Тем временем Жоффрей де Пейрак с Анжеликой в сопровождении нескольких людей доберутся до английской деревни и, передав девочку семье, спустятся по Андроскоггину до побережья, где соединятся с первой группой. В конечном итоге дело займет не больше двух дней.

Договорившись таким образом, они воздали должное «вечеру при свечах», устроенному Питером Боггеном.

Речь шла о том, чтобы отведать напиток, приготовленный по старинному рецепту, известному среди голландцев Нового Света, живущих на берегах Гудзона, от Нового Амстердама до Оранжа.

В котелок наливают два галлона лучшей мадеры, три галлона воды, насыпают семь фунтов сахара, смесь овсяной муки, различных пряностей, изюм, лимоны…

Горячий напиток подают в большой серебряной чаше, помещаемой в центре стола, и каждый из приглашенных по очереди черпает себе серебряной ложкой ароматную жидкость.

Нет ничего лучше, чтобы поднять настроение и развеять печали.

Кроме графа и графини де Пейрак и их сына Кантора, здесь были барон де Сен-Кастин, акадиец Дефур, капрал гарнизона крепости в Сен-Жан, французский капитан флибустьерскою корабля с острова Черепахи и его капеллан.

Голландец с двумя служащими, англичанами-пуританами, дополняли компанию.

Анжелика была единственной женщиной.

Благодаря присутствию ее и священника, тон разговоров был вполне благопристойным.

Стремясь, чтобы они держались непринужденно, Анжелика постаралась создать веселую атмосферу, в которой каждый мог почувствовать себя единственным и неповторимым. Из окон фактории разносились раскаты непринужденного смеха, сливаясь с таинственными шумами ночной реки.

Когда все весело расставались, то чувствовали себя добрыми друзьями.

Оставив Голландца на его острове, они при свете луны переплыли реку и вернулись к себе, кто в лагерь, а кто на корабль.

— Я навещу вас завтра, — прошептал барон де Сен-Кастин Пейраку. — Мне нужно сообщить вам важные вещи. Но сегодня идемте спать. Я шатаюсь от усталости. Доброй ночи всем.

Он исчез в лесу, окруженный группой индейцев, которые, как призраки, вынырнули из тени, чтобы сопровождать его.

В лагере часовые были настороже. Они получили строжайшие указания де Пейрака. Для большей безопасности группа разместилась только в двух хижинах. Никто не должен был оставаться ночью особняком. Граф и его жена отказались от отдельного убежища. Хоуснок притягивал к себе бродяг со всех лесов. Здесь собрались индейцы из разных мест. Те, кто был крещен, разгуливали со своими золотыми крестами и четками, висевшими между перьев. Несмотря на присутствие Голландца и его служащих-англичан, тут была власть французской и канадской Акадии. Здесь была еще зона лесов. А во всех лесах Америки властвовал француз.

— Как жаль, — вздохнула Анжелика… — Есть ли на свете человек более очаровательный, чем барон де Сен-Кастин? Я так люблю встречать здесь французов…

— Потому что они ухаживают за вами?..

Им не спалось, и Жоффрей шел рядом с Анжеликой, ступавшей не очень твердо по берегу реки.

Он остановился, и, положив руку на щеку Анжелики, повернул к себе ее лицо.

В золотом свете луны, она казалась порозовевшей и оживленной. Ее глаза блестели, как звезды.

Он улыбнулся снисходительно и нежно.

— Они находят вас прекрасной, любовь моя, — прошептал он. — Они отдают вам должное… Мне нравится видеть их у ваших ног. Я не ревнив. Они знают, что вы принадлежите к их расе, и они горды этим. У них наша кровь. Как бы далеко ни гнали нас обоих на край земли, как бы несправедливо ни отчуждали нас от наших соотечественников, это остается навсегда!..

Черная тень высокой ивы протянулась перед ними. Они вступили в нее, укрывшись от резкого света луны и, прижав ее к себе, он нежно поцеловал ее в губы. Страсть — всепоглощающая и жгучая, постепенно охватывала их. Но они не могли долго задерживаться. Скоро начнет рассветать. Лес не был укромным местом. Де Пейрак и Анжелика медленно пошли назад.

