Вот и познакомились.

Особого выбора у меня не оставалось кроме как дождаться ночи и продолжить своё путешествие. Раскалённый стеклянный шар, который самопроизвольно прыгает может вызвать подозрения. Особенно днём, когда на улице слишком много народа. Под мягкой дланью ночного светила люди перестают обращать внимание на то, что происходит снаружи, сконцентрировавшись на своих домашних делах. Шансы уйти из деревни незамеченной у меня будут гораздо выше. Оставаться здесь больше не хотелось. Во мне зрела какая-то детская обида на девушку, у которой, похоже, не всё в порядке с головой. Быть у неё в заложницах не хотелось совсем.

Приняв для себя решение, совершенно неожиданно, впервые за несколько месяцев я уснула. Не отключилась из-за потери сил, а именно уснула, из сладкой, спокойной дрёмы провалившись в сон о далёком прошлом.

— Учитель! — Крепкий подзатыльник от отца выбил землю из-под ног.

— Совсем сдурела?! — хриплый голос напополам с хмельными парами ещё больше усилили мою ненависть к нему. — Заткнись и сиди!

Очередная проглоченная обида от папы уважения к родителям не добавила. Спустя секунду я закричала от боли — отец намотал мои волосы на кулак и грубо потянул в угол, где в страхе съёжились сестрёнки.

— Накликала на нашу семью! — запричитала в своём репертуаре мать. — Говорили же тебе, не ходи ты к нему! Говорили! — она сорвалась на крик и, как обычно, начала впадать в истерику на пустом месте.

Была ли это инквизиция на самом деле, и почему родители безошибочно определили, кому принадлежат эти накидки? Они далеко не всегда смогут вспомнить, кто же продал им прогорклое масло три года назад, а эти накидки стали чуть ли не знаковыми. Откуда? Из книг, которые они никогда не читали? Да и вообще, зачем эти люди появились здесь, неужели из-за учителя?

Мне хотелось пробраться к окну, чтобы посмотреть ещё раз, но сделать это незаметно не представлялось возможным: мать, роняя слёзы и вопрошая богов, нарезала круги по комнате, отец пыхтел, сжимая кулаки, подглядывая в крошечную щель между рассохшимися стыками хлипких, неровных стен.

— Что там? — спросила отца мама, отвлёкшись от своего траурного хода.

— Снаружи стоят, боятся, наверное, — прокомментировал отец.

Я всё-так решилась выползти из угла. Тихонько я переставляла руки, постоянно оглядываясь на родителей. Тёплая ладошка Мелоди, моей младшей сестры, легла на щиколотку, и я еле слышно зашипела.

— Ри, нельзя, — пролепетала Алана, самая мелкая из нас.

Я хотела шикнуть и на неё, но Мелоди неожиданно сильно вонзила коготочки в кожу. Я закусила губу чтобы не взвыть, из глаз засочились слёзы. Ух и покажу я тебе, мелочь! Неблагодарные!

В этот момент нас всех оглушило. Вся посуда, что была в нашем доме, подпрыгнула, а из воздуха будто ножницами вырезали все звуки.

Я растерянно смотрела по сторонам, не понимая, что происходит. Отец в страхе отпрянул от «смотровой площадки» и повернулся к нам, что-то закричав, но что — никто так и не услышал.

Вокруг творился немой хаос, картинка происходящего медленно плыла, обходя мысли стороной. Голова отказалась работать, будто кто-то включил режим стороннего наблюдателя.

А потом всё стихло.

Первое, что я поняла — случилось нечто непредвиденное. И для приехавших в гости к учителю Аарону инквизиторов в том числе. Голова гудела, саднила щиколотка, Мелоди и вправду меня не пожалела: места, где поработали её коготочки, успели распухнуть.

Огляделась. Отец с матерью лежат вскладчину в противоположном углу и трясутся. Дверь нараспашку: в проёме, точнее вплотную к косяку припечатана половина ещё кровоточащего инквизитора со стеклянными глазами. Я закричала и провалилась в темноту.

Я широко раскрыла глаза. Меж кустарников всё ещё просвечивало упрямое солнце. Не желая прерывать долгожданные цветные сны, по которым я соскучилась, будучи заключённой в сфере, снова прикрыла глаза и продолжила смотреть назад в прошлое.

