– Доброе утро, Реджи, – улыбнулся он. Проходя за ее спиной, он похлопал ее по плечу. – Хватит, – спокойно сказал он Марсии, которая вышла, закрыв за собой дверь. Он собрал с кресла желтые записки, не читая, и сел.

– Как поживает мамаша Лав? – спросил он.

– Хорошо. А вы?

– Замечательно. Вовсе не удивился, увидев тебя здесь.

– Вам не надо было подписывать распоряжение о взятии Марка под стражу. Я бы его сама сюда привела, Гарри, вы же знаете. Он вчера заснул на качелях на террасе у мамаши Лав. Он был в надежных руках.

Гарри улыбнулся и потер глаза. Очень немногие адвокаты могли позволить себе называть его Гарри в его собственном офисе. Но ему даже нравилось, если это исходило от нее.

– Реджи, Реджи, ты никогда не согласишься, чтобы твоих клиентов брали под стражу.

– Это неправда.

– Ты считаешь, что значительно лучше отвести их домой в мамаше Лав и покормить.

– Это помогает.

– Верно. Но, если верить мистеру Орду и ФБР, маленький Марк, возможно, в опасности.

– Что они вам наговорили?

– Все выяснится на слушании.

– Похоже, у них оказались убедительные аргументы. Я получила уведомление за час до слушания. Своего рода рекорд.

– Я решил, тебе это подойдет. Если хочешь, можно перенести на завтра. Я не прочь заставить мистера Орда подождать.

– Только не когда Марк сидит в тюрьме. Выпустите его, и мы перенесем слушание на завтра. Мне нужно время, чтобы подумать.

– Я боюсь освобождать его, хочу убедиться, что ему ничего не грозит.

– Откуда такие страхи?

. – Если верить ФБР, в городе сейчас находятся очень опасные личности, которые хотели бы заставить мальчика замолчать. Ты знакома с мистером Гронком и его дружками Боно и Пирини? Когда-нибудь о них слышала?

– Нет.

– Я тоже впервые услышал только сегодня утром. Создается впечатление, что эти личности прибыли в наш благословенный город из Нового Орлеана и что все они – ближайшие помощники мистера Барри Мальданно, или Ножа, мне кажется, так он шире известен. Слава Богу, организованная преступность до сих пор обходила Мемфис стороной. Меня все это пугает, Реджи, в самом деле пугает. Эти люди не играют в бирюльки.

– Мне тоже страшно.

– Ему угрожали?

– Да. Вчера, в больнице. Он мне рассказал, и с той поры мы не расставались.

– Значит, теперь ты еще и телохранительница.

– Да нет же. Но я не думаю, что кодекс дает вам право брать под стражу детей, жизнь которых в опасности.

– Реджи, милая, я же сам этот кодекс писал. Я могу приказать взять под стражу любого ребенка, если есть подозрение, что он преступник.

Верно, он писал этот кодекс. И апелляционные суды давно бросили попытки поймать Гарри на какой-либо неточности.

– В каких же грехах обвиняют Марка Фолтригг и Финк?

Гарри выхватил из стола пару бумажных салфеток и высморкался. Снова улыбнулся.

– Он не может просто молчать, Реджи. Если он что-то знает, он должен рассказать. Ты же понимаешь.

– Вы предполагаете, что он что-то знает?

– Я ничего не предполагаю. В заявлении содержатся некие утверждения. Часть из них основана на фактах, а часть – на предположениях. Как, впрочем, и все заявление. Разве не так? До слушания мы правды не узнаем.

– Чему из того дерьма, что написал Слик Мюллер, вы верите?

– Я не верю ничему, Реджи, пока мне это не будет сказано под присягой в моем суде, и тогда я верю только десяти процентам услышанного.

Последовала долгая пауза, во время которой судья размышлял, задавать вопрос или нет.

– Ну, Реджи, что же мальчик знает?

– Вы знаете, это конфиденциальная информация.

Он улыбнулся.

– Значит, он знает больше, чем нужно.

– Можно и так сказать.

– Если это важно для хода расследования, Реджи, тогда он должен сказать.

– А если он откажется?

– Не знаю. Подумаем, когда такое произойдет. Мальчик умный?

