Коротким взмахом руки Абдалла разрешил им войти, при этом его глаза едва заметно расширились: как же, прибыли новые игрушки.

Молча, одним лишь полным нетерпения взглядом, он велел Хушманду сложить ношу к его ногам. Пока командир перебирал винтовки, с удовольствием ощущая их тяжесть в руках, Хушманд, запинаясь от робости, давал отчет о содержимом джипа, стараясь в первую очередь упомянуть самое важное — оружие.

Абдалла улыбнулся. Казалось, он был доволен.

— Отлично, — сказал он, не поднимая головы от винтовок. — Что-нибудь еще?

Тут Хушманд вспомнил о конверте. Он выдернул его из кармана и протянул Абдалле, надеясь, что на сей раз не сделал ошибки и не заслужил жестокого наказания.

С досадой взглянув на парня, Абдалла выхватил из его рук конверт и повернул лицевой стороной к себе. Разобрав надпись, он вздрогнул и тут же в лихорадочной спешке вскрыл послание.

Читая, он шевелил губами и проборматывал отдельные слоги. Хушманд и Бехнам с тревогой следили за тем, как меняется выражение лица командира: озабоченность сменилась сначала недоумением, а потом паническим страхом.

Отбросив письмо, Абдалла выкрикнул имя своего помощника Тарика, который опрометью бросился на зов из глубины пещеры, где до того мгновения крепко спал на ворохе одежды.

— Слушаю, командир, — рявкнул он, изо всех сил демонстрируя готовность к действию.

— Взгляни. — Абдалла сунул письмо под нос Тарику. Тот буквально проглотил его и, похоже, испугался не менее своего начальника. — Быстро уложи в джип все, что можно, — первым делом оружие, потом наркоту, деньги и боеприпасы. И будь готов к немедленному отъезду.

— Слушаю!

Тарик повернулся и кинулся к оружейному складу, оставив дрожащих от страха Хушманда и Бехнама в комнате Абдаллы. Хушманд понимал, что, задержавшись с передачей письма на несколько минут, он совершил грубую ошибку. Опыт подсказывал ему, что жестокое наказание не заставит себя ждать.

Абдалла поднял на него пунцовое от гнева лицо.

— Ты! — громоподобный голос командира отозвался во всех уголках пещеры.

Бревноподобная рука поднялась и тут же резко опустилась. От бокового удара в челюсть голова несчастного резко крутанулась на шее, и Хушманд впечатался лицом в каменную стену.

— С таким письмом ты посмел тащиться ко мне как хромая коза! — Новый сокрушительный удар, и сгусток кровавой слюны летит к отшатнувшемуся от друга Бехнаму. — Наше место раскрыто! Только полный мудак мог промедлить хоть секунду! — Еще удар, хруст костей. — Гребаный мудак!

Хушманд лежал на земле, сознание покидало его. Последним, что он различил, было жужжание — сначала тихое и отдаленное, оно становилось все громче и громче.

Тем временем Абдалла повернулся к Бехнаму. Тот поднял руки, чтобы защитить лицо, и попытался убедить Абдаллу в своей невиновности:

— Умоляю, командир! Я велел ему сразу идти к вам!

— Врешь! — На этот раз кулак Абдаллы шел прямо, Бехнам дернул головой и ударился затылком о стену.

Он повалился на колени. Уши разрывал пронзительный звон. В путающиеся мысли Бехнама вплелась еще одна: раз сам он молчит, то кому принадлежит этот звук?

Теперь его слышал и Абдалла. Звук нарастал, и командир прекратил избиение, чтобы выяснить, в чем дело. Он откинул простыню — и сам издал громкий вопль.

Рой пал на пещеру как облако зла, причем зла целеустремленного. Гул, подобный вою в печной трубе, мешался с жутким хрустом пережевываемой плоти.

Оса величиной с птицу влетела в открытый рот Абдаллы, заставив его замолчать. И прежде чем он успел понять, что происходит, гигантское насекомое протиснулось глубже, раздирая щеки и нёбо, и вырвало язык из глотки. Еще четыре осы вцепились в мясистую спину и выпирающий живот Абдаллы и принялись пожирать его плоть, пока их челюсти не встретились в уже бесформенной массе обгрызенных кишок. Тем временем первая оса успела отделить верхнюю челюсть Абдаллы от черепа, оставив окровавленные лоскутья щек висеть под глазами обожженным тряпьем. Затем она устремилась кверху и с необузданным аппетитом оголодавшей свиньи сожрала нос. Оса еще не успела добраться до скальпа, когда обглоданный скелет Абдаллы рухнул на землю в жидкое месиво внутренностей.