Они шагали, словно во сне, с этим чувством, которое поднималось в них, как волна, унося и завораживая обоих, как неизбывный душевный порыв, окрашенный улыбками сожаления и легкой печали.

Рука Жоффрея чуть касалась бедра Анжелики и это волновало ее.

И он чувствовал ее поступь совсем рядом, что вызывало в нем мучительное томление.

Через несколько дней они будут в Голдсборо. Время теперь потянется долго, наполненное ожиданием любви.

Снова они обменялись несколькими словами с караульными.

Возведенные наскоро хижины были полны спящими.

Анжелика чувствовала себя слишком возбужденной и предпочла остаться снаружи.

Она села на берегу реки, обняв ноги руками и положив подбородок на колени.

Ее глаза скользили по золотистой поверхности реки, над которой плавали тающие клочья легкого тумана.

Она ощущала себя счастливой, полной жизни, трепетной и нетерпеливой. И все было окрашено чувством, владевшим ею. Так же, как она радовалась самой любви, она радовалась ожиданию ее. Повседневная жизнь диктовала минуты их встреч. Они были вынуждены проводить долгие дни в делах и заботах, чуждых страсти, и вдруг от одного взгляда, интонации голоса вспыхивало пламя, возникало головокружение, жадное желание остаться вдвоем. И ее окутывал тогда, как она говорила только себе, «золотой туман». Она забывала весь мир и саму жизнь.

Ее страсть тесно вплеталась в течение будней, напоминая порой то едва слышный подземный поток, то порыв всепоглощающей бури, отрывая от всего мира, подчиняя своим законам. Или освобождая от всех законов.

Эта любовная жизнь на протяжении месяцев, дней и ночей была их тайной, источником светлой радости, и Анжелика постоянно чувствовала в себе этот жгучий огонь. Сладкая тяжесть овладевала ею, сжимала сердце, наполняла все ее существо, подобно ребенку в лоне матери, таинственной силе, заключенной в дарохранительнице. Это была любовь.

Анжелика хотела вновь увидеть Голдсборо, их прибежище, как и Вапассу. Там были большой деревянный форт, стоящий над морем, и в доме просторная комната с большой кроватью, покрытой мехами. Она спала там вместе с ним. Она снова станет спать там, и бурливые волны в гроздьях пены будут разбиваться о скалы, и ветер завывать средь деревьев, склонившихся на мысу. В простых, но крепких домах гугенотов, укрывшихся под этими стенами, будут один за другим гаснуть огни.

Утро будет сияющим и чистым. Острова, лежащие в заливе, засверкают подобно дорогим украшениям. Она пойдет на прогулку к берегу вместе с детьми, забредет в новый порт, попробует омаров, пахнущих морем, устриц и моллюсков.

А потом она откроет свои сундуки и разложит вещи, доставленные на кораблях, наденет новые, шуршащие платья, украшения, примерит новые шляпы. В Голдсборо было большое напольное зеркало, оправленное в венецианскую бронзу. И в отражении его она вновь увидит себя. Какой же образ предстанет перед ней?

Ею владела такая безмятежность, что она не боялась разочарования. Она просто будет другой. Ее лицо, вся ее внешность будут такими, какие она тщетно мечтала обрести на протяжении стольких лет. Лицо счастливой, довольной женщины.

Разве это не было чудо? Меньше года назад, она, пошатываясь, вышла на этот берег, и душа ее была полна тревоги. Похудевшая, бледная, скованная и опустошенная, она брела по розовому пляжу Голдсборо и готова была упасть на колени, почти умирая. Но рука Жоффрея де Пейрака поддержала ее.

Времена жестоких битв, которые познала ее молодость, закончились здесь.

И такими далекими казались ей сегодня эти пятнадцать лет, которые она скиталась одна, вынося на своих плечах все тяготы жизни. Сегодня она чувствовала себя более молодой, чем в ту пору, потому что была защищена и любима.

Детская радость порой вспыхивала в ее сердце, и невозмутимая безмятежность заменила в ее душе настороженность испуганного и затравленного зверя. Ибо, когда она ступила на этот берег, ее обняли дорогие и крепкие руки человека, который с тех пор не оставлял ее.