– Очень. Неполная семья, отца нет, мать работает. Вырос на улице. Все как обычно. Я вчера разговаривала с учителем в его пятом классе, так у него по всем предметам, кроме математики, высшие баллы. Он очень сообразителен и по-уличному предприимчив.

– Никаких неприятностей в прошлом?

– Никаких. Он славный малыш, Гарри. Просто замечательный.

– У тебя все клиенты замечательные, Реджи.

– Этот – особенный. Он сюда попал не по своей вине.

– Я надеюсь, ты дала ему хороший совет. На слушании ему придется туго.

– Я всем своим клиентам стараюсь дать хороший совет.

– Я знаю.

Послышался стук в дверь, и вошла Марсия.

– Ваш клиент прибыл, Реджи. Комната для свидетелей С.

– Спасибо. – Она встала и прошла к двери. – Увидимся через несколько минут.

– Да. И не забывай, я крут с непослушными детьми.

– Я знаю.

* * *

Он сидел на стуле, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Во взгляде сквозила обреченность. В течение трех часов с ним обращались как с преступником, и он уже начал привыкать. Он не боялся. Никто его не ударил, ни полицейские, ни заключенные.

Комната была крошечной, без окон, плохо освещенной. Вошла Реджи и подвинула поближе к нему складной стул. Ей приходилось бывать в этой комнате много раз при сходных обстоятельствах. Он улыбнулся ей с явным облегчением.

– Ну, как в тюрьме? – спросила она.

– Они меня еще не кормили. Можно за это подать на них в суд?

– Возможно. Как Дорин, та дама, что с ключами?

– Противная. Откуда вы ее знаете?

– Я там много раз бывала, Марк. Такая уж у меня работа. Ее муж сидит в тюрьме, осужден на тридцать лет за ограбление банка.

– Здорово! Я ее про него спрошу, если опять увижу. Мне придется туда вернуться, Реджи? Мне бы хотелось понять, что происходит.

– Что ж, все просто. Через несколько минут нам предстоит слушание у судьи Гарри Рузвельта. Оно может продлиться пару часов. Прокурор и ФБР предполагают, что ты обладаешь важной информацией, и, как я думаю, они могут попросить судью приказать тебе говорить.

– А судья может заставить меня сказать?

Реджи говорила медленно и осторожно. Ему было одиннадцать лет, он был умен и схватывал все на лету, но она повидала много таких и знала, что в данный момент он просто-напросто перепуганный ребенок. Он может услышать ее слова, а может и пропустить все мимо. Или он услышит только то, что ему хотелось бы слышать, так что она должна быть предельно осторожна.

– Никто не может заставить тебя говорить.

– И хорошо.

– Но судья может отправить тебя назад в ту же самую камеру, если ты не заговоришь.

– Назад в тюрьму?

– Именно.

– Не понимаю. Я же ничего плохого не сделал, черт побери, а меня засадили в тюрьму. Я просто понять этого не могу.

– Все очень просто. Если, я подчеркиваю, если судья Рузвельт прикажет тебе отвечать на определенные вопросы и если ты откажешься, тогда он может обвинить тебя в неуважении к суду, поскольку ты не ответил, ослушался его. Но я никогда не слышала, чтобы одиннадцатилетнему ребенку предъявляли такие обвинения. Вот если бы ты был взрослым, то тогда тебя по этому обвинению можно было бы посадить в тюрьму.

– Но я же маленький.

– Верно, и все-таки я не думаю, что он тебя отпустит, если ты откажешься отвечать на вопросы. Понимаешь, Марк, закон тут весьма ясен. Человек, обладающий информацией, имеющей важное значение для уголовного расследования, не имеет права скрывать эту информацию из-за боязни за собственную жизнь. Иными словами, ты не имеешь права молчать, потому что боишься за себя и свою семью.

– Довольно глупый закон.

– Я тоже не очень с ним согласна, но это никого не интересует. Таков закон, и тут не делается никаких исключений, даже для детей.

– Значит, меня бросят в тюрьму за неуважение к суду?

– Весьма вероятно.

– А мы можем подать в суд на самого судью или что-то еще сделать, чтобы меня оттуда вытащить?

– Нет. Подать в суд на судью нельзя. Кстати, судья Гарри Рузвельт очень хороший и справедливый человек.