— Простите, — сказал Бишоп, вертя в руках пульт дистанционного управления.

Наконец Лора обрела способность говорить.

— Как это случилось?

— Я и сам бы хотел это знать. Он работал ночью, один, пытался, как мы думаем, усилить агрессию ос. Он постоянно носился с идеей использовать меньшее число насекомых, чтобы тем самым обеспечить большую скрытность операций и увеличить их эффективность. По всей видимости, он зашел слишком далеко.

Лора задумалась. Пожалуй, это было похоже на Хита. Она припомнила серию его экспериментов середины девяностых, когда он пытался заменить яд, выделяемый обычной черно-желтой осой, на яд паука-убийцы. Все попытки приводили к моментальной гибели подопытных ос, но Дэвид остановился только на сто семьдесят пятой.

Бишоп отложил в сторону пульт.

— Чтобы прояснить сложившуюся обстановку, — заговорил он неуверенно, — чтобы вы смогли э-э-э… своими глазами посмотреть на этих ос и оценить их поведение, я бы хотел продемонстрировать вам видеозапись последних моментов этого опыта доктора Хита.

Не отдавая себе отчета, чем это может закончиться, Лора позволила любопытству взять верх над тревогой и повернулась к экрану телевизора. Бишоп нажал кнопку на пульте.

На заднем плане сидел средних лет мужчина в темной куртке, и Лора тут же узнала в нем своего бывшего наставника. Положив ноги на стол, он делал пометки в блокноте. Пред Дэвидом стоял монитор, слева от которого по столешнице вполне миролюбиво, словно милый домашний зверек, ползла оса величиной с морскую свинку.

Лора подалась вперед.

— Вот так она выглядела?

— Да, именно так. У Хита были удивительные отношения с объектами его экспериментов. Точь-в-точь как у служителя зоопарка с тигром. Конечно, опыт, знания и практика придают определенную раскованность, но в случае с Хитом к этому прибавлялось еще кое-что. Он чувствовал себя ответственным за формирование индивидуальных черт своих подопечных, полагал эту работу актом творения, а такое уподобление Богу может невероятным образом повышать уверенность в себе.

Камера постепенно отъезжала, открывая зрителю более широкую панораму. Насколько Лора могла видеть, лаборатория была почти пуста. Там находился еще один стул, на котором лежала довольно толстая пачка бумаги для заметок, на краю стола пристроилась кружка с тремя шариковыми ручками, на стене висела пустая книжная полка, а значительную часть потолка — Лора открыла рот от изумления — занимало огромное осиное гнездо.

— О Господи! — прошептала она.

Бишоп показал на экран.

— Видите пустую полку? Когда доктор Хит занял это помещение, на ней было полно книг, отчетов о проведенных исследованиях и прочих бумаг. Он отдал все это во власть ос, чтобы наблюдать, как они строят гнездо.

Лора не отрывала глаз от экрана. Через несколько секунд она увидела, как с десяток гигантских ос выползли из темных ячеек гнезда и сосредоточились на потолке над Хитом. Если это перемещение и было им замечено, он ничем не выдал своей тревоги. Доктор как ни в чем не бывало сосредоточенно водил ручкой по бумаге. Лора ощутила ледяной ужас. Она знала, что сейчас произойдет, но не могла отвести взгляда. Поведение ос было одновременно и страшным, и завораживающим.

Одна оса упала с потолка, впилась в трапециевидную мышцу Хита и тут же вонзила яйцеклад между позвоночником и левой лопаткой доктора. Все произошло мгновенно: Хит еще продолжал писать в блокноте, а яд уже смешался с его кровью.

Бишоп заговорил мягко, стараясь придать своему голосу нотки сочувствия.

— Я его и нашел. В первый момент мне показалось, что доктора нет в помещении, что там вообще пусто. Но это было весьма необычно — ведь он проводил в своей лаборатории целые дни, — и я пригляделся повнимательней.

На экране было видно, что Хит лишь успел встать на ноги и открыть рот, искаженный судорогой боли, — но крик так и не прозвучал. Он схватился было за спинку стула, но рухнул на пол, и рой сомкнулся над ним.

