— Да, но ему тоже нужно соблюдать субординацию. Он обязан будет рассмотреть мою жалобу — за ним, знаешь ли, тоже следят. И свой пост ему дороже твоего.

— Значит, все?

— Именно.

Губы Фила расплылись в ядовитой усмешке.

— Значит, поскольку я больше не являюсь сотрудником внутренних органов, я могу сделать вот это…

И он занес кулак для удара.

Гласс даже бровью не повел.

— Я бы на твоем месте хорошенько подумал, прежде чем бить главного инспектора.

— А почему? Вы больше не мой начальник, я этим делом уже не занимаюсь.

— Меня беспокоит исключительно вопрос твоей безопасности, детектив.

— Моей безопасности?

— Да. Если ты меня ударишь, я запросто тебя убью.

Ледяной, невозмутимый взгляд. Сомневаться в серьезности его намерений не приходилось.

— Я читал твое личное дело, Бреннан, и знаю, что у тебя уже бывали такие случаи. Знаю, что ты бил офицеров выше себя по званию, и все сходило тебе с рук. Этот удар — я лично гарантирую — тебе с рук не сойдет. Только тронь меня хоть пальцем — и это будет последний твой поступок в этой жизни.

Фил молча смотрел на него.

Гласс улыбнулся.

— Так-то лучше. А теперь ступай домой. У настоящих полицейских много работы.

Фил вдруг понял, как же нелепо он, должно быть, выглядит с этой бабочкой на шее и с этой слепой яростью внутри. Ему очень хотелось врезать Глассу. Очень.

Гласс рассмеялся.

— Не стоит. Ударишь — ляжешь. И больше не поднимешься.

Из-за угла вышла Анни и остановилась как вкопанная.

— Босс, что… что происходит?

Фил попытался вымолвить хоть слово, но не смог.

— Я только что освободил детектива-инспектора Бреннана от занимаемой должности, — заявил Гласс. — Теперь будете докладывать лично мне, констебль Хэпберн. Вопросы есть?

— Какого черта? Он что, рехнулся? — спросила она у Фила.

— Продолжайте в том же духе и станете следующей, — прошипел Гласс.

Анни попыталась взять себя в руки, и главный инспектор не мог не заметить эту попытку.

— Уведите его, — скомандовал он и ушел. Даже по спине было ясно, насколько он напряжен.

Анни взглянула на Фила.

— И что это за наряд, интересно знать?

— Бабочка, — со вздохом сказал он. — Мне показалось, что это удачная идея. — Он снова вздохнул и, повернувшись спиной к удаляющемуся Глассу, прошептал: — Со мной что-то происходит…

Но ответить Анни не успела: из палаты мальчика донесся странный звук. Фил сразу узнал его. «Нет, — пронеслось в его голове, — на хлопок в цилиндре двигателя это не похоже, это просто такое клише». За этим звуком последовал другой — крик.

Они переглянулись.

— Это…

— Сюда! — скомандовала Анни. — Быстро!

Она побежала за угол, Фил — за ней. Дверь в палату мальчика стояла нараспашку. Внутри было темно.

— Я же отошла всего на минуту, — пробормотала Анни. — С ним оставалась Дженни Свон, психолог. Он должен быть…

Она замолчала, едва они переступили порог палаты. Дженни Свон лежала на полу без движения. У головы ее уже скопилась лужица крови. Мальчик сидел на кровати, глубоко вжавшись в изголовье, и кричал что было мочи. Кричал, как в последний раз.

Перед ним стоял мужчина, которого Фил раньше не видел.

Поняв, что он тут не один, мужчина развернулся.

— Ни с места! — рявкнул он. — Не подходите! Я не шучу!

И тут Фил увидел пистолет.

Микки откинулся на спинку кресла, сложив руки на затылке. Потянулся. Почувствовал, как сходит напряжение в мускулах — в руках, по бокам. Напрягся, снова потянулся. Сделал глубокий вдох, выдохнул. Расслабился.

