— Как думаешь, все чудовища палатины здесь? — спросила Милосердие.
— Шевелись давай!
— Повинуюсь, моя госпожа! — Отвесив поклон, двойняшка прыгнула со стены и приземлилась на территории собора, как покрытая шипами кошка.
«Она набирается сил», — рассудила Асената, когда ее сестра помчалась к зданию.
— Верно, — согласилась Милосердие, — но я все равно донесу тебя до твоего светильничка!
Зеркальный Странник стоял перед девятым и последним кругом, в котором насчитывалось девять молящихся. Их руки вытянулись в несколько раз, чтобы рабы сумели охватить вытянутый кристалл в центре платформы, а в окаменевшей плоти возникли серебряные прожилки. В отличие от созданий во внешних кольцах, эти существа носили сине–фиолетовые одеяния, расшитые зазубренной руной Истерзанного Пророка. Чутье подсказало Зеркальному Страннику, что перед ним истинные последователи его врага, а не заколдованные прислужники. Впрочем, и эти девять учеников пожертвовали своими душами ради дела их господина.
— Ты все погубишь, брат, — предупредила путника его потерянная сестра.
— Не все погибели одинаковы, — провозгласил Зеркальный Странник, воздев меч. Его клинок превратился в язык пламени из черного железа. — Гори!
Он рассек одно из звеньев цепи, и хор пронзительно завизжал. Коллективные муки дрожью разнеслись по кристаллическому диску и громом отозвались в пустоте. Меч раскололся, однако огонь ринулся по кругу, трансформируя каждого аколита в грубо сработанную статую из обсидиана. Их глаза обернулись вулканическими жерлами, которые изрыгнули ввысь магму, окрасившую душесвод в кроваво–алый цвет.
Раскинув руки, Зеркальный Странник всей грудью вдохнул эссенцию духа своего врага и ощутил вкус…
…воскресшего мечтателя, свободного от сомнений и моральных норм, жаждущего поведать всем абсолютную Истину, — но, как бы высоко он ни вознесся, все равно опускается…
Вниз!
…начинающего творца Судьбы и Удачи, коему суждены одни неудачи, — и он становится все более злобным, чувствуя, что предназначение будет вечно толкать его…
Вниз!
…каверзного раба своей страсти, что цепляется за надежды, которых уже не питает, и прет напролом через паутину вероятностей, становящуюся тем запутаннее, чем дальше он лезет…
Вниз, вечно и неизменно вниз, ибо что еще остается?
Небо сгорало заживо, его крик понижался до рева, а красный свет Проклятия сочился сквозь круговерть бури, преображая Перигелий в абстрактный пейзаж преисподней. Из множества разломов в толще горы изливалась булькающая лава, которая текла по склонам, будто кровь, и испаряла дождевую воду. Казалось, что рухнул какой–то незримый барьер, сдерживавший воронку смерча: она повернула к пику и мчалась туда, извергая по пути огненные шары и молнии. Живые и мертвые, подхваченные воздушными потоками, вертелись и пылали вместе со штормом, поддерживая его вой своими воплями.
Когда двойняшки почти достигли цели, вся вершина горы раскололась, и большая часть собора рухнула в бездну, но светоносная башня выстояла, словно ее фундамент уходил корнями в ядро планеты.
Чувствуя, что скала рассыпается у них под ногами, Асената полностью уступила тело неимоверно проворной сестре. Милосердие весело перелетала с одной ненадежной опоры на другую, с ошеломительной точностью выбирая время прыжка и сохраняя равновесие. Ощущая свирепую простую радость мерзавки, Гиад отчасти хотела разделить ее эмоции — пожить моментом и полюбить его, какой бы ни оказалась цена.
— О, цена не важна, сестра, — подбродрила ее Милосердие, — поскольку ничего большего или лучшего ты не сыщешь!
После финальной череды скачков и пируэтов она запрыгнула на стену башни и впилась в кладку пальцами и ступнями, чтобы двойняшек не сорвал ветер.
— Ты ошибаешься, — прошептала Асената.
— Скоро узнаем, сестра, — в кои–то веки искренне произнесла Милосердие.
Мирно посвистывая, она полезла вверх.
