Я чувствовала напряжение, но держалась твёрдо и отдавала Силу по требованию матери. На этот раз нарисованные линии не погасли, зелёно-голубой цвет держался, разгораясь всё ярче. Когда Хилэриэн опустил жезл, рисунок сверкал и пульсировал, повиснув в воздухе на фут от земли. Рядом с ним ветра не было, хотя в вокруг он поднимал густую пыльную завесу.

Некоторое время Хилэриэн критически осматривал своё творение, как бы желая убедиться, что в нём нет изъянов. Затем он сделал два шага вперёд и сказал нам, не оглядываясь:

— Пора идти!

Мы разорвали цепь. Мать и я взяли наши сумки; а отец поднял Айлию. Маг направил остриё жезла в центр перекрещивающихся линий, как вставляют ключ в замок, и Ворота открылись. Я видела, как маг исчез. Я последовала за ним, за мной мать и последним отец с Айлией. Пережив снова ужасную круговерть пространства-времени, я покатилась по каменистой мостовой и остановилась, ослеплённая болью от удара о какой-то твёрдый предмет.

Я лежала на спине против кресла, возвышавшегося в центре зала замка. Пылавшие Ворота были единственным источником света в этом сумрачном помещении.

Рядом кто-то зашевелился. Я повернула голову. Там стоял Хилэриэн с жезлом в руке. Он не смотрел на Ворота, а с изумлением оглядывал зал. Не знаю, что он надеялся увидеть — может, стражников, слуг или домочадцев — но он не нашёл, чего искал. И эта пустота поразила его. Он поднёс руку ко лбу и пошатнулся, а потом пошёл вдоль стены зала, как бы желая скорее найти что-то, пока его не охватила настоящая паника.

Я почувствовала некоторое облегчение: он просто забыл о нас, поглощённый собственными горестями. Самое время для нас уйти.

Несмотря на головокружение, я кое-как поднялась, держась за поручень кресла, и огляделась. Отец уже встал. Айлия лежала перед ним. Он перешагнул через неё и обнял Джелит, помогая ей встать. Они были так крепко спаяны друг с другом, что, действительно, казались единым телом и духом.

Что-то в их манере, когда они стояли рядом, на момент замкнувшись в своём личном мире, заставило меня остановиться. Я вздрогнула, как от холодного ветра, и подумала, как же это, наверное, хорошо — иметь такое единение с кем-то. Кайлан, вероятно, познал это с Дагоной, Кимок — с Орсией. И я бессознательно тянулась к тому же, когда пошла за Динзилем, но в конце концов поняла, что он хотел вовсе не меня, не Каттею-девушку, а Каттею-волшебницу, отдавшую ему свою Силу. Глядя на этих двоих и на мир, который они держали в себе, я поняла, что я не настоящая колдунья, которая ставит Силу превыше всего. Но пока мне остаётся в жизни только это.

Но сейчас не время для подобных размышлений: надо узнать обо всём здесь и сделать соответствующие приготовления. Я выпустила ручку кресла и, пошатываясь, подошла к родителям.

— Извините, — сказала я тихо, чувствуя себя довольно бестактной. И я боялась, как бы мои слова не вывели Хилэриэна из его озабоченности и не привели сюда слишком рано.

Мать повернула голову и посмотрела на меня. Что-то в моём лице насторожило её, потому что глаза её обеспокоились.

— Ты боишься? Кого, дочка?

— Хилэриэна, — ответила я. Теперь и отец внимательно смотрел на меня. Хотя его рука всё ещё обнимала плечо матери, другую руку он поднёс к поясу, как бы в поисках оружия.

— Слушайте, — заговорила я шёпотом. Я не желала вести мысленный разговор, поскольку в этом месте, пропитанном колдовством, мысленное прикосновение могло прозвучать как гром гонга.

— Я далеко не всё рассказала вам. Эскор трещит, давно уже разорванный колдовством. Большая часть тех, кто в этом повинен, поглощены тёмными силами, которые они же сами и вызвали. Другие ушли через Ворота в другие миры и время, но на них до сих пор лежит проклятие за то, что они сделали в далёком прошлом. Мы ничего не знаем о Хилэриэне. Я не думаю, что он принадлежит Тьме, иначе он не мог бы управлять Голубым Огнём. Но ведь были и такие, кто не следовал ни добру, ни злу, а только своему любопытству, и творили зло в поисках знаний. Теперь мы сражаемся за жизнь Эскора, а я нечаянно способствовала возобновлению древней войны, когда неосторожно творила заклинания и нарушила древнее равновесие. И я ещё раз нанесла вред уже другой, совсем недавно, и не хочу взваливать на себя ещё и третий груз вины, приведя обратно одного из магов прошлого, который может испортить всё, за что боролись мои братья и наши боевые друзья. Хилэриэн знает слишком много, чтобы взять его в Долину. Надо узнать о нём побольше, прежде чем мы сможем поверить ему.

