Мейседон покачал головой.

— Вы не боитесь раскрывать мне свои профессиональные тайны?

— Мы же свои люди, — мягко проговорил Харви.

Эта фраза определенно помогла Мейседону окончательно собраться с мыслями, внятно обрисовать ситуацию и твердо изложить заказ — собрать о Сильвии компрометирующие данные или убедительные свидетельства в пользу отсутствия таковых. Пока Мейседон приходил в себя после своей речи, — а это была именно речь, причем очень нелегкая, — и вытирал большим цветным платком со лба пот, Харви, сохраняя полную невозмутимость, сунул в рот окурок вонючей сигарки и щелкнул зажигалкой. Мейседон, не глядя на него, спросил:

— Так вы беретесь за это дело?

— Берусь. — Харви глубоко затянулся, поглядывая на Мейседона со странным выражением, в котором угадывались и некоторое смущение и простодушная гордость. — Точнее, я взялся за него два месяца назад.

Секунду-другую Мейседон осмысливал услышанное, потом его лицо похолодело.

— Объяснитесь, Харви!

— Все очень просто, — мягко сказал детектив, не глядя на полковника и разминая окурок в пепельнице. — Я случайно перекупил интересующие вас материалы у одного подонка, который давно занимался шантажом такого рода. Он пришел ко мне, потому что старшие офицеры и их жены — не его стихия. А он видел нас вместе, за коктейлем.

— Какого черта вы промолчали?

— Не так-то просто говорить о таких вещах. — Харви все еще не поднимал глаз от пепельницы. — И никогда нельзя знать заранее, как это примут. За фотографии вместе с негативами я выложил гранд.

— Тысячу долларов?

Харви утвердительно кивнул.

— Этого подонка я как следует припугнул, думаю, он будет молчать. А с разговором, я имею в виду разговор с вами, я решил повременить. До удобного случая.

— Материал у вас?

— Здесь, в сейфе.

Мейседон тяжело вздохнул, механически достал из кармана чековую книжку и ручку.

— Сколько?

— Вы слышали, мистер Мейседон.

Мейседон насупился, подумал, выписал чек на полторы тысячи долларов и, передавая его Харви, присовокупил:

— Полагаю, это будет справедливо.

Харви пробежал чек глазами, аккуратно сложил его спрятал в бумажник.

— Благодарю. Материалы хотите получить теперь же?

— Да, теперь.

Харви поднялся из-за стола и подошел к сейфу, который был смонтирован в одном из шкафов весьма предусмотрительно — за спиной возможных посетителей. Естественно, оборачиваться было бы верхом неприличия, поэтому в этой части своих операций Харви был избавлен от нескромных и просто любопытных взглядов. По этой причине и Мейседон не мог наблюдать за его действиями, но ему определенно показалось, что Харви копается в своем несгораемом ящике слишком долго. Наконец Харви сел за стол и протянул полковнику заклеенный пакет из плотной синей бумаги.

— Прошу. Если хотите ознакомиться с материалами немедленно, я оставлю вас одного.

— Нет-нет, — испугался Мейседон и довольно жалко улыбнулся. — С этим успеется.

Харви кивнул.

— Простите, — проговорил он после некоторого колебания. — Конечно, это не мое дело…

— Нет, почему же? — Мейседон явно обрадовался возможности поговорить, а может быть, и посоветоваться, ему тяжело было оставаться наедине с этим пакетом и своими мыслями. — Я охотно выслушаю вас, Рэй.

— Не принимайте эту историю слишком близко к сердцу, мистер Мейседон. И не судите свою жену чрезмерно строго. Женщины — создания импульсивные, увлекающиеся, их легко сбить с толку. Слабый пол! Слабый именно в том самом… вы понимаете, в каком смысле. И потом, их сбивает с толку эта дурацкая эмансипация!

— Что-что? — переспросил Мейседон. Он не то чтобы не расслышал слов Харви, его поразило, что этот бывший диверсант и террорист говорит ему о том же, о чем говорил и респектабельный Милтон.

— Эмансипация, женская свобода и равенство. — Харви определенно чувствовал себя не очень ловко в сфере отвлеченных понятий, но, конкретизируя свою мысль, он говорил все более уверенно и убежденно. — Женщины не знают толком, что им делать с этой самой свободой. Я говорю не о всяких там выдающихся дамах вроде Жанны д’Арк, а о женщинах обыкновенных, которые работают продавщицами, стюардессами и секретаршами. Они — как маленькие дети! И, как детям, им нужна не столько свобода, сколько крепкая узда.

