А ведь, действительно, хватка у нее есть, подумал Соломатин. Глядишь, через несколько лет Лизанька встанет вровень с Мадам Рухлядь и будет называться принцесса Фитнес, или принцесса Казино. Или принцесса Лесопильня…

Но к чему она завела нынешний разговор?

А к тому, чтобы ты, Соломатин, дурнем не был. Это все то же милое предупреждение: «Шали, шали, Андрюшенька, но не увлекайся». И подумай о своей выгоде…

– Знаешь что, - сказал Соломатин, - если ты сомневаешься во мне и в моих чувствах к тебе, я перестану ходить на вечерние сборища. Или игрища. Их персонажи мне надоели, обрыдли. Они мне чужие. Любопытство мое накормлено. Дальше начнется икота или отрыжка. С сегодняшнего дня и перестану ходить. И ни с какими неприятными тебе дамами видеться более не буду.

– Экий ты прыткий! - рассмеялась Елизавета, скинула одеяло, напомнив Соломатину о своих прелестях, как бы предлагая сравнить их с прелестями неприятных ей дам, хотя бы одной из них, мало ли что скрывается у той под рыбьей чешуей, может, мощи какие, или напротив, целлюлитные грозди, да и физиономия ее, наверняка, улучшалась и не раз скальпелями дорогих реставраторов. - Именно сегодня-то ты должен сопровождать меня. Сегодня важный коктейль, и у меня назначены деловые свидания. А там посмотрим. Вовсе не нужны мне твои жертвы. А запреты самозащиты - тем более, к добру они не приводят.

«Забавно, забавно! - повеселился про себя Соломатин. - Забавная получается история! Хотя и рискованная. Но риск-то мне, пожалуй, сейчас и необходим!»

Он боялся заскучать на вечернем коктейле. Там при официантах с подносами для напитков и лилипутских закусок разговоры велись обычно серьезные и именно деловые. Но выяснилось, что коктейльным особам выделен лишь один зал, а в остальных помещениях клуба происходила привычная тусовочная кутерьма.

– Андрюша, - сказала Елизавета, - побудь моим сопровождающим минут пять. Не более. Ради соблюдения обряда. Раскланяйся, руки пожми, а некоторые ручки и послюнявь. Ну сам знаешь. И катись ко всей нашей скачущей и трепливой шелупони. Да. Вот что. Утром я темнила. Дело-то я уже себе выбрала. Для начала. Об этом и пойдут переговоры. Будет у меня шляпный магазин вблизи ипподрома. Входят в моду всякие там Президентские скачки, а дамы наши сливочные не беднее британских, и шляпки им подавай не хуже королевских. Наши, не хуже королевских, будут «от Летуновой»… Ну это тебе неинтересно, а потому и гуляй…

Для соблюдения правил обряда Соломатин сопроводил Елизавету в зал для коктейлей. И получил там пренеприятные ощущения. Один из официантов со спины показался ему знакомым. Широченные плечи, короткие ноги, комод. Присутствие этого человека Соломатин учуял на вечеринке в день, когда фейс-надсмотрщик Стасик Кирьяков разглядел на его руке часы от «Картье». Оно вызвало тогда не одну лишь досаду Соломатина, но, пожалуй, и испуг. И вот этот хмырь во фраке и при черной бабочке разносил бокалы с коньяком и белым вином. Но нужен ли именно он, Соломатин, теперь человеку-комоду и его шефу, почти олигарху Суслопарову? К тому же они, наверняка, знают о его нынешнем положении. И о Папике. Но мысль о Папике, как о возможном заступнике, сейчас же показалась Соломатину унизительной.

Впрочем, неприятный официант к Соломатину не подошел, а с пустым подносом отправился на кухню.

Но Елизавета заметила, что Соломатин помрачнел, и шепнула ему: «Иди, иди! Развлекайся!»

Суета тусовочного брожения отогнала от Соломатина страхи и мрачные мысли о Папике и об официанте-комоде («Он даже подходить не стал, похоже, сам испугался»). Колесами вертелись под музыку Прокофьева то ли парни, то ли девицы с личинами опричников, плясавших перед грозным, но загулявшим царем из фильма Эйзенштейна. Видимо, из авангардных модельеров. «Хорошо, хоть голый Кулик не хрюкает и не бегает по полу на своих четверых отмытым хряком», - подумал Соломатин. Возле Девушки с веслом собралась стайка молодых людей, нечто весело обсуждавших. Подойдя к ним, Соломатин понял: разговор идет о воспитании детишек. Дамы сходились здесь, как правило, успешные, но при всех их любовных удачах сыновей и дочерей воспитывали без отцов, чем особенно гордились. Ведущая с развлекательного канала рассказывала о творческом развитии дочери, ей шесть лет, она уже поет и танцует в «Непоседах», на днях солировала, исполнила явный шлягер с ключевыми словами: «Хорошо б мой дружок Сережа подарил мне "Мерседес"!», запись пойдет в эфир. «Талантливый ребенок! - зашумели слушательницы. - И про жизнь правильно понимает!»

