Еще через несколько метров скважина показала, что бурение идет через слой медесодержащих песчаников. Керн свидетельствовал, что руда хорошего качества. Но для того чтобы установить, сколько в ней меди, требовался тщательный анализ. А химлаборатории в Джезказгане не было, и поневоле приходилось теперь ждать осени, когда коллектор буровиков повезет керн в Ленинград, и только к зиме можно будет сказать что-либо определенное о составе пород. Лишь на 48-м метре изменился состав керна. Далее снова шла пустая порода.
237-ю скважину заложили также в районе шахты «Петро». И она на ожидаемой глубине пересекла рудное тело. Мощность пласта оказалась такой же, как и в первом случае, — более десяти метров.
Геолкомовская бригада хорошо поработала в то лето. Всего пробурили семнадцать скважин со средней глубиной сорок четыре метра.
Глубокой осенью буровики, захватив с собой ящики с кернами, отправились в Джусалы, чтобы оттуда добираться до Ленинграда.
Дальнейшее зависело теперь от результатов химического анализа, которые выдаст лаборатория Геолкома. Это должно было решиться зимой, не раньше, чем через два-три месяца. Изрядно поработав, усталые и до черноты загоревшие, Сатпаевы тоже вернулись в Москву.
Снова началась знакомая с прошлой зимы работа — утомительное сидение в кабинетах и архивах, оформление отчетов за лето, изучение документации и проведение подсчетов по результатам летних работ. Полученные в январе данные анализов превзошли ожидания молодых геологов. Сатпаевы засели за арифмометры. И оказалось: на участке «Петро» найден доселе неизвестный мощный пласт руды с богатым содержанием меди. Каныш Имантаевич называет его «Пятой залежью», продолжая нумерацию прежде обнаруженных на этой площади.
Это было первое найденное им рудное тело. В дальнейшем у него будет много таких открытий. Но это первое ему запомнится на всю жизнь. Запомнится потому, что именно рудный пласт, обнаруженный возле старой шахты, послужил ему главным козырем в состоявшемся вскоре принципиальном споре со специалистами Геолкома.
План геологоразведки по Джезказгану на 1928 год он теперь переделывает по-своему: значительно расширен объем буровых работ, вместо ранее предлагавшихся разведочных канав намечается пройти сотни скважин, а для этого предусматривается не один действующий станок, как в прошлый сезон, а несколько. Притом бурить предполагается не только летом, а круглый год. И самое главное — хватит ковыряться в верхних слоях, надо идти на большую глубину, на три, четыре сотни метров...
Специалисты Геолкома не поверили в реальность этих предложений. Они слишком хорошо знали условия Джезказгана. Потому план был объявлен фантастическим, а автора его посчитали безответственным прожектером. Никто даже слышать не хотел о нескольких буровых, а о постоянно действующих станках тем более. И все-таки Геолкому пришлось согласиться на расширение работ — был составлен договор, в котором говорилось уже о двух «Крелиусах»!..
Тем временем в Улутау происходили волнующие перемены. Считанные месяцы оставались до завершения строительства завода. Байконурские шахты уже начали выдавать уголь. Джезказганские рудники были восстановлены. Действовала узкоколейная железная дорога.
Но трудности еще предстояли покорителям степи.
«...Прервано всякое сообщение с Карсакпаем, и прекращена доставка хлеба, продуктов и оборудования, — сообщалось в телеграмме из Карсакпая правлению треста. — Находящемуся на Джусалах председателю правления К.И.Бронзосу с большим трудом удалось организовать один караван в сто вьючных верблюдов, отправлено 1300 центнеров муки. Бронзос выехал с верблюдами только 18 января. Снежный буран, морозы и гололедица усиливаются. Хлеба хватило до 15 января. По полученным сведениям, навстречу каравану комбинат послал 40 верблюдов. Сегодня мороз дошел до 33 градусов. На Байконуре рабочие-казахи прекратили работу из-за отсутствия продуктов».
