В семье Дюмаре бабушка обладала даром ясновидения и всегда предчувствовала несчастья. Бывало, будь то днем или ночью, она вставала и начинала складывать одежду парня, ушедшего в море. «Он только что утонул» — говорила она.
Много разных рассказов услышала Анжелика, пока ее водили из дома в дом, с одной фермы на другую. Этими визитами знатной дамы очень гордились жители острова, а исцеление Алистера сделало ее легендарной личностью. Моряки из Дьеппа, пришедшие за пресной водой на двух шлюпках, дополняли в тот вечер население острова. Повсюду слышалась странная смесь языков и наречий французского, английского и диалектов индейцев. Несколько миролюбивых представителей племени мик-мак, породнившихся с жителями острова, вышли из леса, положили меха и дичь на порогах домов и, сидя на корточках на возвышении, с любопытством разглядывали празднество бледнолицых. Это были, как правило, очень крупные мужчины с бронзовыми прямоугольными лицами.
К 10 часам вечера Анжелика решила, что с визитами вежливости пора кончать, и что до начала праздника неплохо было бы вздремнуть.
После горячей бани у мистрис Мак Грегор волосы ее быстро высохли на теплом ночном ветерке, но усталость не проходила.
Завернувшись в новую меховую шубу, она присела в сторонке, у подножья высокого дуба.
Завтра она будет в Голдсборо. Дай-то Бог, чтобы море было спокойно!
Тем временем вокруг домов и на берегу становилось все оживленнее, выросли кучи хвороста.
На импровизированных столах появились бочонки, кубки, миски. Полночь приближалась, а с ней и время костров святого Жана.
С криками, взявшись за руки, пробежали мимо ребятишки, увлекая за собой негритенка Тимоти, юнгу Аббиала и Самюэля Коруэна.
Вечный Монеган, колыбель моряков, вступал в волшебную ночь, и слышались удары его сердца — шум волн, разбивающихся о скалы, и первые раскаты барабанов басков, репетирующих танец…
В году тысячном от рождества Христова, в этом узком фиорде появились люди на ладьях, украшенных фигурами драконов. Они открыли для европейцев гранитные берега Ньюфаундленда с холмами, утопающими в цветах. С тех пор на серых скалах стали появляться загадочные надписи, сделанные рукой бородатых викингов и светловолосых норманнов. После них прославились имена Джона Кэбота, Веразано ле Флорантена из Франции, испанца Гомеса, англичанина Рата, французского пастора Андре Тэо, сэра Хемфри Гелберта, Гаснолда, Шамплейна и Джорджа Уэймотов, Джона Смита, приплывшего в 1614 году с миссией «исследовать Северную Америку с точки зрения перспектив на добычу золота и китов».
Пестрая и непоседливая масса людей слагала на протяжении долгой истории волнующую сагу об острове могикан, полную кельтских, ирландских и шотландских выражений. Острые запахи, крепкие ругательства на всех языках, понятный всем смех мужчин, женщин, детей, одежда из разных стран: шотландские юбочки, красные береты басков, черные шляпы кальвинистов, атласные косынки барбадосских пиратов и матросские шапочки со всего света…
А в траве не умолкал пронзительный стрекот кузнечиков.
И на шафранном горизонте, там» где из зеленоватого неба и темнеющих волн сгущалась ночь, нескончаемой чередой шли паруса, паруса, паруса.
И вдруг все исчезло: и море, и берег опустели. Анжелика увидела, что сидит одна на пустынном берегу моря. Почему сегодня столько раз звучит «Бар Харбор», почему сейчас столько «опустевших портов»?.. Повсюду, повсюду, вдоль бесконечных изрезанных бухтами берегов:
Бар Харбор, Бар Харбор — как похоронный звон… Пустыня… Ушли киты и косяки трески и сардин, ушли похожие на серебристые подносы скаты, и птицы тучами улетели, ушли тюлени и морские свиньи, голубые кашалоты, прожорливые касатки и ласковые дельфины…
Но не только от этого тяжело… Уныние охватывает душу, бесконечная, ноющая ностальгия… Глухое отчаяние опустевших бухт…
Слишком много воспоминаний, борьбы и убийств, слишком много утопленников, ухажеров, страсти, слишком много неприкаянных душ, врагов, отчаяния, забытых, плачущих, страдающих людей в тумане, на ветру, в пене грозных гигантских приливов, в волнах, со свистом и стоном бьющихся о землю.