— У нас мудрая дочь, — сказала мать. — А теперь рассказывай побыстрее, о чём умолчала раньше.

И я рассказала, не упуская ничего, о своём участии в планах Динзиля и о том, что случилось дальше. Когда я замолчала, мать кивнула.

— Теперь понятно, почему ты подозреваешь Хилэриэна. Но… — Она как бы прислушалась, и я поняла, что она пытается установить контакт с Хилэриэном, разыскивая его среди лабиринтов замка.

— Так… — Её обращённый внутрь взгляд стал обычным, и она обратилась к нам. — Не думаю, что нам стоит бояться его отношения к нам. Время в том и в этом мире, видимо, очень различно. Даже больше, чем мы думали. Ах, как тяжело человеку видеть, что его мир пропал, хотя сам он ещё здесь, на родной земле. Я вот думаю… Скажи-ка, дочь, ты в самом деле считаешь, что Хилэриэн может угрожать тому, что нам дорого?

Я, вспомнив Динзиля, отбросила сомнения и сказала: — Да.

Мать, казалось, не была в этом убеждена. Она открыла нам свои мысли, и я могла прочитать, хотя бы частично, то, что она узнала от Хилэриэна. Там были такая боль, такое отчаяние, что я вздрогнула и телом, и мозгом и закричала, что не хочу больше ничего знать. Мать отпустила мой разум.

— Как видишь, — сказала она, — его занимают собственные мысли, и они таковы, что их нелегко нарушить. Если мы уйдём…

— Так давайте уйдём, — сказала я. Во мне поднялось горячее желание поскорее уйти из этого места, принадлежащего Хилэриэну, и выкинуть из головы все мысли о маге — если мне удастся закрыть разум от этих мыслей. Мне хотелось повернуться и бежать со всех ног, словно за мной гнались серые, люди-волки.

Однако мы уходили спокойным шагом, потому что с нами была Айлия. Я стала думать о ней и о том, что нам с ней делать. Если вапсалы ещё остались в посёлке, мы можем разбудить её спящий мозг и оставить девушку неподалеку, сотворив, может быть, кое-какие чары, которые закроют для неё недавнее прошлое, и она забудет о нашем путешествии, как о быстро улетучившемся сне. Но если набег действительно положил конец племени, нам придётся взять её с собой в Долину, где Дагона и её народ примут её под защиту.

Отец оставил одну из сумок с пищей и водой на полу, а другую повесил на плечо. Мы с матерью повели Айлию. Когда мы вышли, я тоже заметила перемену времени: я вошла сюда в самый холодный месяц зимы, а выходила под теплое весеннее солнце месяца Хризалид. А ведь прошло, по моим расчётам, всего несколько дней.

Снег, лежавший на большой площади, уже исчез. Несколько раз мы вспугивали весёлых ящериц и других мелких животных. Одни замирали, глядя на нас круглыми настороженными глазами, другие поспешно исчезали.

Я с некоторой опаской шагала по лабиринту улочек и дорог, потому что плохо помнила, как мы шли через крепость. После того, как мы дважды оказались перед глухой стеной, я высказала свои опасения вслух.

— Нет дороги? — спросил отец. — Но сюда же ты прошла без затруднений, так?

— Да, но тогда меня притягивала Сила. — Я не помнила, как мы с Айлией шли. Казалось, дорога была очень лёгкой и простой от тех внешних ворот, где резные стражи подавали голос во время ветра, и я совершенно не помнила этих запутанных переходов и переулков.

— А что если это защита крепости? — спросила я вслух.

Мы остановились перед последней стеной, где проход, выглядевший так обещающе, оказался вдруг наглухо закрытым. Вокруг нас стояли дома с голубыми камнями над дверями и зиявшими окнами, и что-то вокруг них холодило сердце, как зимний ветер холодит тело.