— Не проще ли похоронить эту космическую затею?

— Невозможно. Программа «Инвазия» утверждена, ассигнована и вчерне уже разработана. С отдельными, по счастью, разными аспектами программы ознакомлены представители министерства обороны, НАСА, ЦРУ, ФБР. В самых общих чертах о программе известно и конгрессу. Если затормозить естественное развитие программы, а тем более реверсировать события, возникнут толки, потом потребуют и официальных объяснений. Дело может завершиться грандиозным скандалом!

— Не совсем понимаю, — упрямо сказал Мейседон, ему не хотелось играть роль искушенного политика, да и бесполезно было пытаться провести хитроумного Кейсуэлла.

— Я поясню. — Советник был предупредителен, это была та самая холодная предупредительность, которая проявляется у иных воспитанных людей в обращении со слугами и вообще с подчиненными. — Президента, как и короля, можно низложить разными способами. Его можно убить, как убили Эйба Линкольна и Джона Кеннеди. Его можно сбросить е поста юридически, инкриминировав ему незаконные деяния, как это сделали с Никсоном. Наконец, президента можно раздавить морально и провалить на выборах. Например, Джонсон грязной войной во Вьетнаме сам себя раздавил морально.

— Понимаю. Нынешнего президента хотят скомпрометировать с помощью программы «Инвазия».

— Именно, — вздохнул Кейсуэлл.

— Но, судя по всему, враги президента не торопятся?

— Почему враги? — искренне удивился советник. — Политические противники, конкуренты, но не враги. Вот коммунисты и капиталисты — враги настоящие и непримиримые, враги по убеждениям, враги навеки. А противники сегодня усердно обливают друг друга помоями, а завтра пьют на брудершафт. В принципе же вы правы — оппозиция Белого дома не торопится. Они ждут, чтобы президент увяз и замарался в программе по-настоящему. Ждут и благоприятной ситуации: политического кризиса, решающего момента в предвыборной кампании и тому подобного. Но если мы попытаемся похоронить программу «Инвазия», они отреагируют немедленно: потребуют расследования и сделают почти самое страшное, что можно сделать с администратором, олицетворяющим собой верховную власть Соединенных Штатов, — представят его смешным и наивным человеком.

Мейседон надолго задумался.

— Нет, — признался он наконец, — в этом деле я вряд ли смогу вам помочь. По-моему, огласка предрешена. Можно думать лишь о компенсации политического ущерба.

— Это годится вообще. Но не годится в канун выборов.

— Как бы то ни было, Джон, но выхода я не вижу. Сожалею, но не вижу!

Кейсуэлл мягко улыбнулся. Однако в ответной реплике голос его прозвучал холодно:

— По-видимому, именно эту фразу и произнес мой бедняга предшественник.

— Вы уверены?

— Я знаю. Конечно, мне неизвестен буквальный текст его ответа, но о смысле его я проинформирован хорошо. Мой предшественник не сумел предложить хотя бы сколько-нибудь приемлемого выхода. Что произошло дальше, одному Богу известно! В соответствии с официальной версией он скончался от инфаркта, и, я думаю, нам следует этим удовлетвориться.

Мейседон механически ответил на улыбку Кейсуэлла но почувствовал под ложечкой холодок. Точно выглядывал из окопа в зоне, которая обстреливается снайперами Однако он тут же овладел собой и вежливо сказал:

— Право же, Джон, не знаю, чем я могу вам помочь.

— Нам, Генри, теперь уже нам. — Советник президента выдержал внушительную паузу и мягко добавил: — Не буду мучить вас. В принципе, выход найден. Вас введет в курс дела Чарли, а уж потом вы займетесь официальными документами и влезете в программу по-настоящему.

Полковник засмеялся.

— Чарли? Это любопытно!

— Почему?

Мейседон объяснил, что в военной среде имя Чарли является нарицательным. Оно означает глуповатого, наивного солдата, вечного неудачника, все время попадающего впросак и в разные забавные переделки. Кейсуэлл посмеялся вместе с полковником.

