— Ту ю, мистер доктор, — Рене в ответ поднял рюмку.

— Так вот, а теперь женщины рвутся к активному созиданию. Они лезут в науку, тянутся в политику и делают бизнес. Добром это не кончится, вот увидите. Они все переделают на свой инопланетный лад и создадут дамскую цивилизацию, совсем не похожую на нынешнюю. И нам, мужчинам, скорее всего в ней не найдется места. Примеры пчел и муравьев в этом плане чрезвычайно показательны! В лучшем случае мужчин будут держать в специальных загонах, используя исключительно для продолжения рода. Но и это не обязательно. Генная инженерия позволит в ближайшие годы партогенетически решить эту проблему.

Небольшая доза виски повлияла на Батейна благотворно. Он ожил, потеряв часть своей флегмы, и в своих экстравагантных суждениях обнаруживал больше юмора.

Слушая его теперь, Рене меньше становился в тупик и больше веселился. И вообще, они окончательно почувствовали себя легко и непринужденно, как добрые друзья. В грейвсовской одиссее Хойла эта встреча — приятное исключение. Серлин был хорошим человеком, но он все время поддерживал определенную личностную дистанцию, неплохое впечатление производил и Баррис, но он подавлял Рене своим авторитетом, остальные же попросту смотрели на журналиста сверху вниз. Другое дело Ник Батейн! Пользуясь сложившейся естественностью отношений, Рене решительно повернул руль беседы.

— Послушайте, Ник, а какое место в дамской цивилизации будущего займет апейрон?

Батейн поперхнулся.

— Дался вам этот апейрон! В мире столько прекрасного, а вы зарядили одно и то же, как попугай.

— Сказывается репортерская закваска.

— Вот именно. — Геолог не без сожаления положил на опустевшую тарелку вилку и нож, аккуратно вытер бумажной салфеткой губы, бросил ее туда же и лишь после этого отодвинул тарелку в сторону. — Так и быть, слушайте. Я уже сравнивал апейрон со своеобразной ядерной кашей. Дело в том, что при давлении в миллиард атмосфер…

— Эка вы бросаетесь миллиардами!

— Вот именно, хоть я и не милый вашему сердцу Бадервальд. Привыкайте. Так вот, при давлении в миллиарды и сотни миллиардов атмосфер атомы всех элементов раздавливаются, энергетические поля их перекрываются и образуется некая однородная лишенная химизма смесь электронов, протонов и некоторых стабильных ядер. Такую вот мешанину Богословские и назвали апейроном. В этом нет ничего нового: образование ядерного конгломерата под действием сверхвысоких давлений давно доказано и общепризнано наукой, необычным является только сам термин — апейрон. Но, — Батейн неторопливо и важно поднял свой аршинный палец, — изюминка в гипотезе Богословских есть, она в другом. Эти ребята считают, что после своего образования апейрон приобретает внутреннюю устойчивость и сохраняет определенную стабильность даже после снятия начального, закритического давления, под действием которого он образовался.

— Это примерно то же самое, что происходит, если снять поджаренный бифштекс с раскаленной сковороды: он уже не станет сырым!

Геолог захихикал, сотрясаясь костлявым телом и почти любовно разглядывая Рене.

— У вас гибкий, но типично газетный ум, Рене. Аналогия хоть и далека от идеала, но чертовски наглядна. Опираясь на стабильность апейрона. Богословские и делают вывод, что Земля имеет апейронное ядро, хотя давление в недрах нашей старушки-планеты много меньше критического. Этим ядром Землю наделило Солнце, от которого планеты отделились много миллиардов лет тому назад. В апейрон закачано давлением колоссальное количество энергии. Богословские считают, что тектонические процессы, горообразование, движение материков, формирование океанских впадин, землетрясения — все это происходит за счет энергии, формирующейся на одной лишь поверхности апейронного ядра. По внутренним каналам в некоторых районах земного шара апейрон может подниматься близко к поверхности. И тогда он начинает разлагаться либо медленно, постепенно — тогда из него формируется весь набор элементов менделеевской таблицы, либо почти мгновенно, но со взрывом. Помните трагедию Кракатау?