В другое время Мейседон посмеялся бы над этими рассуждениями, но сейчас он даже не улыбнулся.

— Ведь до чего дошло, — продолжал Харви тем же размеренным, несколько меланхолическим тоном, — лууты отказываются жениться на американках! Наши девицы слишком эмансипированы: они не желают вести хозяйство, следить за порядком в доме и рожать детей, они хотят развлекаться! И молодые офицеры выписывают себе из-за океана, из Англии и Австралии, более старомодных жен, которые еще не растеряли чувства материнства и хозяйственных навыков. Брачная контора, занимающаяся экспортом невест, процветает, я знаю об этом из первых рук.

Харви покосился на хмурое лицо полковника, подумал и круто изменил русло своих сентенций, должна быть, сообразил, что говорит не совсем уж утешительные вещи.

— Но мы сами виноваты, баззард, и не нам судить женщин слишком строго. Конечно, этот парень, этот библейский суперстар, в наше время пропал бы, но он говорил не такие уж глупые вещи.

Мейседон недоуменно взглянул на Харви.

— Какой парень? Киноактер?

— Нет. — Харви выглядел несколько смущенным. — Я имею в виду настоящую Библию. Иисус Христос.

— О!

— Он говорил неглупые вещи. Не судите, ибо сами судимы будете! Кто без греха, пусть первым бросит в нее камень. — Харви поскреб затылок и нерешительно взглянул на полковника. — Впрочем, может быть, это сказал кто-нибудь другой?

— Нет, Рэй. Это действительно сказал он. — Мейседон поднялся на ноги. — Я пойду.

Поднялся на ноги и Харви.

— Не надо провожать меня, Рэй. Спасибо за все.

— Не за что. Это моя профессия.

— Я не за этот проклятый пакет благодарю вас, Рэй. — Мейседон усмехнулся. — За слова утешения.

Мейседон планировал провести разговор с Сильвией в тоне холодной, сдержанной, а поэтому, как он полагал особенно оскорбительной вежливости. Но из этого джентльменского намерения ничего не получилось.

— Ты нализался, как негр после получки, — презрительно сказала Сильвия вместо приветствия, появившись на пороге гостиной.

— Нализался, — охотно согласился Мейседон, сидевший возле камина с бокалом в руке. — Но я не раздевался догола, чтобы выпить свой коктейль.

— Что ты хочешь сказать этим?

— Именно то, что сказал. Ни граном больше.

— Ты пьян. Иди в свой кабинет и проспись. И не смей заходить в спальню!

Эта фраза была последней каплей, переполнившей, нет, не чашу терпения, а чашу отвращения Мейседона. Он поднялся из кресла, достал из кармана пачку фотографий и не без торжественности швырнул их в лицо супруги.

— Это твое место не в супружеской спальне, а в свином хлеву. Грязная потаскуха!

Сильвия вспыхнула от гнева, но прежде чем успела сказать что-либо, рассмотрела некоторые из фотографий, упавших к ее ногам. Краску на лице сменила бледность. Сильвия отшатнулась от мужа и, точно защищаясь, поднесла руку к лицу, глядя на мужа расширившимися от страха глазами. Она испугалась так откровенно, что Мейседон вдруг понял, что, скорее всего, ей уже попадало по физиономии от ее любовников — халифов и повелителей на час торжества плоти.

— Грязная потаскуха! — повторил Генри презрительно.

Надо отдать должное Сильвии, так называемое светское воспитание не подвело ее, она быстро сориентировалась, сообразила, что насилия не будет, и перешла в наступление.

— Ловкие подделочки. — Она носком туфли отшвырнула фотографии. — Кто в них поверит?

Мейседон взглянул на нее с холодным любопытством. Как профессионал, он хорошо знал, что большинство фотографий относятся к числу тех, которые не подделываются и подлинность которых при добросовестном, беспристрастном анализе устанавливается легко и безусловно. Но при беспристрастном! Фемида же, несмотря на повязку на глазах, во все времена легко отличала богатых от бедных и проявляла к деньгам несомненное пристрастие. Так что Сильвия с ходу и без всяких консультаций сразу же нашла единственно возможный встречный ход.