Он ненавидел бумажную работу. Терпеть ее не мог. Презирал. Некоторые люди — к примеру, Милхаус — были прирожденными канцелярскими крысами. Им бы только сидеть перед монитором, странствовать по виртуальному миру цифр и фактов, искать там конкретное, зримое. Микки так не мог. Он был создан для решительных действий. Да, стоило признаться в этом во всеуслышание, и его могли принять за безмозглого качка — из тех, что идут добровольцами в группы по разгону демонстраций. Но это была правда. Демонстрации разгонять он бы, конечно, не пошел и полицейских из этого отряда недолюбливал. Но сам экшн… Ловить воров, гоняться за преступниками… Настоящая, словом, полицейская работа. А не сидеть за компьютером, пока глаза не повылазят.

Но он узнал кое-что интересное. Надо признать, времени зря он не потратил.

Уже что-то.

К тому же находиться в офисе стало гораздо приятнее, когда ушел Гласс. Микки настороженно относился к нему еще до той беседы на парковке. Интуиция подсказывала, что доверять главному инспектору не стоит. Он ему попросту не нравился. А «недоверие» и «антипатия» для Микки часто были словами-синонимами.

Но слова Гласса не шли у него из головы. Может, он прав? Может, Микки слишком сблизился с Филом и это негативно скажется на его карьере? Он покачал головой. Не время думать о таких вещах.

Он потер глаза и снова уставился на экран. Ричард Шо. Хитрый Дики. Не так уж ловко он замел за собой следы, раз даже Микки смог его найти.

Он снова потер глаза. Хватит. Он больше ни секунды не просидит у треклятого монитора. Ему нужно выйти на улицу.

Улыбаясь своим мыслям, Микки достал телефон. «Прекрасно, — подумал он. — Лучшего предлога не сыскать».

— Давай встретимся, — сказал он вместо приветствия. — Прямо сейчас.

Пятнадцать минут спустя он уже стоял на пешеходном мосту с видом на Бэлкерн-Хилл. С одной стороны тянулось древнее римское укрепление с пабом «Дыра в стене» на углу. С другой — дорогой пригород Сент-Мэри. Внизу рычали автомобили, двумя караванами движущиеся в город и из города.

— Привет, Стюарт, — сказал он.

Стюарт пришел раньше. Когда Микки подошел, он оторвал задумчивый взгляд от вереницы автомобилей.

— Ты же знаешь, что я не люблю встречаться средь бела дня, — сказал он, воровато озираясь. — Тем более в таком месте.

— А чем плохое место? — улыбнулся Микки. — Все лучше, чем в каких-то подворотнях или задрипанных пабах. Здесь… здесь никто нас не увидит. Здесь никто ни на кого не обращает внимания. Здесь мы в безопасности.

Стюарта его слова, судя по всему, не убедили.

— Так о чем ты хотел поговорить? — с обреченным видом спросил он.

Микки смерил его долгим взглядом. Стюарт был осведомителем дольше, чем Микки работал в Колчестере. Он снабжал информацией предыдущего главного инспектора и, похоже, не возражал против продления контракта с его преемником.

Выглядел он, конечно, неважно. С другой стороны, резонно возразил Микки самому себе, он всегда выглядел неважно.

Это был высокий худощавый мужчина в черных замшевых туфлях на каблуках. Туфли эти, надо признать, знавали лучшие времена — примерно когда Джон Леннон разводился с Синтией. Джинсы на нем тоже были черные, в обтяжку, хотя на тонких как спички ногах это было сложно заметить. На некогда черной, но теперь уже серой футболке красовался логотип группы, которой Стюарт хранил верность долгие годы, а члены ее между тем успели разойтись, собраться заново, снова разойтись и — трое из четверых — умереть от различных вредных привычек. Черная жилетка и неизменная черная кожаная куртка, настолько старая, что уже трижды выходила из моды и возвращалась как стильное ретро, а Стюарт об этом и не подозревал. И волосы — грязное, засаленное гнездо крашеных пучков. Судя по возрасту, он мог бы застать модов, но внешний вид выдавал в нем панка, которому с уходом семидесятых попросту надоело гнаться за новыми веяниями.

Он считал себя поэтом, хотя Микки не помнил, чтобы его когда-то печатали. Он также уверял, что раньше был рок-звездой, хотя никто не помнил, чтобы он записывал альбомы или играл концерты. Его жизненный девиз гласил: «Секс, наркотики, рок-н-ролл!»

«Во всяком случае, наркотики», — язвительно подумал Микки.

И тем не менее Стюарт знал практически всех в округе — и хороших, и плохих, причем вторых значительно лучше, — и умел добывать сведения в таких компаниях, в которые Микки сам никогда бы не проник.