Так много безлюдных берегов…
Мерцающие туманы, то густые, то прозрачные, опускаются на кедровые леса, на зеленую хвою сосен, на лаковую листву клена и красного бука, на поля дикой люцерны и рододендронов, на лилии у разрушенных домов, на розы в запущенных садах.
Страна призраков!
Французы, англичане, голландцы, шведы, финны, испанцы, бретонцы, нормандцы, шотландцы, ирландцы, пираты, крестьяне, рыбаки, китобои, лесные бродяги, пуритане и паписты, иезуиты и францисканские монахи, индейцы: эчемины, тарратины, мик-маки, малеситы — где вы все? Где вы, фантомы Акадии, земли с сотней названий, царства скалистых мысов и уединенных бухточек, где изредка белели паруса?..
Запахи леса и моря, запахи индейских вигвамов и скальпов, запахи пожаров и водорослей — дыхание воды и земли, опьяняющее и дурманящее, а сквозь все это — бессграшный, холодный взгляд человека, наблюдающего, как ты гибнешь…
Резкий крик нарушил тишину, тонкое странное завывание разбудило Анжелику, вырвав ее из кошмара, она вскочила с бьющимся сердцем.
— Что это? Режут свинью?
То был звук волынок шотландцев, начавших праздник на берегу.
Анжелика увидела сидящего неподалеку Джека Мэуина, он смотрел на горящие большие костры. Шотландцы танцевали, скрестив шпаги; другие развлекались рукопашной борьбой с черным медведем.
— Мне приснился сон, — сказала вполголоса Анжелика. — Истребляя друг друга в братоубийственной войне, люди превратили эти места в забытую всеми пустыню.
Она спохватилась, что говорит по-французски.
Спина Джека Мэуина осталась неподвижной. Он сидел, положив руки на колени, кисти рук свисали. Впервые она заметила, что эти мозолистые руки отличались благородной формой.
К ней вернулось то беспокойное чувство, которое она постоянно испытывала, глядя на него; она помнила его странное поведение, когда он не захотел подать ей руки и смотрел холодно и бесстрастно, как она погибает.
Почему этот англичанин оставил ее в беде, когда она тонула, и лишь в последний момент, когда она уже пошла ко дну, спас ее ценой сверхчеловеческих усилий? Странный он какой-то. А может, он вообще не в своем уме!..
— Дайте мне вашу руку, Джек Мэуин, — сказала она неожиданно. — Я хочу посмотреть, какая судьба ждет вас впереди.
Он бросил на нее сердитый взгляд и ничего не сказал, только крепко сжал ладони.
Анжелика рассмеялась. Поистине, она еще не совсем проснулась: ну, можно ли кокетничать с таким женоненавистником, да еще и бирюком. Душа ее, как ладья, была готова устремиться к горизонту на всех парусах, и вся эта суматоха, эти визгливые звуки волынки доставляли ей блаженство.
— Ах, Мэуин, как прекрасна жизнь, я так счастлива… Вы спасли меня.
Он нахмурился, сердито сжал руки. Услышав, как она разговаривает сама с собой, он подумал, что она явно рехнулась.
Она вновь рассмеялась, опьяненная этой долгой июньской ночью и ее звуками.
Ритмичный бой барабанов и свист флейт перекрывали теперь пение волынок.
Анжелика вскочила на ноги.
— Мисс Пиджон, мистрис Мак Грегор, мистрис Уинслоу и вы, Дороти и Жанетон, идемте, идемте со мной, будем танцевать фарандолу с басками.
Она схватила их за руки и потащила бегом вниз по склону.
Легко ступая на пальцы босых ног, баски двигались друг за другом, кружась и подпрыгивая, их удивительный танец был полон грации и порыва. Красные береты, озаряемые кострами, сверкали, как маки.
Впереди шел высокий и гибкий парень, держа над головой бубен с медными пластинками и ударяя в него ловкими пальцами.
Когда в их освещенный круг вошли Анжелика и ее спутницы, баски издали радостный клич и уступили им место, так что каждая оказалась между двумя мужчинами.
— Клянусь святым Патриком, — воскликнул ирландец Порсонс, — эта колдунья заставила плясать наших жен!
