Запах дыма от горевших сырых веток и влажной травы становился все отчетливее.

Нагнувшись, Анжелика увидела между деревьями кончик мачты и часть паруса. В одном из вклинившихся в высокий берег узких заливчиков на якоре стояло судно.

Снизу лениво поднимались клубы синего и густого дыма, доносились звуки людских голосов.

Анжелика легла на землю и подползла к краю берегового среза. Она не смогла увидеть тех, кто расположился внизу на узкой полосе покрытого кое-где водорослями гравия, но их голоса стали слышны несколько лучше. До нее долетали отдельные французские и португальские слова. Голоса были резкими и грубыми.

Зато она хорошо рассмотрела судно, которое было по-существу простым баркасом.

Вернувшись к хижине, она велела детям войти в помещение. Отдохнув и придя в себя на свежем воздухе, те принялись играть, бросая друг другу маленький мячик из конского волоса.

— Там в бухте появились какие-то люди. У них баркас, в который мы могли бы поместиться, если и не все, то человек восемь-десять. Но я не уверена, что эти люди встретят нас очень приветливо.

Она не ожидала ничего хорошего от этих типов, которые безо всякой нужды убили несколько безобидных животных, и даже не забрали их тушки…

Кантор пошел в указанном направлении посмотреть, что там. Вернувшись, он сказал, что увидел этих людей. Их пятеро или шестеро, не больше. Это скорее всего те мелкие морские грабители, которые приплывают к берегам Северной Атлантики за добычей, может быть, и не такой богатой, какую можно захватить на испанских кораблях, но зато и не требующей большого риска.

— Нам очень пригодился бы этот баркас, хотя бы для того, чтобы отправиться на нем за помощью.

Она обращалась, главным образом, к Кантору и Стоугтону. Только они могли бы ей помочь принять нужное решение.

Пастора сильно лихорадило, и он находился в полубессознательном состоянии. Коруэн сильно страдал от своей раны и все свои силы направлял на то, чтобы сдержать ругательства, готовые сорваться с его уст из-за вынужденного соседства с пастором. Оба батрака, крепкие и молчаливые парни, могли бы очень пригодиться, если бы дело дошло до рукопашной, но дельного совета от них получить было нельзя. Старого Шеплея не интересовали проблемы его гостей. Сегодня вечером или завтра он должен был отправиться в лес, так как настало время собирать дикую вербену.

Что же касается Адемара, то тот вообще находился в полной прострации.

Оставались лишь Стоугтон, этот земледелец без особого, правда, воображения, но зато храбрый человек, и сын дворянина Кантор, который, несмотря на свою молодость, приобрел уже довольно богатый жизненный опыт. Анжелика верила в его мудрость юноши, когда инстинктивная детская осторожность сочетается с трезвой оценкой своих сил и отвагой уже зрелого мужчины.

Кантор мог в одиночку увести баркас из-под носа у разбойников, доставить его к другому берегу мыса и забрать там всех остальных.

Когда начали обсуждать этот вариант, Анжелика встала и открыла дверь. Она сразу поняла, что привлекло ее внимание.

Отчетливо слышался настойчиво повторяющийся крик козодоя.

Это ее вызывал Пиксарет.

Она бегом отправилась на край полуострова и на другом берегу, на верхушке черного дуба увидела индейца, который, наполовину спрятавшись в густой листве, делал ей энергичные знаки рукой.

Он показывал ей на что-то, находившееся ниже ее.

Она опустила глаза, посмотрела на берег, и у нее заледенела кровь. Цепляясь за ветки можжевельника и малорослых сосен, росших в расщелинах скалы, вверх карабкались люди.

Вне всякого сомнения, это были флибустьеры с баркаса. И когда один из них, догадавшись, что его заметили, поднял голову и показал свое пиратское лицо, она увидела, что между зубами он держал нож.

По всей видимости, они также обнаружили, что здесь по соседству с ними кто-то есть, и, как и положено закоренелым грабителям, решили напасть врасплох.

Увидя, что их внезапная атака была раскрыта, пираты с ужасными ругательствами бегом бросились вперед.