При этом их гвалте к Соломатину подошел Банкир, муж Тиши, взял Соломатина за пуговицу и предложил отойти. Банкир (Тиша отчего-то окликала его Гастоном, другие называли его Григорием Ивановичем) был тощий, длинношеий очкарик, истинный «ботаник», из-за чего, наверняка, еще в школе натерпелся издевок, оброс комплексами и теперь пыжился, пытаясь выказать себя настоящим мужиком и плейбоем (помимо Гастона он заслужил у Тиши и ласковое - «мой кролик», особенно часто звучавшее в перетрепах с приятельницами). Было ему за сорок, а в компании Тиши он сам себе казался двадцатилетним. Сейчас правой рукой он держал бокал с коньяком, пальцами же левой все еще теребил пуговицу Соломатина.

– Соломатин, - сказал Банкир. - Ты масон?

Соломатин застыл лотовой женой.

– С чего это вы, - сумел, наконец, произнести Соломатин, - Григорий Иванович?

– Ты же каменщик, а допущен сюда, - сказал Банкир, и стало понятно, что он наклюкался. - А они, вольные каменщики, не из тех, что кладут кирпичи. Следовательно, ты…

– Я не каменщик, - сказал Соломатин. - Я слесарь-водопроводчик. Сантехник.

– Ну тем более! - настоящим мужиком Банкир плеснул в глотку коньяк. - Значит - ты вольный водопроводчик! Это похлеще вольного каменщика.

– Вы несете какую-то чушь, Григорий Иванович! - сердито сказал Соломатин.

– Я - чушь? - возмутился Банкир и губы капризно выпятил. Но потом, видимо, что-то сообразил. - Ну да, конечно… Вы же не должны открывать себя… А я все хотел увидеть, как вы приветствуете друг друга… Но впрочем, помолчим…

Он пошатнулся, и Соломатину пришлось поддерживать его.

– Вам, Григорий Иванович, - сказал Соломатин, - следовало бы посидеть где-нибудь…

– Под пальмами, - согласился Банкир, - и чтоб зулус стоял с опахалом, и чтоб зулуска ублажала… Веди меня, вольный водопроводчик, под пальмы к столикам… Погоди, это ведь я должен отвести тебя к веселой вдове… Я обещал… Она просила познакомить…

Веселой вдовой оказалась Татьяна Игоревна Баскакова, она же Мадам Рухлядь, она же будущая Мадам Лососевых пород.

Банкир произвел обещанное знакомство. Татьяна Игоревна протянула Соломатину руку ладонью вниз, и стало быть, ему пришлось целовать даме ручку.

– Ну вот, Танечка, - сказал Банкир, - а он, оказывается, не вольный каменщик, а значением выше - вольный слесарь-водопроводчик!

– При чем тут каменщик или водопроводчик? - удивилась Баскакова.

– Ах, ну да, - спохватился Тишин муж, - это же не ты просила узнать… Это кто-то другой… Дай Бог память! Это Бубнов!

И Банкир, шлепнув ладошкой по лбу, а потом и будто бы в почтении приподняв цилиндр, удалился на поиски Бубнова. «Трости ему не хватает…» - подумал Соломатин.

Два степенных господина средних лет, сидевших с Баскаковой, сейчас же вспомнили о неотложных делах и по этим делам убыли.

– Я очень рада, что наконец познакомилась с вами, Андрей Антонович, - сказала Баскакова. - А вы?

– И я рад, - неуверенно кивнул Соломатин. - Зовите меня Андреем.

– И я для вас Таня, - улыбнулась Баскакова.

Пребывала она на вечеринке в пожалуй легком для зимы светло-синем платье из тонкой полупрозрачной ткани, название которой Соломатин не знал (муслина, подсказывает автор, муслина), располосанной линиями золотистых блесток. Нынешнее платье и прическа Тани (ага, уже Тани) напомнили Соломатину женщин из американских фильмов, с удовольствием и лихостью танцующих чарльстон. И надо сказать, что вблизи она выглядела куда моложе своих лет, а серые глаза ее были сегодня глазами восторженной курсистки. Угадывалась в ней женщина крепкая («упругая», пришло в голову Соломатину), посетительница тренировочных залов, бассейнов и саун, а полу прозрачность ткани давала возможность понять, что и тело ее хорошо. Драгоценности ее были помещены нынче на длинных пальцах Татьяны, кольца и перстни, по три - на каждой руке. И одного из ее перстней хватило бы на покупку квартиры с дорическими колоннами. Баскакова, оценив движение глаз Соломатина, сказала: