— Зачем ты заказал фотографии? — шиплю Малиновскому на ухо и больно стискиваю его локоть.

— Я ничего не заказывал, — говорит он вполне искренне и рисует на лице идиотскую улыбку а-ля Джим Керри. Породируя его тоже скалюсь и в этот момент нас ослепляет вспышка.

Выйдя, наконец, из ЗАГСа в душный московский полдень, с огромным удовольствием стягиваю с головы фату.

Получилось это не сразу: Анька полчаса пришпиливала её сегодня утром невидимками и подошла к заданию чересчур ответственно. Впрочем, Цветкова подходила так ко всему, не важно — сложный ли это экзамен по морфологии или выбор зубочисток. Она любовно лепила на мои волосы заколки и приговаривала, что я самая красивая невеста на свете, при этом едва не пуская слезу умиления. Я же смотрела на это всё с прагматичной холодностью и видела себя как бы со стороны. Да, платье, да свадьба, но это всё ради Джона. Ради денег.

— Где мои деньги? — оборачиваюсь на Малиновского: тот, стянув пиджак и небрежно перекинув через плечо, восседает на скамейке под кроной распустившегося клёна с торца здания ЗАГСа. Вытянув длинные ноги в модных зауженных брюках, с наслаждением затягивается вэйпом и, кажется, испытывает при этом полный дзен: веки опущены, на губах играет полуулыбка…

— Малиновский! — щёлкаю у его лица пальцами и тот, словно потревоженный котяра, лениво приоткрывает один глаз:

— Так пить хочется. Сюда бы бутылку ледяной минералки.

— Не прикидывайся глухим. Деньги мои давай. Я свою часть плана выполнила.

— …или пива холодного, чешского, — как ни в чём не бывало продолжает он, и я уже откровенно психую:

— Ты попросил об услуге, я любезно согласилась и требую заслуженное обещанное вознаграждение! Так где оно?

— То есть, без денег ты бы за меня не вышла?

— Конечно, нет! — ужасаюсь и опускаюсь на скамейку рядом. — Богдан, ну правда, я тороплюсь. У меня ещё пара у Веника после двух.

— Красивое у меня имя, правда? Бог-дан, то есть Богом дан.

— Если ты сейчас же не отдашь мне мои три миллиона, я скажу тебе без цензуры кем ты дан и куда потом пойдёшь. И проверь, это будет далеко не райский сад.

Смотрю на его расслабленную позу, идиотскую улыбку и испытываю злость вкупе со страхом. А если Цветкова права и это какая-то шутка? Никаких денег нет, а штампом он завербовал меня в свои вечные должницы, и уже я буду обязана отдать ему три миллиона, чтобы от этого штампа избавиться… Я же его совсем не знаю, а то, что мне о нём известно, сильно далеко от образа добропорядочного гражданина.

Ну и что, что мы учимся в одном университете — это уж точно не гарант того, что он не решил меня облапошить. Он всегда может сказать, что я пошла за него по доброй воле и ему все поверят, потому что только идиотка выйдет замуж без желания.

— Где. Мои. Деньги. — Чеканя каждое слово не отрываясь смотрю на его дзен-лицо и даже через раздражение, злость, усталость и подозрительный страх не могу не отметить, что он симпатичный. Даже, наверное, красивый. Чистые голубые глаза с тёмной радужкой, правильной формы нос, чёткие скулы и волевой подбородок, покрывшийся густой двухдневной щетиной.

Малиновский выдохнул облако пара и, кинув вэйп в нагрудный карман рубашки, повернул голову на меня.

— Да расслабься уже ты, лапуль, никуда от тебя твои деньги не убегут, — миролюбиво тянет он и обнажает ровные зубы в подкупающей улыбке. — Думаешь, я кинуть тебя хочу?

— Нет, но, мало ли…

— Поверь, я жениться хотел не больше твоего, и, прости, тем более на тебе. Без обид. Ты немного, как бы это сказать, не в моём вкусе.

Ощутив себя на удивление глубоко уязвлённой, горделиво задираю подбородок:

— А чего так? Я, да будет тебе известно, моделью могла стать, по всем параметрам идеально подходила.

— Так я и не про внешность говорю.