Взгляд Анжелики упал на улья. Прежде чем убежать, она схватила один из них и, когда бандиты появились на краю плоскогорья, резким движением бросила его в их сторону.

Вылетевший из улья жужжащий рой пчел немедленно их атаковал. Раздались ужасающие вопли.

Анжелика не стала задерживаться, чтобы посмотреть, как они отбиваются от этой черной разъяренной тучи.

На бегу она вытащила из ножен свой остро заточенный нож. Сделала она это вовремя, так как бандиты с самого начала разделились на две группы. Теперь между ней и хижиной Шеплея появился некто вроде ухмыляющегося клоуна, он был одет в лохмотья и на голове его была треуголка с красными страусиными перьями. Он размахивал дубинкой.

Он был или слегка пьян, или просто не мог и подумать, что какая-то женщина может представлять для него опасность. Как бы там ни было, он бросился на нее. После того, как она увернулась от его просвистевшей в воздухе дубины, он прыгнул на нее, но тут же напоролся на острое лезвие ножа, которым она размахивала перед собой с целью защиты.

Раздался хриплый крик бандита, еще какое-то мгновение она ощущала зловонный запах рома и гнилых зубов, но затем его пальцы, вцепившиеся в тело Анжелики, разжались. Он чуть не увлек ее в своем падении. Оледенев от ужаса, она сбросила его с себя. Судорожно схватившись руками за живот, он рухнул у ее ног. В гноящихся глазах бандита застыло выражение крайнего удивления.

Не теряя ни секунды, Анжелика в три прыжка достигла хижины Шеплея, и сразу же закрыла ворота ограды на запор.

— У него вываливаются кишки! Жалобный крик подхватывался эхом и долго раздавался в чистом июньском вечернем воздухе над бухтой Каско.

— У него вываливаются кишки!

Там, за кустами, звали на помощь. Забаррикадировавшиеся в своей хижине англичане и французы слышали этот крик, переходивший в жалобный и трагический вопль.

День, так плохо начавшийся, заканчивался как бы вничью. На одной стороне Анжелика и англичане. Хотя они и были слабо вооружены, но им удалось укрыться за бревенчатыми стенами. А на другой стороне находились пираты, озлобленные и агрессивные, но все искусанные пчелами и имевшие плюс ко всему на руках раненого, который терял свои внутренности.

Бандиты расположились у протекавшего рядом с домом ручья, чтобы омыть в его воде распухшие от пчелиных укусов лица и конечности, и теперь не давали возможности никому из осажденных выйти из хижины. Они то изрыгали проклятия, то снова начинали стонать. Пиратов не было видно, но их присутствие угадывалось за кронами деревьев. Время от времени оттуда доносились их крики. А когда наступила ночь, то их стоны, вздохи и вопли как бы перекликались с ревом тюленей, и все это сливалось в такую жуткую какофонию, что волосы на голове вставали дыбом.

Вскоре взошла луна и осветила все вокруг. Море засеребрилось, и разбросанные по нему черные пятна островов напоминали эскадру кораблей, готовящихся отплыть в белые дали.

В середине ночи Анжелика взобралась на одну из скамеек и, отодвинув в сторону кусок коры, стала смотреть сверху, что там происходит снаружи.

— Эй, там, матросы, послушайте! — закричала она по-французски громким и четким голосом.

Она увидела, как зашевелились тени пиратов.

— Послушайте, мы можем договориться. У меня здесь есть лекарства, которые облегчат ваши страдания. Я могу также перевязать вашего раненого…

Подойдите к дому и бросьте оружие. Мы не хотим вас убивать. Мы хотим одолжить у вас на время ваш баркас. Взамен мы вас будем лечить.

Сначала ответом было молчание. Потом порывы ветра донесли какое-то неясное перешептывание.

— Мы вас будем лечить, — повторила Анжелика. — Иначе все вы умрете. Пчелиные укусы очень опасны. А ваш раненый, если его не лечить, помрет.

— Еще как помрет… У него вываливаются наружу кишки, и он скоро сдохнет,