— Действительно любопытно. Но речь идет не о глупом солдате. Чарльз Уотсон — видный ученый, кибернетик и программист. Он будет работать в одной упряжке с нами. Кстати, не обращайте внимания на его колкости. Как и многие незаурядные люди, он экстравагантен. И не особенно любит военных.

За липами и кленами, окружавшими коттедж, располагалась небольшая спортивная зона: бассейн с трехметровым трамплином, травяной теннисный корт, в глубь рощи уходила широкая ухоженная тропа для прогулок и пробежек. На корте шла игра. По зеленому полю двигались две фигуры в белоснежной одежде, негромко звучал женский грудной смех, слышались азартные выкрики и тугие удары ракеток по мячу.

Подойдя ближе, Мейседон обнаружил, что играют мужчина и женщина — смуглая стройная красавица, гибкая, подвижная, но отнюдь не тонкая и уж вовсе не изнеженная. Этакая современная Артемида, получившая отличное физическое воспитание и тренировку. Она непринужденно скользила, будто танцевала, по коротко стриженной пружинистой траве, ракетка казалась естественным продолжением ее руки. Играла она с улыбкой и явно не в полную силу. По другую сторону сетки по полю сердито катался забавный взмыленный человечек, размахивая ракеткой так, словно он пытался отбиться от кучи разъяренных ос. У него было маленькое, хлипкое, но какое-то кругленькое туловище и длинные жилистые руки и ноги. Он неутомимо, как челнок, сновал по всему полю, ухитрялся доставать по-настоящему трудные, правда, не очень сильно посланные мячи и азартно покрикивал резким тенорком. Кого-то он напоминал Мейседону, но кого? Как будто бы в его арсенале не было знакомых с такой оригинальной фигурой и повадками. Хмуря брови, Мейседон внимательно вгляделся в происходящее на корте… и вдруг рассмеялся! Он понял, кого напоминает ему этот забавный упрямый теннисист — паучка, азартно снующего по своей сети вокруг крупной добычи, к которой не так-то легко подступиться. Кейсуэлл, который стоял рядом, держась пальцами левой руки за тончайшую, почти невидимую нейлоновую сеть, окружавшую корт, усмехнулся и указал глазами на мужчину.

— Это и есть Чарльз Уотсон.

Мейседон недоверчиво взглянул на него.

— Не будем им мешать. — Кейсуэлл отошел в густую тень дуба, сел на скамью и жестом пригласил полковника. — Партия подходит к концу, а Чарльз страшно азартен и бывает просто вне себя, когда прерывают игру.

— А кто с ним играет? — стараясь не выдать своей заинтересованности, спросил Мейседон

Девушка определенно произвела на него впечатление, хотя несколько не укладывалась в голливудские и телевизионные стандарты. Не хватало ей изнеженности, этакой капризности фигуры и стати, которая была модной вот уже несколько сезонов и которую старательно «носили» даже те женщины, которым для этого явно не хватало природных данных.

— Это наша общая знакомая, — неопределенно ответил Кейсуэлл, и было в его ответе нечто, давшее полковнику понять, что от дальнейших вопросов на эту тему лучше воздержаться.

Надо полагать, что девушка заметила прибывших, она, почти не прибавляя темпа, резко прибавила в силе ударов и быстро закончила партию в свою пользу, выиграв подряд два гейма.

— Я жду! — крикнула она Кейсуэллу, направляясь в Душ, располагавшийся возле бассейна.

Уотсон подошел очень сердитый, вытирая разгоряченное лицо большим махровым полотенцем, висевшим у него через плечо. Ему было лет сорок, он был невысок но все-таки повыше, чем это показалось Мейседону сначала. Уотсон был рыжеват, веснушчат не только лицом но и телом; кожа его от пребывания на солнце не столько загорела, сколько покраснела. Он вполне мог сойти за представителя славного племени делаваров или ирокезов тем более что глаза у него оказались неожиданно темными, почти черными.

— Не дали вволю поиграть? — с улыбкой спросил Кейсуэлл.

— Наигрался, — пропел Уотсон, — ваша Доллорес кого угодно доведет до седьмого пота.

— Это Генри Мейседон, Чарльз. Он не обижается, — Кейсуэлл легонько сжал предплечье полковника, — когда его называют просто Генри.