– Людочка, а как разворачивается ход следствия? Небось уже выяснили, кто убил в вашем дворе Олёну?

– А разве не вы, Альберт Иванович, и убили? - спросила буфетчица Даша. - Все уверены, что вы и убили. Зарезали и пристрелили.

– Ой, ой, ой! - взволновалась кассирша. - Какие ужасы ты высказываешь!

– Даша! Дашутка! Проказница ты моя! - обрадовался Ардальон. - Всегда любил твое чувство юмора. Ты ведь с ридных мест Николая Васильевича Гоголя. Цвети! Одарка! Потерпи еще годок…

– А что через годок? - спросила Даша.

– А через годок я заверну тебя в персидские ковры и умыкну, унесу тебя на буланом аргамаке!

– И куда же донесете?

– Да хоть бы в Объединенные Эмираты!

– Вы лучше мне теперь подарите персидские ковры.

– Теперь у меня их нет…

– Вы, небось, и Олёне обещали ковры и эмираты, а потом взяли и порешили.

– Дашенька, чаровница моя, да разве я похож на татя или на Солоника? Да я в трамвайной давке не способен вытащить у кого-либо две копейки из кармана.

Потом Ардальон сказал серьезно:

– Это другие нечто обещали Олёне… Но раз вам неизвестно, кто убил, то милиции тем более неизвестно…

Пожилой крепыш за столиком у двери, прежде дремавший, вскинул голову и заорал:

– Была бы баба ранена! Была бы баба… Но шел мужик с бараниной!…

– Коля, заткнулся бы ты совсем! - грозно посоветовала кассирша.

– Все, Людочка, все… Тихо, тихо. Но сама посуди, если бы не мужик с бараниной, который шел вдоль путей…

И башка крепыша уткнулась в пластик стола.

– А ты, Андрюша, - снова шепотом спросил Ардальон, - Олёну, наверняка, знал? Или слышал о ней?

– Не знал! - резко, чуть ли не с вызовом заявил Соломатин. - Ни о каких здешних Олёнах не слыхал!

И сразу сообразил: Ардальон понял, что он врет.

– Слышал, конечно, что кого-то в этих местах убили… - пробормотал Соломатин.

– Как же, как же, - сказал Ардальон. - Девушка была приметная. Но сама влезла в глупую историю… А убийцы ее, вполне возможно, и сейчас здесь сидят… Личности сюда заходят самые разнообразные… Иные умельцы и удальцы… Вон, скажем, тот, простенький на вид, числится краснодеревщиком, мебель чинит, но известно, что он тайники особенные способен создавать. А кому нынче нужны тайники с секретами, сам понимаешь…

Соломатин кивнул на всякий случай. Простенького на вид краснодеревщика он видел в компании со своим коммунальным напарником Каморзиным. О чем-то они секретно разговаривали. Не о бочке ли Сергея Александровича Есенина? Помнится, была названа фамилия «Прокопьев»… И надо полагать, Полосухин Ардальон был знаком с Олёной Павлыш. Странным образом дороги их прежде не пересекались…

– Или вон тот, у окна, - сказал Ардальон, - седой, коротко стриженый, пожилой, некоторым отчего-то кажется похожим на Габена, он…

– Этого я знаю, - сказал Соломатин.

– Коротко знаешь? - удивился Ардальон, и интерес несомненный к этому знакомству проявился в его глазах.

– Нет, - быстро сказал Соломатин. - Видел по телевизору…

– А-а-а… - разочарованно протянул Ардальон. - Или вон тот, за столиком рядом с нашим краснодеревщиком… У него уши с острыми завершениями, как у зверя тропического, забыл какого… Или у кого-то с Собора Парижского богоматери… Этот плут, но мелкий… Четыре года носит под мышкой папку, в ней как будто бы проект коттеджа, который вот-вот построит телеведущий Малахов. Под этот проект берет в долг. И дают… В папке же в лучшем случае - лоскут туалетной бумаги. Или носки с дырками…

– Действительно, странные уши, - Соломатин был удивлен. - Их остриями можно резать бумагу.

– И еще он рассказывает, что в армии своим натуральным предметом размешивал в котлах пшенную кашу.

– Гадость какая! - поморщился Соломатин.