— Ой, да брось! Только не надо мне тут сейчас лапшу на уши вешать, что ты относишься к той категории парней, для которых важно внутренне наполнение девушки. А если и так, то чем тебе мои внутренности не угодили?

— Пф, скажешь тоже, на это мне вообще пофигу, — Малиновский складывает брови домиком и отбрасывает пятернёй мешающуюся чёлку. — Ты симпотная, но, согласись, ты странная.

— Это я-то странная? — вспыхнула, аж на месте подпрыгнула.

— Ну да. Идейная, правильная вся. Наверное, трамвая ждёшь?

— Какого ещё трамвая?

— Ну вот, и с чувством юмора напряг. Не, извини, лапуль, но не для тебя мама ягодку растила.

— Да пошёл ты, ягодка! Давай сюда мои деньги, а завтра — развод, и женись потом на ком захочешь! — психанув, швыряю букет в урну, следом летит ни в чём неповинная фата.

— Да не злись ты! Мы же с тобой партнёры, а не любовники, так что честность должна быть на первом месте, как в бизнесе. А раз так, то говорю как есть: развода ты в ближайшее время не получишь. Впрочем, денег тоже.

Нисколько не заботясь о том, как я сейчас выгляжу, в ужасе вылупляю глаза на Малиновского.

— То есть… То есть как это — не получу?

— Извини, совсем из головы вылетело раньше упомянуть — таково условие завещания. Чтобы вступить в права наследования, в браке я должен быть минимум тридцать дней. Так что, малышка, настраивайся на медовый месяц.

— К-какой ещё медовый месяц? — раскрываю глаза ещё шире и тут меня как будто бы озаряет: — А-а, я поняла, это типа шутка такая? — смотрю на его невозмутимое лицо и чувствую, как моё искажается в мимике неподдельного отчаяния. — Ну как же так? Мы же с тобой договаривались: мы женимся, ты отдаёшь мне деньги, потом мы разводимся…

— Да-да, всё верно, но, заметь — я не уточнял, когда именно отдам тебе деньги и когда мы подадим на развод. Если что — прав я, по закону.

— Но…

— А училась бы на юридическом, знала бы, — довольно добавляет Богдан и снова тянется в карман за вэйпом, но я, словно разъярённая кобра перехватываю его руку и шиплю в лицо:

— Не смей шутить со мной, Малиновский! Может, я и не сильна в законах, но мой отец даже разбираться не станет — приедет и такое тебе устроит! Не было уговора о месяце, не было!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— Соррян, лапуль, это не я — это завещание. Когда постареешь и пойдёшь туда же, — кивает наверх, — найди моего дедулю и сделай ему подножку.

— Но почему ты мне сразу об этом не сказал? Это же всё меняет! Если бы я знала, что мне придётся быть твоей женой целый месяц, пусть даже фиктивной — я бы не пошла на это даже за десять, да даже за сто миллионов!

— Ой, а у кого-то нос растёт, — Малиновский щёлкает меня по кончику носа и подмигивает. — С чего бы это? Может, потому что кто-то маленький лгунишка?

— Иди в задницу! — зачем-то трогаю свой нос и с достоинством выпрямляю спину. — Хорошо, я хожу месяц со штампом, потом мы разводимся и тогда, надеюсь, я получу, наконец, свои деньги?

— Безусловно!

— Три миллиона?

— До копейки!

Заметно расслабляюсь и решаю, что за три миллиона тридцать дней можно и потерпеть. Некоторые всю жизнь пашут и столько не зарабатывают. В конце концов, ну что мне этот штамп? Его всё равно никто не видит. А потом, после развода, можно вообще сделать вид, что паспорт потеряла и мне выдадут новый, без этой позорящей моё достоинство грязи.

Идти на пару к Венику и так не хотелось, а теперь не хочется ещё больше. Мелькает мысль взять бутылочку шампанского и отметить моё непыльное превращение в миллионершу напару с Цветковой. Правда, до регистрации я думала, что бутылочка будет дороже, но сейчас и обычное Советское покатит. По крайней мере оно мне по карману.

Открыв сумочку, достаю телефон и, оживив экран, бегло листаю список контактов.

— Что это ты делаешь? — кивает на мой видавшей виды смартфон Малиновский.

— Такси хочу вызвать.

— Зачем это?

— Домой поеду. Плохо представляю, как в этом, — кошусь на платье, — можно спуститься в метро.