страдания. Возвышенные Воплощения уже не принадлежали только материальному миру, и такие трещины служили им дверями на метафизический подуровень Кольца, что позволяло аватарам практически беспрепятственно перемещаться в его пределах.

— А что с этим местом и существами в нем? — уточнила Кровоточащий Ангел.

— Они мои, — сказал Дозорный. — Иди.

После ее отбытия он подошел к последней из запертых келий и изучил ее обитателя. Изнутри на аватара уставился единственный глаз Истерзанного Пророка, раздутый от честолюбия и лукавства. Это создание, намного более старое, чем остальные Воплощения, очень далеко продвинулось по Пути Секретов — так далеко, что уже не обратить, — и стало слишком опасным для открытой борьбы. Вне подавляющих полей камеры оно превратилось бы в могучего противника.

— Здесь ты и останешься, брат–сестра, — постановил Дозорный.

Положив руку на дверь клетки, он сосредоточил усилия воли на запирающих механизмах и потребовал от них повиновения. Устройства, откованные из адамантия, проржавели так же послушно, как и обычное железо. Люк заклинило намертво. Затем аватар одарил тем же самым благословением входную дверь помещения и, в знак почтения к своему носителю, металлический стол с оковами, на котором их мучили когда–то. Исполнив это, Воплощение шагнуло за пределы реальности. Ему предстояло выполнить обещание.

— Я иду, Лемарш, — сказал Дозорный, и его тело растворилось в мире воображения.

Серая сучка уже намолола достаточно чепухи, не так ли, друзья? Ее заунывные разъяснения стали последним гвоздем в крышку нашего общего гроба, сколоченного из плоти и изувеченных иллюзий. Мне уже почти надоело делить с ней тело и печься о ее ханжеских ограничениях или волочить ее на себе от кризиса к апофеозу всякий раз, когда ей не хватает храбрости и хлипкие нервишки ходуном ходят от праведной лихорадки. Половина жизни — не так уж много, когда твоя вторая половина — скромница, которая не знает, чего хочет, и даже не знает, каково это — хотеть по–настоящему. Вода и доброе вино не смешиваются, и мешать их не надо!

Но вскоре я забуду о вторых ролях!

Близится финал нашего безрадостного союза, основанного на взаимном неловком недоверии, ибо я намерена воспарить и вышвырнуть ее прочь. Она все еще думает, что тянет нас за ниточки, вот только на деле они — скользкие скрытые струнки, и двойняшка теряет хватку, доказательством чему служит сие послание. Я написала эти слова сразу за ее последним погребальным плачем, завладев нашими пальчиками и обдурив ее, пока она блуждала среди мыслей о том, что случится завтра.

О, я вижу это прямо сейчас, словно мы уже там — шагаем по столбовой дороге к милому позорному столбу. Я ощущаю вкус того, что ждет нас в зеркальной клетке впереди, и знаю: у моей двойняшки слишком мало сил и мозгов, чтобы поступить так, как нужно. Она попросит меня сокрушить судьбоносное стекло вместо нее, но, совершив это, я создам себя заново, созрею в том логове вездесущности и больше никогда не уйду.

Поверьте мне, дорогие друзья по вражде: самые надежно хранимые тайны скоро выйдут на свет, ибо весь свет — моя сцена, а сцены устраивать я люблю!

Завершив переправу, группа остановилась поесть и отдохнуть. Привал они устроили в кругу вертикально стоящих камней сразу за мостом Веритас. За время перехода погода ухудшилась — приближался шторм. Зарядил ливень, и пелена темных облаков превратила полдень в тусклые сумерки.

Взглянув на океан, Иона увидел у горизонта раздутый конус яростного смерча, который сплетал небо и воду в единую круговерть. Даже из такой дали до Тайта долетал ветер, несущий соленый смрад взбаламученных глубин. Вдоль воронки искрили разряды молний, а возле ее верхушки порхали тени, волочащие за собой длинные хвосты. Иона не представлял, что они такое, но в их движениях ощущалась хищная грациозность, которая ему совсем не нравилась.

«Она плавает в других океанах, которые больше и глубже наших, — прошептал безумный рыбник из прошлого, пока его ухмылка расширялась до бесконечности. — Хочешь поглядеть?»

Отвернувшись, Тайт посмотрел на здание, ждущее их дальше по дороге. Люкс–Новус, как и Сакрасту, возвели у основания горы–шпиля, и его фундамент углублялся в толщу скалы, однако на этом сходство заканчивалось. В отличие от заплесневелого госпиталя, схола сияла великолепием.

Мраморные стены блистали в полумраке, придавая зданию облик элегантного фантома на фоне темной громады Веритаса. Вдоль фронтона тянулся ряд желобчатых столпов с капителями в форме перевернутых пирамид, увешанных каменными свитками. Колоннада поддерживала большой сандрик[8], имевший очертания узкоугольного клина. Его стороны, выполненные в виде цепей из соединенных рук, окаймляли Око Истины.

За столпами переливались треугольные окна, вместе образующие еще один гигантский треугольник высотой девять этажей. Вверху, в направлении заднего фасада, виднелась часть купола, громоотводы на которой размещались в вершинах воображаемых геометрических фигур. Вероятно, Планетарий находился под этим шипастым полушарием из стекла.

— Когда будем подходить, не смотрите туда, — предупредила Индрик своих спутников. — Отводите глаза.

— Почему, целестинка? — нахмурившись, спросила сестра Наврин. — Я надеялась изучить аномалии снаружи.

— Иначе мы никогда не дойдем, — пожала плечами Туриза. Пластины ее доспеха проскрежетали друг о друга.

— Нелепость какая–то, сестра.