— Разлеглась, лентяйка, лучше бы помогла. — В чувство меня привело бурчание матери, собирающей посудные черепки по нашей маленькой кухне. — Да кого же это я вырастила-то! Лодырка!

С улицы были слышны сопение и негромкий мат отца, не знаю, чем он там занимался, но располовиненный инквизитор со стены исчез.

Я поднялась, и, подхватив ведро, стала осторожно пробираться к колодцу. Кое-где валялись окровавленные тряпки, обгоревшие свитки, даже…золото? Осторожно подняла монетку и рассмотрела поближе: и правда. Целых пять империалов. Да на эти деньги мы можем месяц ни в чём не знать нужды! Я осторожно, оглядевшись по сторонам, припрятала монету в лиф. Отец перевязывал чистой тряпицей голову одному из выживших. Ещё одна пара в обтрепанных взрывом плащах бродила по развалинам. Я подумала о том, что нужно бы тоже побродить: наверняка уцелели книги. Вряд ли мне разрешат хранить их дома, но по части создавать тайники равных в нашей деревне мне не было. И империалы стоит тоже припрятать, только не на глазах у служителей Светлейшей инквизиции.

Набрала воды и резво зашагала в дом: бардак мать не терпела, а проявлять даже простейшую бытовую магию для меня было сродни самоубийству. Когда совсем рядом бродят настолько высокопоставленные гости, излишнее увлечение заклинаниями приведёт к ненужному вниманию. Да и отец с матерью надают тумаков и, чего доброго, с радостью закроют меня в подвале.

Под бубнёж матери я оттёрла от грязи пол в кухне и побежала менять воду. Леность родительница не уважала, и считала своим первейшим долгом отучить от неё наглую старшую дочь.

Снаружи мало что изменилось: отец беседовал с раненым, двое других ищеек всё так же шерстили окрестности. Я поджала ушки, и, не оглядываясь, сделала ещё одну перебежку к колодцу.

Сестрёнки были в своей комнате. Мелоди, средняя из нас, обнимала малышку, которую ощутимо трясло. Я погладила Алану.

— Успокойся, мелочь, нас это никак не касается, — я мало верила своим словам, мне передалось беспокойство матери, да и соседи наши, те, чьи дома находятся вне зоны видимости нашей халупы, наверняка расскажут заезжим гостям, что старшая девчонка семейства Исий бегала к придурковатому старику чуть ли не каждый день и чёрт знает чем там занималась…

Но пока службе Светлейшей инквизиции было не до этого. Я, отлипнув от мелкой, отжала тряпку и начала драить пол в нашей небольшой, аскетично обставленной комнатушке, где кроме трёх лежаков, набитых соломой и пары самодельных полок, десятка крюков для старой одежды, ничего-то особо и не было.

— Рийзе, чего ты там возишься?! — донёсся с кухни истеричный крик матери.

Я дотёрла последний угол, и, бросив взгляд на сестёр, у которых есть время на страх, выбежала из комнаты.

— Чего, мам? — я застыла в дверном проёме. — Мне осталось вашу спальню ещё прибрать и коридор.

Мать хотела возразить, но передумала и скупо обронила:

— Потом за хворостом сходишь. Да побольше принеси, не столько, сколько в прошлый раз!

Очаг в нашем доме на диво прожорлив. Кажется, вчера вечером я принесла более чем достаточно, но нет, действительно, в сарае валялась лишь жалкая горстка. Вот почему бы матери не отправить за дровами отца? Он принесёт не легких веточек, а настоящих, увесистых и жарких дров, которых хватит дня на три, а то и на четыре. Повернув голову в сторону батюшки, я тут же отвернулась. Он пошатывался, а значит, принял на грудь более чем достаточно для «свободного от забот» выходного. Впрочем, собеседника в ободранной накидке это ничуть не смущало: он внимательно слушал пьяный лепет отца, что-то увлечённо рассказывающего.

— Ри, а ну иди сюда! — наконец заметив меня, позвал папа.

Я опустила полное ведро на землю и спешно приблизилась к нему.