— Что произошло? — девушка собралась быстро, минут за десять. Накинула легкий плащик, погода уже не летная. — Я только при папе не стала тебя прогонять, так что…

— Пойдем, — я кивнул в сторону спуска. — Погуляем вокруг дома. Тебе Таня что про своего «взрослого друга» рассказывала?

— С ней все в порядке? — Ника поняла, что покаянных речей не будет, и разговор предстоит очень серьезный.

— Не знаю, — я покачал головой. — Ее уже дома три дня как нет.

— О боже! — воскликнула Ника, и ее возглас потонул в скрипе дверной пружины.

Мы вышли из подъезда в прохладный воздух двора. Уже темнело, небо приобретало оттенок индиго, пока еще светлея на западе — характерная примета осени. Тучи разбежались, ночью холодно будет.

— Что ты знаешь? — я посмотрел на Нику, чуть замедлившись и рукой показав направление. Пройдемся, мол, вокруг наших многоэтажек, как раньше. — Думаю, уже завтра тебя пригласят в милицию, задавать будут те же вопросы. Так что заодно и порепетируешь.

— Дурак ты, Каменев, — обиделась девушка. — Человек пропал, а тебе все шуточки.

— Никаких шуток, в том-то и дело, — я покачал головой. — Мы весь город на уши подняли, насколько это возможно. Кстати, по радио местному объявление крутят. Еще в газету пойдет, в «Толки», и на ТВ, возможно.

— «Толки»… — Ника нахмурила брови. — Это где Нестерова, которая к тебе приходила?

— Какая разница? Да, она там работает. Ника, прости, давай по делу. Я очень надеюсь, что «взрослый друг» Тани — это не маньяк, которого ловит твоя сестра. Она ведь тебя встретила после работы?

— Попросила водителя меня забрать. У них там просто дурдом, как раз из-за убийцы… Слушай, а с Таней-то как, правда?.. Блин, вот если бы я знала! Мы ведь с ней виделись неделю назад, наверное. То учеба, то работа…

— О чем говорили? — подул ветер, гоня по асфальту желтые листья и донося до нас тревожное завывание милицейской сирены.

— Обо всем и ни о чем, — Ника пожала плечами, зябко кутаясь в свой легкий плащ. — Как всегда у девчонок, ты же знаешь.

Я приобнял ее, чтобы хоть немного согреть, и она не отстранилась. Наоборот, даже как-то расслабилась.

— Знаю, — просто кивнул я, и мы продолжали идти, шурша пока еще малочисленными осенними листьями. — Но вдруг она что-либо рассказала, а ты не обратила внимания, может, вообще проронила случайно какую-то на первый взгляд фигню… Вспомни, пожалуйста, сейчас каждая мелочь важна.

Ника неожиданно стала какой-то робкой, напуганной, непривычной. Так-то она довольно серьезна, резка, безапелляционна. Где-то даже по-медицински цинична, хотя до моего приятеля Вазгена из будущего ей ой как далеко.

— Ты знаешь, самое неприятное, что она не особо распространялась про этого своего друга, — девушка покачала головой, и ее волосы пощекотали мое лицо. — Мне кажется, она закрылась после того, как я ее осудила… А может, и в целом не была готова о нем говорить.

— Зачем?

Просто спросил. Не обвиняя, не стремясь уколоть. Но Нике стало неловко. Газанула какая-то машина, раздался женский смешок. Из тех, что называют вульгарным — нарочито громкий, звенящий и словно бы бросающий вызов. Я посмотрел в ту сторону, Ника повернулась едва ли не раньше. «Мерин» без переднего бампера, черный и длинный, остановился возле высокой девушки. Рыжими завитыми волосами она мне живо напомнила Гайку, но на этом сходство заканчивалось. Короткая приталенная кожанка, леопардовый макси-пояс и кричаще-яркие красные сапоги выше колен.

— На черные колготки, — Ника думала о своем, и как это было наивно. — Извини, просто это ужасно выглядит…

— В целом да, — согласился я. — Давно у нас тут путаны дежурят? Здесь же спальный микрорайон…

— Там сауна, — Ника кивнула в сторону девятиэтажных панелек за Роговиком. — Ты не знал? В подвале открыта, уже давно. Вот они тут и ходят. Понимаешь…

Ника словно споткнулась, и я понял, что сейчас прозвучит нечто ужасное. Что-то такое, от чего девушке стыдно, и поэтому она, обычно собранная и серьезная, сейчас тормозит.

