— И подожди-ка, — до мамы, видимо, только стало доходить. — Если он Николай Филиппович, то кто тогда Богдан?

— Богдан это я, — подаёт голос Малиновский, и мы все дружно оборачиваемся. Тот стоит прислонившись к дверному косяку, с аппетитом вгрызаясь в огромное красное яблоко. — Здрасьте, — и с выражением: — Мама.

Мама по-совиному быстро моргает, явно ошарашенная внешним видом и манерами зятя. Без футболки, шорты свободно болтаются на бёдрах, на голове как обычно творческий беспредел. И это его “мама”…

Лапуля, это провал.

— Это Богдан? — переводит на меня взгляд мама и жалобно так: — А может, пусть тогда лучше всё-таки тот?

Мы с Анькой смотрим друг на друга и одновременно начинаем дико ржать. Моя мама такая моя! Даже в стрессовой ситуации она не забывает шутить.

— Пойдёмте кофе выпьем? Я на всех сварил, — кивает себе за спину Малиновский, и мы, словно послушные детки, гуськом плетёмся на кухню.

Собравшись за одним столом все немного успокоились.

Мама негромко ворчит, то и дело стреляя глазами то, изучающе, на Богдана, который снизошел-таки надеть одну из своих мятых футболок с черепом, то, оценивающе, на Николая Филипповича, который, казалось, немного смущён и обескуражен происходящим не меньше мамы.

Приехал из командировки, называется. И сразу с корабля на бал сумасшедших.

Взяв в руки прозрачную колбу с дымящимся кофе, Малиновский принимается как заправский бариста разливать напиток по чашкам.

— Крепкий эспрессо, отлично поднимает боевой дух. Я пью не менее шести чашек в день и мой дух несгибаем. Женя подтвердит!

— Постеснялся бы при родителях. Нашёл, чем бравировать, — шиплю одними губами, толкая его под столом ногой.

— А что такого? Это отец меня приучил, ещё с детства, он вообще по восемь пьёт.

Перевожу ошарашенный взгляд на Николая Филипповича и тот смущённо улыбается:

— Да, знаю, что вредно, но сын прав — подъём обеспечен на весь день. Моему отцу под семьдесят, и до сих пор прыткий как двадцатилетний мальчишка.

О, Господи, куда я попала! В нормальных семьях по наследству от отца к сыну передают раритетный автомобиль или футбольный мяч с автографом Пеле, но в этой, видимо, свои ценности.

— А может, домашних пирожков? К кофе? — скромно вмешивается мама.

— Домашних пирожков у нас не водится, — разочарованно разводит руками Малиновский. — Но где-то в шкафу заявлялись засохшие магазинные крекеры. Берегли для дорогих гостей.

— Ну вообще, я привезла. Сейчас, — мама выбирается из-за стола и скрывается в гостиной, через минуту возвращается со своей миниатюрной лаковой сумочкой и извлекает оттуда целлофановый пакет. А там килограмма два пирожков!

Как? Как они туда влезли? У неё там портал в гастроном, что ли?

— Эти вот, треугольные — с мясом, круглые — с картошкой и грибами, а овальные…

— С капустой! Мои любимые! — разрываю пакет и не слишком культурно вгрызаюсь в самый вкусный на свете пирожок.

Следуя моему примеру пирожки разлетаются влёт, быстрее, чем косметика по акции в РивГош. Мужики в первую очередь разделываются с мясными, затем переходят на картошку.

— А ларчик-то просто открывался — пирожки с капустой, я узнал твой секретик, — подмигивает Богдан, стреляя глазами в моё декольте.

— Не налегай на кофе, иначе спать будешь снова в гостиной, — шиплю в ответ, и Богдан, интенсивно работая челюстью, хмурится.

— Не понял связи?

— Мам, а ты пирожки, что ли, из дома везла? — намеренно перевожу тему.

— Ну да, напекла на ночь перед поездом. Так и знала, что вы тут голодаете, — мама элегантно отламывает кусочек и кладёт в рот, запивая крошечным глотком кофе.

— Ну почему же, мы как раз-таки совсем не голодаем, Женя нас каждый день вкусным балует, — с благодарностью изрекает Николай Филиппович, и, мама, немало удивившись, держит-таки марку:

— Ну конечно, я же её с раннего детства готовить учила, теперь вот не приходится краснеть.