– Гадость! Гадость! - согласился Ардальон. - А моя фамилия Полосухин - не гадость! Полосухин! Вот этот сотворитель тайников с пружинами печалится оттого, что в его фамилии подменена буква и он не Прокофьев. А я - Полосухин! Папаша успокаивал сына и утверждал, что в пору физкультурных парадов гремел некий Полосухин, мировой рекордсмен, он то ли летал в стратосферу, то ли стрелял, то ли метал гранату, то ли прыгал с парашютом. Мол, напрягайся, сынок, Ардальону Полосухину суждено резко бегать или убегать, стрелять, а может - отстреливаться, и прыгать из-под небес с парашютом, в надежде на то, что он раскроется… Впрочем, и у тебя, Андрюша, фамилия не лучше. Помоечная какая-то фамилия. Соломатин! Саламата - жидкий киселек, и то по-татарски… Был еще Соломаткин, пропойца вблизи передвижников. Однажды его осенило. Писал, писал карликов-алкоголиков, в мороз ли, в жару ли ожидавших открытия трактира, и вдруг над толкотней их рыл, в изумрудной фантазии жизни вознес лазоревую канатоходку. Видение ему в утеху нам было дадено. И ведь даже не Соломатин, а Соломаткин…

– Какая связь? - пробормотал Соломатин.

– Никакой, никакой! - заспешил Ардальон. - И Олёну ты не убивал.

– Уволь меня от своих фантазий! - сердито сказал Соломатин, Ардальон ему надоел, сейчас же следовало найти предлог, чтобы прервать общение с ним, а брошенную в пропасть господином Крапивенским закусочную - покинуть.

– И я не убивал! - воскликнул Полосухин. - Ни я, ни ты не можем добыть быстрых денег, а хотелось бы. И пробовали. Но не можем. Не дано. Тебя привело к краху. Ты до сих пор от этого не отошел. Я знаю, я знаю… Не дуйся и не уходи… И я обжигался. Но ведь можно делать и неспешные деньги. Можно! И не такие гроши, как этот… с острыми ушами… Кривомахов… Вовсе не такие!

Сразу же к ним подошел человек с острыми ушами. «На них можно накалывать шляпки грибов, - подумал Соломатин. - И сушить».

– Здравствуйте, - сказал он. - Да, я - Кривомахов. Здесь в папке проект загородной резиденции кумира первого канала Малахова, который без очков и стирает. Аванс я роздал на две паперти Большого и Малого Вознесения… Окончательный расчет жду со дня на день.

Кривомахов замолк со значением. Но Соломатин с Ардальоном не одарили его словами понимания. Кривомахов запустил руку в карман штанин и вытащил мятую брошюру.

– Это первая книжка Андрюши Вознесенского. «Парабола». Мы с ним учились в архитектурном институте. Посвящение в ней зачитывать не буду, дабы не польстить себе комплиментом гения.

– И что? - спросил Ардальон.

– Я полагал, - гордо сказал Кривомахов, - что натуры у вас тонкие.

– Тонкость своей натуры, - сказал Соломатин, - я оцениваю в десять рублей. Десять рублей вам хватит?

– На полкружки пива… - пробормотал Кривомахов. - А на днях состоится окончательный расчет…

– Ба! Кривомахов! Уши - пики батыевых всадников! - обрадовался новый для Соломатина человек, явившийся, видимо, из кухни, а может, и со двора, коренастый мужичок вида домашнего, в немытой майке, шароварах и тапочках на босу ногу. - Опять людей дуришь! Гони должок!

– Васек, не порть людям отдых, - сконфуженно произнес Кривомахов.

– Люди! Господа! Сэры с ледями! Гуманоиды! Этот друг Вознесенского проиграл мне пари. К воскресенью он взялся заделать дыры в швейцарском сыре. В килограмме. Где этот сыр? И где эти заделанные дыры? Пошли в магазин!

– У меня всего десятка… - промычал Кривомахов.

– Там мозги людям задуришь на общую сумму! - заверил его Васек и тут же обернулся к Ардальону и Соломатину: - А я тебя видел с шарфом этим у Олёны, соседки моей… Да, да. И тебя тоже.

– Вы ошибаетесь! - нервно произнес Соломатин. Ардальон же слов никаких не сыскал.

– Мы, касимовские, никогда не ошибаемся, - строго, чуть ли не с обидой заявил Васек. - Я бы и сам наладил лыжню к Олёне, но у меня полковник, стерва, а у нее гуманоиды.

В облегчение Соломатину заговорила кассирша:

– Васек! Прохвост ты первейший! Где твой-то должок за отмену денег?

– Людмила Васильевна, а я разве не отдал? Ну если не отдал, то сегодня вечером… Мы, касимовские… А теперь я спешу. Раз уж этот архитектор не заделал к сроку дырки в сыре, надо ковать железо. А то улетит.