Зеркальный Странник прошел через последний круг, не сводя глаз с вытянутого шипа перед собой. Игла осталась последним фрагментом белого кристалла на обсидиановой платформе, покорившейся ярости путника. Ее окружали восемь колец пылающих рабов — внешняя цепь рассыпалась прахом, ибо число девять утратило здесь главенствующую роль. То же самое произошло и с призмами, что обращались вокруг шипа: их осталось восемь, и теперь они вертелись с неистовством берсеркеров, испуская рубиновый свет.
+Мир принадлежит тебе, Зеркальный Странник,+ прошептал в его разуме знакомый голос. Лишенный своего хора, он звучал еле слышно, но от того не менее злобно.
— Меня зовут Иона, — сказал разрушитель. Его ярость вновь скрутилась клубком, насытившись учиненным раздором, однако вскоре ее аппетит опять пробудится.
+Так или иначе, он твой.+
— А я по–прежнему не хочу его. — Тайт догадался, что речь снова идет о еретическом томе. Иона все так же сжимал книгу в левой руке, словно дорогую ему вещь, хотя ненавидел ее сильнее всего на свете — даже больше, чем злейшего врага. Проклятый фолиант казался живым, как никогда прежде: его обложка пульсировала, будто в предвкушении чего–то. — Никогда не хотел!
+Ты не узнаешь точно, пока не закончишь его,+ не отступал несостоявшийся творец.
— А если я не стану?
+Станешь. Ты не сможешь иначе, поэтому я и выбрал тебя.+
— Ты меня не знаешь! — рявкнул Тайт, шагая к кристаллу.
Когда Иона подступил ближе, игла обрела прозрачность, и он увидел иссохшее существо внутри, подобное насекомому, застывшему в хрустале. Раб страстей выглядел почти так же, каким Тайт помнил его по Истерзанному Святилищу, — лицо ученого, туго обтянувшее череп, ползучие тонкие строчки на коже, — но с одним важнейшим отличием. Глазницы создания превратились в пустые черные ямы.
«Я знал, что их у кого–то украли», — подумал Иона, представив себе выпученные глаза, которые вызвали у него омерзение столько лет назад.
+Просто позаимствовали,+ сказал его враг, говоря при помощи мыслей, а не застывших губ. + Зрение всегда пропадает быстро.+
— Ты же говорил, что ничто никогда не теряется.
+Возможно, я солгал.+
— А еще о чем ты солгал? — Путник достал пистолет, и плоскость под ним вздрогнула, ожидая развязки. Пуля в патроннике загудела, жаждая исполнить свое предназначение.
+Закончи все, и увидишь, Иона Тайт.+
Цепляясь за стену, двойняшки посмотрели вниз. Скала далеко внизу распалась со стоном измученного камня, увлекая в бездну обе армии. Вскоре осталась только башня, возносящаяся из вихрей дыма с проблесками пламени. Смерч кружил рядом с ней, будто хищник возле добычи, и сдерживал его один лишь свет наверху.
— Не останавливайся, сестра! — крикнула Асената, перекрыв вой шквального ветра.
— Ты никогда еще не называла меня сестрой! — восхищенно завопила Милосердие.
— Лезь!
Пока они карабкались выше, Гиад заметила сквозь пелену бури, что вершины трех окружных гор ярко пылают белизной. Очевидно, на четырех других творилось то же самое, поскольку Семь Шпилей были связаны так же прочно, как Асената и ее двойняшка. Гиад понятия не имела, что означает сияние, однако зрелище почему–то заставило ее вспомнить об Афанасии. Наблюдает ли он за падением Перигелия с одного из тех пиков?
Асената вновь спросила себя, стоило ли помогать мальчику–колдуну, но сердцем просто пожелала ему выжить. Возможно, иных доказательств ее правоты и не требовалось.
— Тебе может не понравиться то, что мы там найдем, — предупредила Милосердие, когда сестры приблизились к верхушке башни.
— Мое мнение неважно, — заявила Асената.
— Но, несомненно…
Двойняшки вскрикнули от боли — что–то промчалось мимо, распоров им спину когтями. Оглянувшись, они увидели, как Воплощение в красной рясе уносится прочь на своем демоническом скакуне. Развернув гигантское насекомое, из раззявленной пасти которого вырывались потоки мух, женщина вновь погнала его к сестрам. Хоботок твари сгорел, но наездница сжимала в каждой из шести рук длинный хирургический скальпель. Из трещин в ее круглых глазных линзах струился зеленый газ.