Восемь других насекомых занялись Хушмандом. Мгновенно искромсав чапан, они добрались до кожи, облегающей тощее тело, и принялись тянуть ее, образуя подобие вспухающих шатров, пока кожа не стала рваться, выпуская наружу хмельной запах свежей крови. Затем они проникали внутрь, нащупывали жвалами и отправляли в рот влажные мягкие ткани и тугие мышцы, жесткие, как хрящи.

Настала очередь Бехнама. Сквозь боль и путаницу в мыслях он различал истошные вопли, тщетные крики о помощи и всем телом своим ощущал страшную агонию погибавших. Но что происходит на самом деле, он не мог осознать до тех пор, пока не почувствовал, как шесть когтей впились ему в спину — и тут же еще двенадцать. Три жала словно ножи вонзились в лопатки и выпустили яд в его кровь. Через секунду нервная система Бехнама была парализована, и он уже не ведал, как три пары жвал прогрызают себе путь через его шею. Когда от дыхательного горла Бехнама осталась жалкая полоска, его голова с глухим стуком упала на землю, откатилась в сторону и замерла рядом с обглоданной тазовой костью Абдаллы.

Прочие осы, резво и безжалостно расчленив и сожрав до последнего кусочка остальных бойцов, явились в комнату предводителя, чтобы выяснить, нет ли еще чего съедобного. Мгновение спустя полсотни насекомых кишели в пенистой кровавой массе, сражаясь за обладание уцелевшими голенями и лодыжками Бехнама.

Мышцы с хрустом отрывались от костей, а те, освобожденные от плоти, клацали по мокрому камню. И вот уже три лужицы вишнево-красной влаги слились воедино — глянцевитая вязкая спекшаяся кровь покрыла пол командирского жилища.

На все ушло не более двух минут. От восемнадцати мужчин остались выщербленные скелеты, разбросанные по пещере в позах безграничного ужаса, да озерца густой свернувшейся крови.

— Покажите еще раз.

— Вот, доктор Трент, прошу вас. Даже не знаю, на что это похоже, аберрация какая-то. Серия определенно отличается от других.

— При столь тщательной подготовке это маловероятно. Но если вы уверены… — Лора Трент припала к микроскопу и стала настраивать фокусировку.

— Карен, — позвала она.

— Да, доктор Трент?

— Что вы ели сегодня за обедом?

— Э… Сосиску с булочкой, бутерброд с ветчиной, чипсы, сыр… Еще пила диетическую колу.

Карен Нидем было двадцать два, и ее круглое личико блестело, как сдобренная маслом овсянка. Должность лаборантки в Британской энтомологической ассоциации не слишком ее привлекала, но позволяла снимать небольшую квартирку. Карен нашла эту работу, когда худо-бедно получила свой третий уровень по молекулярной биологии, [4]и искать другую у нее не было особого желания.

— Может быть, еще что-нибудь?

— Э…

— Скажем, пончик. Или бутерброд с джемом?

— И правда, бутерброд с джемом я съела. Но то было пораньше, вроде легкого завтрака.

— Это я к тому, что ваша «аберрация» на самом деле не что иное, как семечко малины, — сказала Лора, откинувшись на стуле.

До Карен не сразу дошел смысл этих слов. Наконец она поняла, покраснела и смущенно улыбнулась.

— Если впредь вы будете мыть руки перед работой с препаратами для микроскопического исследования, дело пойдет лучше.

— Да, доктор Трент, конечно.

Лору раздражала манера Карен говорить с ней, как с почтенной директрисой женской школы. Ей было всего тридцать семь — еще не поздно совершать все те легкомысленные и необдуманные поступки, на которые она до сей поры так и не нашла времени. А ведь Лора была хороша собой, и ее длинные светлые волосы не утратили природного блеска и цвета. И хотя положение матери-одиночки сказывалось на ней не лучшим образом, она все еще привлекала — как правило, того не желая, — внимание кое-кого из коллег мужского пола.