— В глаза мне бросилось гнездо, объект его наблюдений и контроля, насколько я знал, — продолжал Бишоп. — Потом я посмотрел на пол и увидел кость — его ребро.

Тем временем на экране первые осы уже принялись за открытые участки тела — руки, лодыжки, лицо. Расправившись с кожей и мышцами, что заняло считаные секунды, они перешли к костям, и вот уже Дэвид Хит исчез в пенящемся клубке насекомых, которые трудились, как высокопроизводительный комбайн.

— Все, что от него осталось, лежало под столом. Мы смогли убедиться, что это именно Хит, только по часам, которые они не смогли уничтожить, — «Патек Филипп», такие носил только он.

Красные брызги отлетали от бешено работающих жвал, падали вязкими каплями на пол и собирались в лужицу крови под скелетом.

— Так я узнал, что один из моих близких друзей был убит самым чудовищным образом. Тогда я чувствовал то же, что вы сейчас. — Экран погас, и Бишоп продолжал: — Однако, несмотря на страшную потерю друга, которого мы все любили, я лишен возможности оплакивать его уход как бы мне хотелось. База не должна прекращать работу ни на минуту, и я обязан сделать так, чтобы трагические события, подобные тому, что вы только что наблюдали, как можно меньше сказывались на ходе наших исследований. И вот среди проблем, с которыми в настоящее время столкнулся БРЭВИС, чуть ли не самой серьезной является отсутствие у нас…

— Энтомолога, — механически закончила за него Лора.

Теснота этого изолированного от мира подземного комплекса приводила к определенным изменениям в динамике поведения коллектива, в людях развивались взаимное недоверие, подозрительность. Положение усугублялось тем обстоятельством, что персонал базы и без того был расколот на противостоящие друг другу группы. Одну представляли военные — их поведение в значительной степени определялось инстинктами и физической стороной существования, а ограниченность интеллекта они компенсировали хорошо развитым здравым смыслом, почерпнутым из профессионального опыта. Вторую группу составляли ученые, которые руководствовались прежде всего разумом и логикой. Решая стоящие перед ними задачи, они действовали вдумчиво, не торопясь, подвергая тщательному анализу все необходимые факты. Иначе говоря, это было противостояние сердца и головы, борьба, постоянно идущая на ограниченном пространстве и не имеющая шансов закончиться примирением. Военные проклинали медлительность ученых, проявляющих чрезмерное внимание к деталям, а ученые с сожалением отмечали нетерпение, свойственное военным, и их полную неспособность найти решение любой задачи, не пуская в ход кулаки и оружие.

Каждая группа с презрением смотрела на другую — в школе такие отношения складываются между зубрилами-отличниками и спортивными парнями-недоучками. Разница заключалась в том, что здесь они нуждались друг в друге, хотя ни одна сторона не желала это признать. Поэтому они продолжали сосуществовать в состоянии изнуряющей и непродуктивной вражды, оставляя добрую половину потенциальных дружеских связей незадействованной, и это при том, что их работа, как никакая другая, нуждалась во взаимовыручке.

Еще одной особенностью жизни БРЭВИСа, которая уподобляла его груженному динамитом автомобилю на ухабистой дороге, была невозможность сохранить что-то в тайне от других. Случайно подслушав, догадавшись или намеренно выведав, каждый обитатель базы мог прознать любой секрет и сделать его всеобщим достоянием. Последние события означали: что-то должно вот-вот произойти. Это ощущение витало в воздухе — оставалось принюхаться.

Джордж Эстрада, заведующий лабораторией генетического программирования, сидел в столовой перед тарелкой успевшего остыть чили и смотрел на Лайзу Келлер, которая выбирала фасолины из своей порции этого блюда, тщательно избегая зацепить вилкой плавающее в вязком соусе мясо.

— Послушай, Лайза… Ты с Гаррет в последнее время не встречалась? — негромко спросил Джордж. Смуглый, приземистый, он был похож на головастика, а его губы занимали столько места, что, казалась, кто-то размазал их по лицу ножом. Джорджу шел сорок второй год, и он был одним из самых старых ученых базы, что подтверждалось лысеющим черепом и внушительным брюшком.