Это лишь одна страница суровой, героической летописи Джезказгана. Трудности были на каждом шагу, и заключались они не только в сложностях снабжения и неласковом климате. Не хватало специалистов, сколько-нибудь опытных рабочих рук. Недоставало жилья и хотя бы минимальных бытовых удобств.
И все же воля людей победила. 16 сентября 1928 года при большом стечении народа, собравшегося со всех рабочих площадок и близлежащих аулов, в торжественной обстановке пустили первую отражательную печь Карсакпайского завода. И та самая высокая труба, которую Сатпаев за много километров увидел с Джусалинского тракта, в тот день впервые начала извергать клубы газа, тем самым объявив на всю Улутаускую степь о рождении первого детища казахстанской социалистической индустрии.
А через месяц, 19 октября, в одиннадцать часов ночи первый конвертер Карсакпайского завода начал выдавать металл.
«Исключительной волей и энергией рабочих и административно-технического персонала большой медеплавильный завод Карсакпайского комбината пущен в назначенный правительством срок... — телеграфировали участники торжественного собрания, посвященного этому событию, Председателю ВЦИК М.И.Калинину. — Джезказганские медные рудники, Байконурские каменноугольные копи развернули свою работу по обеспечению сырьем и топливом завода. Карсакпайские горняки, несмотря на исключительно тяжелые условия работы этого района, оторванного от железных дорог, в голодной казахской степи преодолели все препятствия. Три тысячи рабочих и административно-технический персонал поручили нам передать сессии ВЦИК их пролетарский привет и заверения, что возложенная на них правительством задача, несмотря ни на какие трудности, будет выполнена».
III
За лето 1928 года бригада Геолкома, работая с двумя станками, пробурила в Джезказгане 28 скважин со средней глубиной 56 метров. Зимняя проработка результатов сезона добавила к запасам месторождения еще три новые залежи.
И все же этого мало. Не раскрыта еще мощь джезказганской свиты. Так думает теперь молодой геолог. Потому он жаждет кипучей деятельности, широкого размаха. И добивается того, что план разведки на 1929 год увеличен вдвое. Недра Джезказгана исследуют уже четыре «Крелиуса». Они бурят теперь во многих точках рудного района — на Раймундовском, Петропавловском, Никольском и Анненском участках. А один агрегат к осени начал работы в совершенно новом месте, вообще не охваченном разведкой, — на участке Жартас. Всего за этот сезон добавилось 44 скважины со средней глубиной 58 метров. И вновь открыты три залежи и одно новое рудное поле.
Джезказган постепенно превращался в перспективное месторождение. Запасы росли. Чем шире велась разведка, тем больше увеличивались известные мощности рудных пластов.
Это дало возможность его исследователю выступить в печати со смелыми предположениями. В статье «Карсакпайский район и его перспективы», опубликованной в первом номере журнала «Народное хозяйство Казахстана» за 1928 год, Каныш Имантаевич писал: «Джезказган представляет в потенции одну из богатейших мировых провинций меди, в пользу которой в будущем уступят пальму первенства большинство известных медных провинций Америки».
Для того времени это был весьма смелый прогноз. Делать такого рода заявления на основе каких-то трех сотен скважин, и то неглубоких, проводить сравнения с мировыми провинциями меди — это казалось многим специалистам просто несерьезным. Но, несмотря на подобные скептические оценки, Сатпаев продолжал свое дело. Наряду с разведкой он создавал, как мог, славу Джезказгану. По его твердому убеждению, это самое крупное месторождение меди в Советском Союзе. Карсакпайский завод, каким бы большим он ни был, не осилит джезказганскую рудную кладовую. Здесь нужен подлинный индустриальный гигант. Нужна надежная связь с внешним миром, а значит, ширококолейная железная дорога. Надо построить в долине Кенгира настоящее водохранилище. А для осуществления всего этого нужны крупные средства. Значит, задания по развитию Джезказганского района придется включить в пятилетний план и считать его директивной стройкой...