— Это когда чуть ли не целый остров взлетел на воздух от вулканического взрыва чудовищной силы?

— Браво, Рене! Все-то вы знаете. Так вот, — Батейн заговорщически и в то же время несколько иронично сообщил: — Богословские считают, что этот взрыв произошел из-за прямого прорыва апейрона в вулканическое жерло.

Приглядываясь к Батейну, журналист спросил:

— И апейрон всегда взрывается, освобождаясь из-под пресса давления пусть не критического, но высокого, как в недрах Земли?

— Нет! В определенных условиях, например в вакууме, апейрон сохраняет относительную стабильность без всякой нагрузки, — геолог снисходительно улыбнулся. — Богословские считают, что многие крупные болиды, в разные времена выпавшие на Землю, в частности знаменитый Тунгусский метеорит, это капли апейрона, выплюнутые Солнцем в направлении Земли. До своего взрыва они проделали путь в девяносто четыре миллиона миль — вот каков уровень стабильности этих капель, если верить Богословским.

— А вы им верите?

Батейн пожал плечами:

— Не совсем. Мне представляется маловероятным, чтобы наше спокойное Солнце плевалось апейроном, а потому метеоритный аспект гипотезы я отвергаю. Но я убежден, что стабильность апейрона можно достаточно долго поддерживать и при нормальном давлении.

— Интуиция?

— Почему интуиция? — несколько обиделся Батейн и ткнул себя пальцем в грудь. — Я сам, лично, с помощью компьютера, конечно, много недель возился с расчетами. И в конце концов заверил Вильяма, что стабильный апейрон реален!

— Вильяма? — Рене был ошарашен. — Вы работали на Грейвса?

— Почему вас это удивляет? На него работали многие. Грейвс хорошо платил, вот в чем секрет. А у меня нет друзей среди миллиардеров, мистер пресса.

Батейн хотел сказать еще что-то, но Рене приложил палец к губам: к столу подходила официантка.

— Простите, мсье, кто из вас Николае Батейн?

Рене и геолог переглянулись.

— А почему, собственно, вы решили, Мари, что за этим столом должен находиться Батейн? — быстро спросил журналист.

Мари мило и несколько недоуменно улыбнулась.

— Мне сказал об этом незнакомый, но вполне приличный человек. — Она передернула плечиками. — Мсье Батейна приглашают к телефону.

Известие о том, что Батейн сотрудничал с Грейвсом, не только удивило Рене, но и обеспокоило его, заставило задуматься. Он вдруг почти физически ощутил, как вокруг него затягивается некая незримая, но несокрушимая петля, приковывающая его к делу Грейвса, не дающая ему свободно действовать и располагать собой. Митчел, Аттенборо, Серлин, Шербье, Лонгвиль, Пьер, Робер, Хирш, Баррис и вот теперь Батейн — все они причастны к этому делу, все заинтересованы в нем так или иначе, все они и помогают и мешают. Их совместные, на первый взгляд, диффузно направленные усилия образовывали некую хитрую равнодействующую, Рене чудилось, она нацеливается, помимо воли каждого участника, чьей-то опытной, жесткой рукой. Чьей? Дяди Майкла, Аттенборо, самого Грейвса?

Наши опасения — все равно что снежный ком: достаточно подтолкнуть его под уклон, как дальше он покатился сам, все время нарастая в объеме. Рене вспомнил «хвост», рыжий Боб Лесли куда-то исчез. Хорошо это или плохо? И с дядей Майклом уже давно не было контактов. Телефон Смита у журналиста был, но использовать его разрешалось только в самом крайнем случае, а до этого еще не дошло. Обычно же детектив сам звонил Хойлу и путем наивного, с точки зрения Рене, но надежного, по уверению Смита, кода, основанного на заранее обусловленных иносказаниях, они легко договаривались и информировали друг друга. Дядя Майкл молчал уже больше недели! Что бы это значило?

Рене так задумался, что появление возле столика молодой прекрасно сложенной женщины застало его врасплох.

— Вы любите одиночество?

— Очень, — суховато ответил Хойл.

— И прекрасно, — безапелляционно заявила женщина, отодвигая стул.