— Мы не очень хорошо расстались в прошлый раз, — Ника, наконец, собралась с духом, в голосе прозвучали привычные нотки. — Я ей тогда сказала, что дружба со взрослым человеком похожа на отношения клиента и проститутки.

Эх, Ника, Ника…

— И что ответила Таня?

— Она заплакала. Говорила, что он ее и пальцем не тронул. Даже не прикасается, это исключительно дружба. И говорят они, мол, о возвышенных вещах — об искусстве, о литературе… Никакой чернухи, никакой политики.

Ника рассказывала, словно долго держала это в себе, и теперь плотину прорвало. Мы даже забыли оба, что шли — как остановились посмотреть на «красноногую» с водителем «мерина», так и остались на том месте. Небольшая микрорайонная проезжая часть, разбитый тротуар. Из-за угла вышла стайка девушек, таких же ярких и размалеванных не хуже индейцев в боевой раскраске. Рядом шли бритоголовые пацаны, одного из них я сразу узнал — Тонна. А вот он меня или не заметил, или постарался не привлекать внимания. Быстро нашел, как распорядиться своей долей! Впрочем, его «скорлупа» и без участия старшего преспокойно распространяла листовки, беспокоиться не о чем. Из Ники, между тем, рекой лилась информация.

— Она говорила, что с ним ей спокойно. Просто спокойно, понимаешь? Что именно этого ей не хватало. Спокойствия, размеренности. И нормального человеческого отношения, когда тебя оберегают и тобой интересуются, чего никогда не делали ее родители… Когда на тебя смотрят не как на куклу, которую хочется побыстрее раздеть, а… Просто как на девушку. Оказывается, Тане нравился Шуберт… Господи, что я говорю. Нравится! Сейчас нравится! Она ведь жива? Скажи, Вадик, Таня жива?

Я взял Нику за плечи и хорошенько встряхнул. Этого оказалось достаточно, чтобы девушка пришла в себя.

— Чем быстрее и больше ты вспомнишь, тем выше шанс, что мы найдем Таню. О чем еще она говорила?

Ника продолжила уже гораздо спокойнее, без нервозности, однако я так и не понял, чем она расстроена сильнее. Тем, что Таня пропала, или тем, что она совершенно не знала подругу. А может, на нее давило сейчас все это вместе.

Таня была тихой девочкой и как будто смущалась своей красоты. Я не знал, что так бывает, думал, что женщины специально прикидываются. Собственно, так оно в моей практике чаще и было, но и общался я со специфическим контингентом. А тут, блин, как в песне одной исполнительницы из будущего — ты хочешь меня снять, а я хочу писать стихи. Только в случае Тани — рисовать. И тут появляется эдакий надбытный товарищ, который подкатил к девушке именно с этим расчетом. Мол, не нужны мне твои прелести, давай дружить и обсуждать отличия Мане от Моне. А дома отец-алкаш, который даже не помнит, когда в последний раз видел дочь, мать, работающая без продыху и приходящая домой только на сон. Соседи вроде Калиныча и беспросветная русская хтонь. Вот Таня и поплыла.

— Вадик, я дура, — Ника покачала головой. И ведь, что удивительно, тоже ни фига не заигрывала. Просто констатировала. — Я же была против этого «взрослого друга», но вместо того, чтобы подставить плечо, быть рядом и поддержать, я ее оттолкнула. Получается, я тоже виновата в ее пропаже?

— Мы все виноваты, — мягко ответил я. — Мы все, и я в том числе, ее упустили.

— Но я больше всего, — Ника упрямо покачала головой. — Ведь была ближе всех…

— А вы где вообще познакомились? — для меня это и вправду было загадкой.

— У нас бабушка, не Тамара Ефремовна, другая, жила на Зои Космодемьянской. Там мы с Танюшкой мелкими играли. Выросли, а общаться не перестали. Что думаешь? Мы ее найдем?

Ох, вот она — эта непобедимая и разносящая мозг любому мужчине женская особенность рассуждать. В огороде бузина, а в Киеве дядька.

— Найдем, — кивнул я. — Поехали в офис на набережную. Там ребята, там телефон.

— Мне надо родителей предупредить…

— Оттуда позвонишь. Не будем время тратить.

Теперь надо найти транспорт. Автобусы еще ходят, они у нас вообще допоздна на линии. Только вот хрен дождешься… Один вариант — такси. Попросить дядю Гошу опять, например.