— Алла Глебовна, ваши пирожки действительно умопомрачительно вкусны, — хвалит Малиновский-старший и мама, зардевшись совсем как девчонка, скромно тупит глаза.

— Ну зачем же так официально. Можно просто Алла.

Округлив глаза смотрю на жеманно отпивающую кофе маму. Значит, не показалось!

С самого начала, хоть она и ругалась на Николая Филипповича, думая, что он Богдан, я заметила по ней, что он произвёл на неё впечатление. Что, впрочем, неудивительно. Но потом, когда все разобрались кто есть кто и кому кем приходится, мама совсем неуловимо начала с ним кокетничать. Никогда её такой не видела. Вот это новости!

— Николай Филиппович, а где сейчас ваша жена? Я хотела бы познакомиться с мамой Богдана, — от кричащей какие-то пятнадцать минут назад женщины не осталось и следа — мама сама душка.

— Это вряд ли осуществимо, если только вы не надумаете отдохнуть в Турции. У вас когда отпуск? — с набитым ртом вставляет Малиновский.

— Родители Богдана в разводе, — расшифровываю я. — Кстати, мои мама и папа в разводе тоже, — зачем-то поясняю уже Николаю Филипповичу, невольно ощущая себя Розой Сябитовой.

Родители как-то странно смотрят друг на друга, и каждый, улыбаясь, утыкается в свою чашку.

— А вы к нам надолго? — без обиняков спрашивает Малиновский, дожёвывая пирожок.

— А я вам уже надоела? — не теряется мама.

— Нет, мам, правда, ты к нам надолго? Просто завтра понедельник, тебе же на работу, — прихожу на выручку беспардонному горе-мужу.

— Я когда узнала вчера последние горячие новости из столицы, сразу же позвонила начальнику и взяла отпуск на неделю за свой счёт.

— Это здорово! Нет, правда — погуляем по Москве, в зоопарк сходим, в театр, — воодушевляюсь я. — У нас недалеко от дома, где мы квартиру с Анькой снимаем, есть недорогая гостиница.

— А зачем гостиница? Пусть со мной поживёт. Мне всё равно вечерами делать нечего. Спать может на твоём диване, — вмешивается молчащая до этого Цветкова.

— В вашей однушке с сумасшедшими соседками? О, да, это будут незабываемые московские каникулы, — глумится Богдан, незаметно лапая под столом мою коленку.

— Ну вообще, вы можете остановиться у нас, — осторожно предлагает Николай Филиппович. — У нас комната гостевая на втором этаже. Правда, там не убрано…

— Ну что вы, я не хочу вас стеснять, удобно ли это… — кокетливо мнётся мама, разве что ресницы как в комиксах не трепещут.

— Жить с тёщей под одной крышей — да это же моя мечта с самого детства, — улыбаясь, бурчит под нос Малиновский, но мама не теряется и здесь:

— А вам, молодой человек, пора бы задуматься о своём облико морале, если не хотите, чтоб получилось как в том анекдоте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— А вам, мама, палец в рот не клади.

— Богдан! — одёргиваю, больно щипая его бедро.

— Ну а что, я правда рад. Думаю, мы непременно подружимся с Аллой Хлебовной. Простите — Глебовной. Или вам всё-таки больше нравится “мама”?

— А теперь я даже раздумывать не буду и точно приму любезное предложение Николая Филипповича, — в тон ему не скрывая ехидства отвечает мама.

— Можно просто Николай. Коля, — поправляет её старший Малиновский, и мне показалось, что где-то над головой пронёсся розовощёкий амур.

Женщина, которая меня родила и отец Малиновского флиртуют? Это сон, или серия бразильского сериала?

Такого поворота точно никто не ожидал.

— Ты это видела? — пихнул меня локтем в бок Малиновский, когда мы, после того как проводили Цветкову и отправили старших разбирать завалы в гостевой комнате, уединились, наконец, в своей спальне.

— Что видела?

— Кажется, твоя, пардон, наша мама положила глаз на батю, — с разбегу прыгнув на кровать, в своей манере заложил руки за голову и скрестил ноги.