Его властно захватила эта возникшая внезапно мысль. Увидев издали груду камней на самой середине площадки, он заволновался еще сильнее. Геолог зашагал быстрее, влекомый каким-то радостным предчувствием. Мигом забылась усталость.

Ему сразу бросилось в глаза, что эта груда камней не была похожа на те, которые он в изобилии встречал в горах и степи. Она напоминала основание двенадцатиканатной юрты. Лишь в середине ее зияло черное углубление.

Внимательно осмотрев странное образование, геолог обратил внимание еще на одну особенность: камни, сложенные как попало наверху, внутри углубления располагались в определенном порядке, напоминая какое-то строение.

Наклонившись, Каныш поднял пару булыжников. Удивление его было настолько велико, что, быстро присев, он достал еще несколько камней с самого дна углубления. Не было сомнений в том, что все они прошли значительную тепловую обработку. С помощью лупы он даже обнаружил прилипшие к камням частицы древесного угля. «Печь. Обыкновенная древняя печь!» Каныш не раз находил развалины их в окрестностях Улутау. Примитивные домны клали прямо в горах, чтобы плавить руду. Но для чего использовалась эта? Если для плавки металла, то должна быть и руда невдалеке...

Забыв о времени, о том, что его ждут внизу, он рылся в камнях, желая во что бы то ни стало понять назначение печи. Пока Каныш установил: топка была глубоко внизу, а дымоход, вытягиваясь отвесно, заканчивался именно в том месте, где он стоит; плавили не металл, а что-то другое; возможно, и не плавили вовсе. Что-то подогревали?.. Но, во всяком случае, это не обыкновенный очаг для приготовления пищи.

Однако пора было возвращаться. Место ночлега осталось где-то левее сопки. Если идти напрямик, можно дойти за полчаса. Он с сожалением спустился с каменной кладки и направился к своим. Но, отойдя на какую-то сотню шагов, резко остановился: прямо перед ним лежал необыкновенной формы камень величиной с сундук...

Несколько лет тому назад, когда он впервые приехал в Улутау, старейшина этих мест Омеке как-то говорил ему: «В молодости, когда искал потерявшихся коней, на какой-то сопке я видел необычной формы камедь с меткой на одной стороне...» Указать это место не брался: «Прошло слишком много лет...» Только назвал в качестве ориентира каменную насыпь, занимавшую площадь приблизительно с окружность юрты. И когда Каныш наткнулся теперь на необыкновенный валун, ему вспомнились слова аксакала. «Это, видимо, тот самый меченый камень, о котором говорил Омеке». Только на нем виднелись не пиктограммы, как он ожидал, а обыкновенные арабские письмена. Он хотел тут же прочесть надпись, призвав на помощь затверженную с детства арабскую азбуку. С великим трудом разобрал одну строчку. Это были обыкновенные славословия аллаху, всегда сопровождающие начало писем и посланий, принятые у мусульман. Но дальше Каныш ничего не смог понять...

Коллеги устали ждать своего руководителя. Вода в чайнике почти выкипела. Пришлось отправляться на поиски Каныша.

Из дневника бывшего коллектора группы Сергея Александровича Рожнова:

После возвращения из экспедиции Каныш Имантаевич отправил фотографию в Москву, в Академию наук. Через несколько месяцев в центральных газетах появилась статья о замечательной находке геолога Сатпаева в Улутауских горах. Известный ученый-востоковед Поппэ расшифровал надпись на каменной плите. Она гласила: «В год овцы, 793 прибыл в страну Токмак, в поход на Токтамышхана. В этом месте воздвиг оба. Да помнят все люди обо мне с молитвой. Аминь. Султан Турана Тимурбек...»

Осенью 1936 года на имя Сатпаева в Карсакпай пришло письмо от директора Эрмитажа, академика Иосифа Абгаровича Орбели. Он извещал о решении академии направить в Улутау специальную научную экспедицию и о постановлении художественного совета сделать достоянием Эрмитажа мемориальную каменную плиту — памятник знаменитого похода Тимура — и просил указать ученым местонахождение камня.

Через некоторое время валун с Алтын-Шокы занял то место в Эрмитаже, где он стоит и по сей день.

Камень из Улутау — случайная находка Каныша. Но случаен ли был интерес его к каменному письму Тимура? Такова уж была природа этого неуемного человека: постоянное стремление к знанию, интерес ко всему новому, неизведанному. Именно эта жажда исследователя заставила его еще в юности составить учебник алгебры, побудила к собиранию произведений народного искусства. «Каныш Сатпаев, молодой казах-инженер, получивший образование в Томском технологическом институте. Прекрасный знаток и хороший исполнитель баянаульских песен, давший для настоящего сборника ряд очень ценных сообщений не только в области напевов и мелодий, но и текстов, и снабдивший последние русскими переводами», — писал Александр Викторович Затаевич в предисловии к своей книге «500 казахских песен и кюйев», изданной в 1931 году.

Эта любознательность, жажда открытий закономерно привели его к находке, представляющей собой большое историческое значение. И то был не единственный ценный памятник, обнаруженный геологом. На правом берегу реки Буланты он отыскал изображения диких животных на обрывистом утесе из сланцевых пород. Подобные изображения находил он и в долинах рек Тамды, Жетикыз, изображения людей — на высоте Едиге, на берегах Бала-Жезди и Сарысу. Сатпаева занимала и своеобразная архитектура мавзолеев Алашахана, Джочи, Домбаула, хотя все это и было весьма далеко от его прямых обязанностей...

«Настоящая статья не имеет целью дать полное и систематическое описание всех имеющихся в Джезказганском районе многочисленных доисторических памятников, — писал он в работе, опубликованной журналом «Народное хозяйство Казахстана» в начале 1941 года. — Она составлена главным образом для того, чтобы показать археологам и краеведам, какой разнообразный и интересный материал ожидает исследователей в этом районе».

В этом был весь Сатпаев — человек с широким кругозором, живший многообразными интересами.

Знойный июнь 1936 года. Полдень. Вдруг встрепенулся от неожиданного автомобильного гула аул Бекболат, расположившийся на джайляу вдоль реки Кенгир в урочище Наушабай. Население аула высыпало из юрт. Оказалось, снова приехал Каныш Сатпаев. Не один, с ним еще несколько человек.

Когда машина остановилась, прибывшие, выбравшись из кузова, стали отряхивать пыль с одежды. Затем гости направились к шестистворчатой белой юрте посреди аула. Это было жилище старейшины — Абдрахмана.

— Ассалаумагалейкум!

— Алик салам, Канышжан!

— Здравствуйте.

— Ыздрасти, кунак. Проходи!

— Живы-здоровы, мил человек, куда путь держите?

— Понравился чудесный кумыс вашего аула, и вот снова пожаловал, да не один, — пошутил Каныш.

— Хорошо поступил, что приехал. Ты всегда для нас человек желанный. Слава аллаху, который посылает таких гостей!

— Спасибо, Абеке, за доброе слово.

— Ну проходите в юрту, — Абдрахман приподнял кошму у входа. Затем, обратившись к своей старухе, сказал: — Они, должно быть, с утра под солнцем, испечься можно. Поторопись с кумысом.

Здесь было семь дворов: Абдрахмана, Самета, Алима, Балгимбая, Байсымака, Жандильды и Аубакира. Все главы семей происходили из ветви Бекболат рода Найман. Жили скромно. Пасли скот, занимались земледелием.